Последний Председатель Совета Министров при Николае II Владимир Алексеевич Коковцев до конца своей жизни сохранил в душе обиду на своего Государя за его отношение к нему в дни торжеств по случаю трехсотлетия дома Романовых. К этому времени - это март - май 1913 года - отношения их были более чем прохладные. До отставки оставалось меньше года. Интриги Витте, Мещерс кого, Штюрмера и К°, которых мощно подпирал снизу Распутин, не простивший Коковцеву его настоятельные требования покинуть Петербург, оставить в покое царскую семью, сделали свое дело. Приложила к этому руку и императрица Александра Федоровна. Вот уж поистине - ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Ведь Коковцев, изгоняя Распутина, желал добра царской семье. А кончилось горькой отставкой.
Государь Император, желая, видимо, дать понять Председателю Совета Министров, что он охладел к нему и не дорожит его присутствием на торжествах, старался придать предстоящим торжествам как бы семейный характер, а вовсе не государственный. Коковцев не без горечи пишет об этом: "Поездке государя было придано, по - видимому, значение "семейного" торжества дома Романовых, и "государственному" характеру этого события не было отведено подобающего места".
С дистанции сегодняшнего дня теперь видно, что это была неприличная выходка царя, который действовал, конечно же, под диктовку каприза императрицы. И еще кое-каких обстоятельств. Кстати, анализ этого его поступка отчетливо выявляет, пожалуй, одну из главных черт его характера - склонность балансировать на грани добра и зла. Он хорошо относился к своему Премьер - министру, ценил его как государственного деятеля и как человека, постоянно подчеркивал это, желая ему добра, но вынужден был сделать зло. Поскольку тог был слишком предан делу и не учитывал некоторых личных мотивов царствующих особ. Это не прощалось, за это даже самые ценные ревнители государственных дел удалялись с постов. Он был по - своему прав, и судить его строго не приходится. Это понимал отлично Коковцев, но то, как его удаление было обставлено, с какой тонкой издевкой, - этого Коковцев, конечно же, не заслужил за свою преданность и старания. И обиделся по делу.
А было это так.
Перед парадным завтраком в Царском Селе по случаю приезда хивинского хана в Россию, обер - гофмаршал граф Бенкендорф подошел к Коковцеву и сказал, что Государь желает, чтоб его сопровождали в поездку в Москву, где будут проводиться основные романовские торжества, только Председатель Совета Министров и министры путей сообщения и внутренних дел. Остальные министры пусть соберутся в Костроме и оттуда переедут в Москву. Сделав паузу, "он прибавил, что министерство двора не может, к сожалению, предоставить нам, - пишет Коковцев, - ни квартир на остановках, ни способов передвижения, ни продовольствия, кроме случаев приглашения к высочайшему столу. Письмо в этом смысле уже заготовлено министром двора и будет доставлено сегодня".
Можно себе представить мину на лице Премьер - министра при таком сообщении. Государь не преминул заметить, как изменился в лице Коковцев, подошел, и между ними состоялся такой разговор:
- Какую тайну поведал вам граф Бенкендорф?
Коковцев, естественно, подавил чувство смущения и отвечал в шутливой форме:
- Некоторым министрам предложено сопровождать ваше величество в пугешествии, но с непременным условием ночевать под открытым небом, питаться собственными бутербродами и передвигаться на ковре - самокате или приютиться на дрожках, перевозящих дворцовую прислугу.
Государь тут же справился через стол у министра двора:
- Нельзя ли что‑нибудь сделать для трех министров?
На что тот ответил:
- Передвинуть достаточное количество экипажей во все попутные города положительно невозможно, министры, вероятно, устроются сами как‑нибудь.
Приютил его для переездов министр путей сообщения Рухлов.
"Без его помощи, - пишет Коковцев, - я просто не смог бы следовать за государем - таково было отношение дворцового ведомства к Председателю Совета Министров, приглашенному государем сопровождать его в этом, по замыслу, историческом путешествии".
Все участники этого переезда, в том числе и Коковцев, отмечали вялый энтузиазм жителей городов, через которые следовал царский поезд в Москву на романовские торжества. А проехали они немало городов, прежде чем завернуть в Москву: Владимир, Нижний Новгород, Кострому, Ярославль, Суздаль, Ростов - Ярославский.
"Большое впечатление, - пишет Коковцев, - произвела только Кострома. Государь и его семья были окружены сплошной толпой народа, слышались непода, ельные выражения радости"…
В Костроме при посещении царем одной из церквей многие видели Распутина, высланного в то время в свое село Покровское. Коковцев удивился. Подошел к генералу Джунковскому, товарищу министра внутренних дел, командиру корпуса жандармов, приданного для охраны Государя и его семьи на романовских торжествах. Тот пожал плечами:
- Я ничем не распоряжаюсь и решительно не знаю, кто и как получает доступ в места пребывания царской семьи.
Коковцеву оставалось лишь заметить с горечью:
- Так недалеко и до Багрова…
Может, под тяжестью бремени немилости Государя, а может, объективно у Коковцева сложилось далеко не радужное впечатление от торжеств в Москве. Вот его слова: "Не отмечу я ничем не выдающееся и пребывание государя в Москве. Обычные для Москвы, поражающие своим великолепием и красотой царские выходы, на этот раз увеличенные выходом на Красную площадь и возвращением в Кремль через Спасские ворота, отличались изумительным порядком и далеко не обычным скоплением народа, заполнившим буквально всю площадь. Одно было только печально - это присутствие наследника все время на руках лейб - казака. Мы все привыкли к этому, но я хорошо помню, как против самого памятника Минину и Пожарскому, во время минутного замедления в шествии, до меня ясно долетали громкие возгласы скорби при виде бедного мальчика. Без преувеличения можно сказать, что толпа чувствовала что‑то глубоко тяжелое в этом беспомощном состоянии единственного сына государя".
Последнее неприятное впечатление настигло Коковцева уже в дороге из Москвы в Питер. Ему подали свежую газету, где была напечатана речь в Думе Макарова, которого он рекомендовал Государю на пост министра внутренних дел. В его речи была резкая критика в адрес Премьер - министра: "А я скажу министру финансов просто - красть нельзя" (Коковцев был одновременно и министром финансов).
В чем в чем, а в этом Коковцева невозможно было обвинить. Но… Так уж заведено у непорядочных - добивать лежачего. Видно, Макаров уже знал, что Коковцева ожидает отставка. И "отблагодарил" своего благодетеля.
В Костроме, по свидетельству Коковцева, многие видели Распутина. Как видно, ему нашлось место в царском поезде в дни романовских праздников.
Да, нашлось. И в поезде, начиная от Костромы, и в Москве он был почти неотлучно при царской семье. Вернее, при Наследнике. Потому что у того в это время резко ухудшилось самочувствие, то и дело открывалось кровотечение носом. Коковцев не знал, что по тайному распоряжению императрицы, с ведома, конечно, императора, старца доставили в Кострому, и там он присоединился к царскому поезду. Ему было велено держаться незаметно.
Потом только Коковцев понял, почему царская семья не хотела его присутствия на торжествах - Государь и Государыня не хотели, чтоб пересеклись на торжествах пути "гонителя" и "гонимого" (Коковцева и Распутина). Они как бы прятались от Коковцева. Когда Коковцев это понял, ему стало еще горше и обиднее. Господи! Как просто объясняются порой великие тайны! Ну почему Государь не сказал ему прямо, что ради Цесаревича вынужден уступить Государыне и взять с собой на торжества Распутина? Неужели он позволил бы себе упрекнуть его в этом намерении? Между тем именно это личное обстоятельство августейшей четы оказалось весомее всех деловых заслуг Премьера.
Распутин хоть и таился, но о его присутствии знали практически все в поезде. А Москва гудела о его приезде. Каким‑то образом стало известно, что благодаря вмешательству Распутина решение Думы по Хитровке не состоялось. Правда, за это пришлось хитрованцам собрать энную сумму с каждой трущобной души, начиная от младенца и кончая старцем. Львиная доля этих сборов осела в карманах Гинцбурга и Симановича.
Хитровка готовилась к своим торжествам, к встрече великого заступника Григория Распутина. Были собраны деньги, были приготовлены апартаменты, чистила перышки и хитрованская раскрасавица "княжна". Распутину на десерт.
Готовились к встрече Распутина и функционеры так называемого "Славянского дела". Патриотически настроенные буржуазно - помещичьи и торгово - промышленные круги Москвы. Отсюда, из Москвы, им особенно четко виделась зловещая фигура Распутина и, особенно, тех, кто за ним стоит - еврейская община, которая ради своих амбиций готова была разрушить государственность России. Негласным руководителем "Славянского дела", начало которого пошло от знаменитых "Славянских обедов", был один кадетский лидер Брянчиков А. Н. Они готовились по - своему. Готовились тщательно.
К этому времени Распутин изрядно надоел всем. И выход из создавшегося положения виделся один - удаление его с российской сцены.