- Захворала Женевьева, даже больше, чем больна. Она бредит.
- Боже мой! - вскричал молодой человек, видя, что и здесь его преследуют тревоги и страдания. - Что с нею?
- Вы знаете, любезный, - отвечал Диксмер, - что в женских болезнях никто ничего не смыслит, а особенно мужья.
Женевьева лежала, опрокинувшись на кресла. Возле нее был Моран и давал ей нюхать соль.
- Ну что? - спросил Диксмер.
- Все по-прежнему, - отвечал Моран.
- Элоиза, Элоиза! - шептала молодая женщина сквозь побелевшие губы и стиснутые зубы.
- Элоиза? - с удивлением повторил Морис.
- Ну да, - нетерпеливо отвечал Диксмер. - К несчастью, вчера Женевьева уходила со двора и видела, как провезли эту злополучную телегу с бедной девушкой по имени Элоиза… После того с Женевьевой было пять или шесть нервных припадков, и она не перестает повторять это имя.
- Особенно поразило ее то, - прибавил Моран, - что она узнала в этой несчастной девушке цветочницу, которая продавала известную вам гвоздику.
- Как не знать этой гвоздики! Из-за нее мне чуть не отрубили голову.
- Да, все мы это знаем, любезный Морис, и поверьте, перепугались как нельзя больше. Но Моран был на заседании и видел, что вы ушли из зала свободным.
- Тсс!.. - прервал его Морис. - Кажется, она что-то говорит.
- Отрывистые слова… не поймете, - сказал Диксмер.
- Морис… - бормотала Женевьева, - хотят убить Мориса…
За этими словами последовало глубокое молчание.
- Мезон Руж, - проговорила еще Женевьева, - Мезон Руж!
В голове Мориса мелькнуло что-то похожее на подозрение, но только мелькнуло; притом он был слишком взволнован страданиями Женевьевы, чтобы толковать ее слова.
- Посылали ли вы за доктором? - спросил он.
- К чему, - заметил Диксмер, - это легкий бред, вот и все.
И он так крепко сжал руку своей жены, что она опомнилась и, слегка вскрикнув, раскрыла глаза, которые до тех пор были сомкнуты.
- А, вы все здесь, - сказала она, - и Морис с вами. О, как я счастлива, что вас вижу, мой друг; если б вы знали, как я (она опомнилась)… как мы страдали эти два дня.
- Да, - сказал Морис, - мы все здесь; успокойтесь же и впредь не пугайте нас таким образом. В осообенности есть одно имя, которое нам должно разучиться произносить, потому что оно теперь не в духе общества.
- Какое же это имя? - с живостью спросила Женевьева.
- Кавалер Мезон Руж.
- Я назвала кавалера Мезон Ружа, я?.. - спросила испуганная Женевьева.
- Да, - отвечал Диксмер с принужденным смехом. - Но вы понимаете, Морис, что тут нет ничего удивительного… Публично говорят, что он был сообщником девицы Тизон и что руководил попыткой похищения, которая, к счастью, не удалась вчера.
- Я не говорю, чтоб тут было что-то удивительное, - отвечал Морис, - я говорю только, что ему надо хорошенько скрываться.
- Кому это? - спросил Диксмер.
- Разумеется, кавалеру Мезон Ружу. Коммуна ищет его, а у шпионов Коммуны тонкое чутье.
- Пусть только поймают его, - сказал Моран, - пока он не исполнил какого-нибудь нового предприятия, которое удастся лучше его последней попытки.
- В таком случае, - заметил Морис, - это никак не будет в пользу королевы.
- А почему? - спросил Моран.
- Потому что королева теперь охраняется сильнее прежнего.
- Где же она?
- В Консьержери, - отвечал Морис. - Ее туда отвезли в прошлую ночь.
Диксмер, Моран и Женевьева испустили крик, который Морис принял за возглас удивления.
- Итак, вы видите, - продолжал он, - планы кавалера лопнули!.. Консьержери понадежнее Тампля.
Моран и Диксмер обменялись взглядом, который ускользнул от Мориса.
- Боже мой! - вскричал он. - Как побледнела мадам Диксмер.
- Женевьева, ляг, моя милая, в постель, - сказал Диксмер жене. - Ты нездорова.
Морис понял, что его удаляют, поцеловал руку Женевьеве и ушел.
Моран вышел вместе с ним проводил до улицы Сен-Жак.
Здесь Моран отошел от него, чтобы сказать несколько слов слуге, державшему оседланную лошадь.
Морис был так занят мыслями, что даже не спросил у Морана, с которым, впрочем, он не обменялся ни словом за всю дорогу от дома, кто был этот человек и к чему эта лошадь.
Морис отправился по улице Фоссэ-сэн-Виктор и вышел на набережную.
"Странное дело, - рассуждал он, - рассудок ли мой слабеет или события принимают важный оборот, но только все кажется мне преувеличенным, как будто я смотрю через микроскоп".
И, чтобы хоть несколько успокоиться, Морис подставил лицо под свежий вечерний ветерок и облокотился на перила моста.
XXIX. Патруль
Покуда Морис стоял на мосту, доканчивая свои размышления, и с грустным видом смотрел на протекавшую воду, послышались ровные шаги нескольких человек, как будто походка патруля.
Морис обернулся: точно, это был патруль из национальных гвардейцев, шедший с другого конца моста, и Морису показалось в темноте, что их ведет Лорен.
Действительно, это был он:
"Теперь же, мой друг, нашел я тебя,
И счастье уж не оставит меня."
- Наконец-то я вижу тебя! - закричал он, подходя к Морису с распростертыми объятиями. - Надеюсь, на этот раз ты не будешь жалеть, что угощаю тебя Расином вместо того, чтоб предлагать Лорена.
- Что ты ходишь тут с патрулем? - беспокойно спросил Морис.
- Сегодня, мой друг, я начальник экспедиции. Надо, видишь ли, восстановить нашу покачнувшуюся репутацию на первобытном фундаменте.
И, обернувшись к патрулю, сказал:
- Ружья вольно! Теперь еще не глухая ночь. Можете, друзья мои, толковать о своих делишках, а мы поболтаем о своих.
И Лорен опять подошел к Морису.
- Сегодня я узнал две важные новости, - продолжал Лорен.
- Какие именно?
- Во-первых: нас, то есть тебя и меня, начинают подозревать.
- Знаю. Далее.
- А-а, ты знаешь?
- Да.
- Во-вторых: зачинщиком всего гвоздичного заговора был кавалер Мезон Руж.
- И это знаю.
- Но не знаешь, что заговор красной гвоздики и заговор подземелья - одно и то же?
- И это знаю.
- В таком случае перейдем к третьей новости… Уж этой, наверное, ты не знаешь… Сегодня вечером мы захватили кавалера Мезон Ружа.
- Схватили кавалера Мезон Ружа?
- Да.
- Значит, ты поступил в жандармы?
- Нет, но я патриот; каждый патриот должен служить отечеству, а так как этот кавалер Мезон Рууж своими заговорами произвел гнусные покушения в моем отечестве, то отечество и приказывает мне, патриоту, избавить его от вышеозначенного кавалера Мезон Ружа, который жестоко ему досаждает, и я повинуюсь отечеству.
- Все равно, - сказал Морис, - странно, что ты взялся за подобное поручение.
- Я не брался, на меня его возложили. Впрочем, скажу откровенно, я бы сам стал добиваться этого поручения. Нам необходимо подняться в глазах общественности каким-нибудь блистательным подвигом, потому что от этого восстановления репутации зависит не только наша безопасность, но оно даст нам еще и право при первом удобном случае распороть брюхо гнусному Симону.
- Но как же узнали, что зачинщиком подземного заговора был кавалер Мезон Руж?
- Этого покуда не знают наверное, но только подозревают.
- А! Вы заключаете по догадкам.
- Заключаем по верным следам.
- Любопытно узнать, потому что, наконец…
- Слушай же хорошенько.
- Слушаю.
- Только услышал я крик: "Большой заговор, открытый гражданином Симоном…" (везде суется мерзавец!..), как тотчас же захотел удостовериться в истине собственными глазами. Говорили о подземелье…
- Существует ли оно?
- Существует, я видел своими глазами.
- Итак, говоришь, ты видел…
- Подземелье… Повторяю, что я видел подземелье, ходил по нему; оно сообщается из погреба гражданки Плюмо с одним домом на улице Кордери… точно не помню, какой номер, двенадцатый или четырнадцатый.
- И в самом деле ты ходил в этом подземелье?
- Прошел во всю длину и уверяю тебя - славная труба; притом она была загорожена тремя железными решетками, которые надо было откапывать одну за другой и которые в случае, если бы заговорщикам удалось, дали бы им время, пожертвовав тремя или четырьмя сообщниками, увезти вдову Капет в безопасное место. По счастью, попытка не удалась, и опять-таки открыл эту штуку мерзавец Симон.
- Я думаю, прежде всего надо было забрать жильцов в доме на улице Кордери, - заметил Морис.
- Что, наверное, и сделали бы, если бы дом этот не был пуст.
- Но ведь он принадлежал же кому-нибудь?
- Да, новому хозяину, которого никто не знал. Знали только, что дом этот продан две или три недели тому назад - вот и все. Соседи слышали по временам шум, но так как дом был старый, то и думали, что в нем производится ремонт. Что касается прежнего хозяина, то он уехал из Парижа. Вот при таких обстоятельствах я и пришел в подземелье.
"Да, признаюсь, положение ваше затруднительно", - сказал я Сантеру, отведя его в сторону.
"Совершенно верно", - отвечал он.
"Дом этот продан, не так ли?"
"Да".
"Недели две тому назад?"
"Две или три".
"И купчая совершена у нотариуса?"
"Да".
"В таком случае разошлите ко всем парижским нотариусам узнать, у которого из них продан дом, и потребуейте купчую. Там вы увидите имя и место жительства покупателя".