- Допустим, что какую-нибудь шлюху ты и видел с гитлеровцем, но почему ты говоришь: "многие", и какое отношение ко всему этому имеет Наташа? Разве ты и ее видел с немецкими офицерами?
- Нет, ее я не видел с офицерами.
- А зачем же ты наговариваешь, бросаешь тень на девушку?
И тут Хмелева взорвало. Глаза лихорадочно заблестели, голос задрожал, стал прерываться чуть не на каждом слове.
- Те-ень?! - крикнул он. - Какую тень?.. Какую тень, если у нее живут немецкие офицеры, если она присутствует на допросах в немецкой контрразведке!.. Если она для немцев концерты устраивает?!
Хмелев словно помешался. Глаза горели ненавистью, на лбу выступил пот, а руки дрожали.
- Эх, Женя, Женя… Я знаю, что ты много пережил, был на волоске от смерти. Но как ты можешь говорить о ней так?.. Как тебе не стыдно? Ведь и ты же любил ее.
- Ну, знаешь… Ты лучше не задевай эту тему. "Любил"… Я любил совсем другую девушку: честную и чистую, а не ту, которая забыла обо всем - о своей клятве, о чести и совести… Я любил не ту, которая с первого дня готова броситься на шею врагу!..
Кожин был потрясен. Ему не хотелось верить, что Наташа так изменилась, пошла на службу к фашистам, развлекает их своим пением и даже отвечает им взаимностью. И в то же время он не понимал, какой смысл Хмелеву наговаривать на Наташу. Фашисты могли принудить ее пойти к ним на работу, быть переводчицей или исполнять еще какие-нибудь обязанности… И в квартиру могли вселиться без ее разрешения. Так в чем же тут ее вина? Почему он так озлоблен против нее?..
14
Олег лежал в чистой, теплой постели и смотрел в брезентовую стену санитарной палатки. Теперь ему было хорошо.
Вчера его вымыли в жарко натопленной фронтовой бане. Потом одели в чистое солдатское белье и унесли прямо в операционную. К нему подошла молодая женщина в белом халате и такой же белой шапочке. Она ласково поздоровалась, осмотрела ногу и сказала: "Ну, это ерунда. К утру будешь прыгать. Так как? Хочешь бегать?" - "Хочу, - несмело ответил мальчик. - А не очень больно будет?" Олег думал, что врач начнет его успокаивать, скажет, что он и не услышит, как она вправит вывихнутую ногу. Но доктор коротко сказала: "Будет больно. Но ведь ты же мужчина!" И Олег решил доказать, что он действительно мужчина, а не какая-то там плаксивая девчонка. "Ладно, делайте уж", - разрешил Олег. "Вот и хорошо. С мужчинами всегда легче договориться", - подмигнула ему врач и взялась за ногу. Сперва доктор спокойно и даже ласково растирала рукой щиколотку, а потом… Потом она так рванула ногу, что у Олега даже искры посыпались из глаз и он не выдержал, закричал: "О-о-о-ой! Что вы делаете?.. Фашисты проклятые!.."
Уже засыпая, Олег думал: "Э-эх, не выдержал все-таки. И доктора ни за что оскорбил. Теперь она обязательно скажет дяде Саше".
Проснулся Олег только на следующий день, к обеду. Он еще лежал с закрытыми глазами, но чувствовал, что возле него кто-то сидит. "Наверное, доктор… - подумал он и решил не открывать глаз, притвориться спящим. - Как же я на нее смотреть буду!" Но вскоре не выдержал и сквозь узенькие щелочки приоткрытых век посмотрел - это был Кожин. Он сидел у кровати и смотрел в осунувшееся и повзрослевшее лицо Олега, на белый, слепящий глаза клок волос на голове мальчика.
- Дядя Саша, это вы? - обрадованно спросил Олег. - А я думал…
- "Думал"… Что же это ты, брат, так нехорошо ведешь себя? Люди тебе помощь оказывают, а ты их фашистами обзываешь.
- Я больше не буду так, дядя Саша… Я попрошу прощения.
- Вот и хорошо. Как нога? Хорошо?.. Теперь рассказывай, что с тобой было.
Олег стал рассказывать о том, как погибла его мать и как он, Олег, поклялся отомстить за нее. Как, увидев Кожина во дворе у Наташи, хотел с ним ускакать на фронт, чтобы вместе бить фрицев, но… оказалось, что тот поскакал совсем не навстречу им, а на восток… Он подумал, что немцы не будут остановлены, что они дойдут до самой Москвы. А потом он узнал, что гитлеровцев все-таки задержали за рекой… Рассказав историю с бараком, он закончил:
- И вот, когда барак загорелся, я крикнул Мишке, чтобы он уходил вместе с теми ребятами, какие за воротами стояли… А я гранаты стал швырять в окна. Из четырех - четыре попадания. Вот честное пионерское! Четыре окна высадил. Стекла все - вдребезги, гранаты падали в барак и рвались… Ну, а потом побежал… Да не получилось у меня. Поймали. Нога в яму попала. А если бы не это - только б они меня и видели. Слабо им догнать меня. Вы же знаете, как я бегаю.
- Знаю. А что было дальше?
- Привели к самому главному ихнему генералу. Важный такой, в очках. Не верите?
- Верю. Говори.
- Там не один этот генерал был. Еще были генералы, Ужинали они, что ли? На столе - всякие закуски, вино… И вот тут…
- Что?
- Тут я увидел Наташу.
У Кожина сжалось сердце.
- Да вы не хмурьтесь, дядя Саша, ее туда Вебер привел - квартирант. Она хорошая. Она еще больше, чем я, не любит немцев. Но она же девчонка, что она может им сделать? Они ее и переводчицей чуть не насильно заставили работать. Я знаю.
- А Хмелев говорит…
- Так дядя Женя ничего о ней не знает. Он слышал, что она бывает на допросах русских пленных, и все. И о том, как она попала на вечер к немецкому генералу, он тоже ничего не знал. Я ему сказал об этом. А потом к ней приходила Клава. Она - партизанка. Я через дверь слышал, как она говорила Наташе о партизанах. Наташа от меня скрывала все это. Маленьким считала. А я сам слышал их разговор. Только этой ночью, когда мы сидели у Мишки, она сказала, что к ней приходил Шмелев…
- Какой Шмелев? Митрич?! - обрадовался Кожин.
- Ага. Тот, которого вы приняли в отряд. Он еще бригадиром был, когда мы окопы рыли…
- Ну, ну? - торопил его Кожин. - Как он попал к Наташе?
- Из отряда.
- Из какого отряда? Из нашего? - переспросил Александр.
Олег удивленно вытаращил глаза.
- Ну конечно. А из какого же еще?
У Кожина гора свалилась с плеч. "Ну, значит, цел отряд!" - радостно подумал он и, повернувшись к брезентовой двери, закричал:
- Ни-на-а-а!
В палатку вбежала военфельдшер Светлова.
- Что случилось? Ему плохо?.. - глядя на Олега, спросила она.
- Плохо-о? Наоборот, Нина. Все наоборот! Звони Воронову. Пусть быстрее идет сюда.
- Да он здесь. С ранеными разговаривает.
- Давай его сюда. Скорей!
Но Иван Антонович уже сам входил в палатку.
- Что тут стряслось у вас?
- Пляши, комиссар. Сейчас же пляши! Нашелся твой отряд.
- Кто сказал? - спросил Воронов.
- Да вот… - указал Кожин на мальчика. - Пришел с такими вестями и молчит. Оказывается, в город к Наташе из отряда приходил Шмелев.
- Где же сейчас отряд?
- Точно не знаю. Раньше был в Горелом лесу, - сказал Олег.
- В Горелом? Значит, это его осаждали гитлеровцы?
- Ага. Но теперь фашистам слабо. К отряду на помощь пришли партизаны. Они вместе бились против карателей и, прорвавшись, все ушли в другой лес, за Сосновку.
- Ну, спасибо, брат, спасибо. Ты даже сам не понимаешь, какую ты нам радость принес, - сказал комиссар. - Надо срочно попытаться наладить с ними связь.
- Обязательно, - согласился Александр. - Скажи, Олег, а больше тебе ничего не говорила Наташа?
- А как же! Я об этом и хотел рассказать вчера, а вы меня отправили сюда. Наташа сказала, что ровно через пять дней… шестнадцатого числа немцы начнут большое наступление на Москву.
- Шестнадцатого?! Что же ты молчал? Это же самое главное!
- Откуда она узнала об этом? - спросил Воронов.
- Не знаю. Но она сказала, что это точно. Что шестнадцатого ноября немцы начнут новое наступление.
Теперь Кожину все стало ясно. Значит, Наташа неспроста пошла работать к немцам. Пошла не потому, что ее заставили. "А Хмелев думает, что она предала нас, перешла на сторону гитлеровцев. Чудак", - подумал Кожин и быстро поднялся с места, заторопился.
- Я должен немедленно ехать к командиру дивизии, Иван Антоныч. Надо с глазу на глаз сообщить ему данные, переданные Наташей, - сказал Александр и двинулся к выходу. У самой двери он вдруг остановился, обернулся к Олегу и спросил: - Ты говорил об этом еще кому-нибудь?
- Никому. Что же я, маленький, не понимаю? - обиделся мальчик.
15
Сведения о готовящемся новом немецком наступлении, полученные Кожиным от Ермаковой, подтвердились. Армейская и фронтовая разведка, внимательно следившая за действиями противника, еще в начале ноября заметила, что гитлеровское командование лихорадочно перегруппировывает свои силы и подтягивает к фронту резервы. Четырнадцатого ноября Военный совет Западного фронта предупредил командующих армиями о возможном переходе противника в новое наступление на Москву.
Через два дня немецкие армии перешли в наступление. Почти до конца ноября шла ожесточенная битва у стен Москвы.
На севере Красная Армия оставила Клин, Солнечногорск, Красную Поляну. На юге немецкие танки прорвались к окраине Каширы.
Казалось, что уже никакая сила не может остановить врага, и все-таки он был остановлен…
На некоторых участках фронта, особенно в центре, где действовала армия генерала Громова, наступило короткое затишье, Громов нервничал. Особенно встревожило его сообщение Полозова о том, что в тылу немцев происходит передислокация танковых соединений. Районы их передислокации установить пока не удалось.