Пожалуй, можно было согласиться с мнением Александра Петровича, но вначале, когда только Юзя появился на террасе, присутствие там Полтора-Героя его только удивило и - в первую же минуту - нахлынуло воспоминание о последней встрече с Нюточкой и о неожиданном свидетеле этой встречи, казавшейся сейчас нескромной, даже тайной. Застенчивость овладела на некоторое время юношей, и он что-то несвязное пробормотал в ответ на приветствие Вертигалова.
Но последний, не замечая этого, спешил уже выполнить свои задачи вежливого хозяина:
- Вы не знакомы? Напрасно. Это - Юзя: мой друг и великолепный юноша… А это - Платон Сергеевич Стародубский… Отлично. А теперь, Юзя, садитесь вот сюда (он усадил его рядом с собой), можете читать московскую газету - вот она, а мы с Платоном Сергеичем закончим нашу беседу. Правда?
- Безразлично: ни я вас, ни вы меня не переубедите! - широко улыбнулся Полтора-Героя, показав белую дужку ровных, прямых зубов.
Юзя со своего места украдкой посмотрел на военрука: зеленые из-под мохнатых темных бровей глаза спокойно и с едва уловимым любопытством смотрели на подвижное лицо Александра Петровича и изредка бросали осторожный короткий взгляд на Юзю, не понимавшего еще, какую именно беседу он невольно прервал своим приходом. А что он прервал ее - в этом тотчас же убедился.
- Во всяком случае, - сказал Вертигалов, обращаясь к Полтора-Герою, - расскажите нам то, что вы хотели привести в подтверждение вашей спорной - для меня, повторяю, спорной! - мысли. Приход Юзи вам не помешает, Платон Сергеич, а?
- Нисколько.
- А ну, ну, - мы слушаем! - нетерпеливо сказал Александр Петрович и с шумом пододвинул свой табурет в сторону гостя.
- Чего-либо особенного и интересного я вам не собираюсь рассказывать! - усмехнулся Полтора-Героя. - Это всего лишь бытовой штришок, не больше, но, правда, он не будет лишним для нашего сегодняшнего спора. Ну, так я вам начал уже рассказывать, Александр Петрович… Иду это я по здешнему базару. Остановился у воза одного из мужиков, продававшего скороспелые яблоки, - решил купить несколько штук. И тут же невольно заметил того, кто будет, как говорят романисты, "героем" моего рассказа.
- Занятно! - разгоралось любопытство у Вертигалова, и Юзя вместе с ним внимательно вслушивался в слова Полтора-Героя.
- Это был, - небрежно покуривал тот, - это был долговязый худой паренек лет шестнадцати-семнадцати. Лицо у него было изрыто оспой, подбородок заострен, губы сухие, синие, а глаза беспокойные, голодные. Он ходил среди возов и - не знаю уж - то ли он подаяния просил, то ли…
- …То ли подготовлял покушение на чужую собственность… Понятно! - перебил Александр Петрович.
- Совершенно верно. Он подошел к тому самому возу, у которого стоял и я, расплачиваясь за яблоки. Мужик мой, пересчитывая деньги, стоял спиной к этому парню. Едва я отошел на несколько шагов, - как услышал злой, захлебнувшийся крик:
- Эй, держи… держи его! Яблок покрал сколько…
Я обернулся: паренька уже не было. Ну, ясно - это он уворовал яблоки. А крик уже взметнулся по соседним мужичьим рядам, по всему базару: "Держи его, сволоча, держи… Бей! Бей его!" Понимаете? У всей этой толпы, которая до сего была занята самым мирным обыденным разговором, была теперь только одна разъяренная мысль: "Бей!" А кого бить - еще никто, поверьте, не знал! Вы поверите - я сам на секунду подпал под влияние этого звериного рева, я сам, помню, крикнул:
- Ах ты, подлец!…
Со всех сторон уже неслось:
- Лови, лови ворюгу! Держи-и!
Если бы паренек догадался в эту минуту затесаться в толпу и вместе с ней кричать: "Бей! держи!" - вероятно, никто и не подумал считать его вором и он благополучно улизнул бы. Однако произошло не так. Паренек вынырнул из толпы, пересек базарную площадь в сторону церковной ограды: он норовил свернуть за угол и скрыться. Толпа ринулась за ним, ринулась за уворованным яблоком. И десятки хриплых, взбудораженных голосов орали:
- Милиционер! Бей его, держи - слышь?!
- Чего стоишь колодой? Обязанностей своих не знаешь?
Я видел этого милиционера: он топтался нерешительно на одном месте, несколько раз подносил к губам свой свисток, свистел и растерянно озирался.
На тротуаре, перед самой уже церковью, вымелькнула голова паренька. Еще несколько секунд, и он исчезнет.
- Стреляй, сволочь! - яростно заревела толпа и набросилась в исступлении на милиционера. И вот он делает несколько прыжков, расталкивает мужиков и горожан и стремглав бежит за долговязым парнем, держа в руках наган.
- Бей его!
И вдруг что-то коротко, гулко, шмякнуло.
- Выстрел? - вскочил с места Юзя.
Полтора- Героя иронически посмотрел на него и, сделав последнюю папиросную затяжку, спокойным, безразличным тоном сказал:
- А вы думали? Выстрелил. И не стало перед глазами парня: не то за угол успел скрыться, не то - чик-чирик, как говорит мой квартирный хозяин. Кстати, - вдруг прервал свой рассказ военрук Стародубский, пристально всматриваясь в Юзю, - вы знаете - Анна Сидоровна скоро выходит замуж. Слыхали? Нашелся-таки охотник… ха-ха-ха!
"Издевается надо мной", - подумал Юзя и кротко, застенчиво кивнул головой.
- Да-а… Ну, а что же дальше с парнем? - в один голос с Вертигаловым спросил он.
- Конечно, его в церковной ограде припечатало! И знаете, - продолжал зло Полтора-Героя, - все вдруг успокоились и утихли. Только и слышно было кругом: "Господи, прости! Убил, кажись…" - "Хоть бы за что - а то… за яблоки!" А кто-то старался самого себя успокоить: "Вот так, понимаете, сволочь разная в грех вводит!…"
Вместе со всеми я подошел к тротуару посмотреть на долговязого паренька. Он лежал на боку, скрючась - словно примостился здесь уснуть. На грязный, засаленный ворот из уха текла кровь. Да-а… знакомая картина для того, кто был на войне. И кровь была не обычного цвета, не чистая: она была перемешана с чем-то серым, мокрой слипшейся жижей… И кто-то жалобно простонал: "Господи, прости! Невже мозгами исходит?" А другой кто-то резонно отвечал: "Вышибло. Как не вышибить - пуля!" - "А у человека хрящ слабый был…" - "От голода, надо полагать, - давал ответ тот же голос резонера. -Известно - голод: кишка кишке фигу показывала!"
Украденное яблочко тут же, у ограды, лежало: оно было надгрызано, и на нем остался след от жадных, голодных зубов. И сама-то жадность, так сказать, тут же осталась: на яблоко брызнули какой-то жирной серой кляксой неловкие парнишкины мозги.
И опять я увидел милиционера. У него был начальственный вид, он яростно разгонял столпившихся людей и беспрестанно вытирал рукавом пот со своего побагровевшего лица.
- Р-расходись, граждане! Которые для протокола нужны, выходь в очередь!…
- Вот вам и бытовая "притча", Александр Петрович! - закончил свой рассказ Полтора-Героя, слезая с перил и протягивая руку к своей фуражке, лежавшей на выступе подоконника. - Народ наш - темный, волчий, и всегда над ним надо держать увесистую палку, а не разводить с ним демократическую антимонию всякую, как вам того хочется… Верить в этот народ, так?
Голос его звучал зло, презрительно, лицо Стародубского исказила на минуту резкая гримаса ожесточения, и он с какой-то особой, непонятной запальчивостью добавил:
- Вы вот все твердите - "Россия, Россия"… Дались вам эти обольстительные шесть букв! А я вам скажу: нет никакой России теперь! Нет, черт побери!… Нет, потому что…
Но тут он вдруг замолчал, словно вспомнил о чем-то, а потом вновь заговорил, но уже спокойно, улыбаясь:
- Ну, бросим! Бесцельны эти разговоры, Александр Петрович, и вообще не вольны мы с вами принимать какие-либо решения. Займемся каждый самим собой - так лучше будет. Честь имею откланяться! - по-военному козырнул он и, бросив внимательный взгляд в сторону приподнявшегося Юзи, направился к выходу.
- До свидания, Платон Сергеич, до свидания, - провожал его Вертигалов. - Эх, дезертируете, уклоняетесь "от последнего, решительного" боя со мной! Ладно, я вас еще положу на обе лопатки…
И, как только военрук ушел, Александр Петрович громко и как-то по особенному надрывно послал ему вдогонку отборную русскую ругань.
- Слыхали? Видали? - горячился он, напирая на Юзю своим широким тяжелым животом. - Как будто бы я - я, Вертигалов! - не знал до него, что в России много темноты и жестокости, а? Подумаешь - откровение! На! На! - неприлично жестикулировал он, стараясь быть как можно грубей в прикосновениях к своему животу и смежной части туловища.
- Дыровское яблочко… - в раздумье, словно отвечая собственным мыслям и не слушая собеседника, тихо и укоризненно сказал вдруг Юзя.
- Вот именно: дыровское яблоко! - подхватил Александр Петрович. - А?
- Жуткая история, - он прав.