Но белокурый молодой человек с тремя или четырьмя друзьями, вместо того чтобы испугаться этого крика, толкнули Мориса и Лорена в коридор, дверь которого тотчас же заперли за ними, и снова бросились в схватку, увеличившуюся из-за приближения телеги, везшей жертву на эшафот.
Морис и Лорен, спасенные таким удивительным образом, в изумлении переглянулись как будто ослепленные.
Но они понимали, что нельзя было терять времени, и начали искать выход.
Выход этот был, как нарочно, приготовлен для них. Друзья вышли во двор и в глубине двора нашли скрытую дверцу, которая вела на улицу Сен-Жермен-Огзерруа.
В это время с моста Шанж съехал взвод жандармов, который вскоре очистил набережную, хотя из поперечной улицы, где стояли два друга, с минуту еще слышен был шум яростной схватки.
За жандармами ехала тележка, в которой везли на эшафот бедную Элоизу.
- В галоп, в галоп! - раздался голос.
Телега промчалась в галоп. Лорен увидел несчастную девушку, стоявшую с гордым взглядом и улыбкой на губах, но не мог обменяться с нею ни одним жестом, а она проехала, не заметив его в водовороте горланившей толпы.
Мало-помалу шум стал слабеть.
В то же время дверца, через которую вышли Морис и Лорен, снова отворилась, и из нее вышли в разорванных и окровавленных платьях трое или четверо мюскатенов. Вероятно, только они и уцелели из всей группы.
Последним вышел белокурый молодой человек.
- Увы, верно, это дело никогда не удастся! - сказал он и, бросив иззубренную и окровавленную саблю, кинулся в улицу Лавандьер.
XXVIII. Кавалер де Мезон Руж
Морис поспешил возвратиться в отделение, чтобы принести жалобу на Симона.
Правда, перед расставанием с Морисом Лорен нашел средство посущественнее, а именно: собрать нескольких фермопильцев, ждать Симона, как только он выйдет из Тампля, и убить его в схватке; но Морис формально воспротивился такому плану.
- Ты погиб, если будешь расправляться своими руками, - сказал он. - Уничтожим Симона, но уничтожим законным порядком. Это нетрудно будет сделать нашим юристам.
Итак, на следующее утро Морис отправился в отделение и представил жалобу.
Но как удивился он, когда президент, выслушав его, отозвался, что не может быть судьей в деле двух достойных граждан, одинаково одушевленных любовью к отечеству.
- Хорошо, - заметил Морис, - теперь я знаю, чем заслужить репутацию достойного гражданина. Созвать народ, чтобы убить человека, который вам не по душе, - это, по-вашему, любовь к отечеству! В таком случае я примусь за систему Лорена, которую имел глупость оспаривать. С нынешнего дня я покажу вам патриотизм, как вы его понимаете, и испробую его на Симоне.
- Гражданин Морис, - отвечал президент, - Симон может быть меньше твоего виноват в этом деле. Он открыл заговор, не будучи призван к этому своей должностью, открыл там, где ты ничего не видел, хотя обязан был открыть его; притом же случайно или с намерением - не знаем этого, - но ты потворствовал заговорщикам, был заодно с врагами нации.
- Я! - вскричал Морис. - Вот это новость! А с кем, гражданин президент?
- С гражданином Мезон Ружем.
- Я? - сказал ошеломленный Морис. - Я был заодно с кавалером Мезон Ружем?… И знать его не знаю и никогда…
- Видели, как ты с ним разговаривал.
- Я?
- Жал ему руку.
- Я?
- Да.
- Где же это? Когда?.. Гражданин президент, - сказал Морис, убежденный в своей невиновности, - ты солгал!..
- Ревность твоя к отечеству увлекает тебя слишком далеко, гражданин Морис, - сказал президент, - и ты сию минуту раскаешься в своих словах, когда я представлю доказательство, что сказанное мною - истина. Вот три различных доноса, обвиняющих тебя.
- Оставьте ваш вздор! - сказал Морис. - Неужели вы думаете, что я так глуп, что стал верить вашему кавалеру Мезон Ружу?
- А почему ты не веришь ему?
- Потому что это призрак заговорщика, готовый всегда составить заговор, чтобы присоединить к нему ваших врагов.
- Читай доносы.
- Читать я ничего не стану, - сказал Морис, - но объявляю, что я никогда не видел кавалера Мезон Ружа и никогда не говорил с ним ни слова. Кто не верит в честь моего слова - пускай скажет мне это в глаза, я сумею ответить.
Президент пожал плечами. Морис, не хотевший быть в долгу перед кем бы то ни было, сделал то же самое.
В остальной части заседания было что-то мрачное и осторожное.
После заседания президент, в душе честный патриот, избранный целым округом уважавших его сограждан, подошел к Морису и сказал:
- Морис, мне надо поговорить с тобой.
Морис пошел за президентом в маленькую комнатку, смежную с залой заседания.
Здесь президент, посмотрев пристально Морису в лицо и положив руку на плечо, сказал:
- Морис, я уважал твоего отца, значит, уважаю и люблю тебя. Поверь мне, Морис, ты подвергаешься большой опасности, изменяя своему убеждению: это первая ступень упадка духа, поистине республиканского. Морис, друг мой, коль скоро теряешь убеждение, перестаешь быть и верным. Ты не веришь, что есть враги у твоей нации, и вот почему ты проходишь, не замечая, мимо них и делаешься орудием их заговоров, сам того не подозревая.
- Черт побери, гражданин! - отвечал Морис. - Я понимаю себя, я человек с характером, ревностный патриот; но ревность не делает меня фанатиком. Вот уже двадцать мнимых заговоров республика подписала все одним и тем же именем. Хотелось бы мне хотя бы раз увидеть их ответственного издателя.
- Ты не веришь в заговорщиков, Морис, - сказал президент. - Хорошо же! Скажи мне, веришь ли ты в красную гвоздику, за которую вчера отрубили голову девице Тизон?
Морис задрожал.
- Веришь ли ты в подземелье Тампльского сада, которое сообщалось от погреба гражданки Плюмо с каким-то домом на улице Кордери?
- Нет, - отвечал Морис.
- В таком случае ощупай и осмотри сам.
- Я не служу сторожем в Тампле, и меня туда не пустят.
- Теперь каждый может идти туда.
- Как так?
- Прочитай вот это донесение. Если уж ты такой неверующий, то я буду убеждать тебя официальными документами.
- Как! - вскричал Морис, читая донесение. - Неужели уж дошло до этого?
- Читай далее.
- Королеву переводят в Консьержери?
- Так что же! - отвечал президент.
- А-а!
- Неужели ты думаешь, что Комитет общественной безопасности принял такую меру, основываясь на каких-нибудь бреднях, фантазии, мечте?.. А?
- Мера эта принята, но не будет исполнена, как тысячи других мер, которые принимали на моих глазах… Вот и все!
- Да читай же до конца, - сказал президент.
И он подал Морису последнюю бумагу.
- Расписка Риша, тюремщика Консьержери! - вскричал Морис.
- Ее заперли туда в два часа.
На этот раз Морис задумался.
- Коммуна, ты знаешь, - продолжал президент, - действует по глубоким соображениям. Она проложила себе борозду, широкую и прямую, ее меры не ребячество… Прочитай эту секретную ноту министра полиции.
Морис прочел:
"Так как нам точно известно, что бывший кавалер Мезон Руж находится в Париже; что его видели в разных местах; что он оставил следы своего присутствия в разных заговорах, по счастью, неудавшихся, то я приглашаю всех начальников частей города удвоить свою бдительность…"
- Ну что? - спросил президент.
- Приходится верить, гражданин президент! - вскричал Морис.
И продолжал читать:
"Приметы кавалера Мезон Ружа: рост пять футов три дюйма; волосы белокурые; глаза голубые; нос прямой; борода каштановая; подбородок круглый, голос приятный, но женский. Возраст между тридцатью пятью и тридцатью шестью".
При этом описании примет какой-то странный свет блеснул в уме Морисе. Он тотчас подумал о молодом человеке, который командовал группой мюскатенов, накануне спас его и Лорена и молодецки разил саперной саблей марсельцев.
- Черт побери, - проговорил Морис, - неужели это он? В таком случае справедливо донесли, что я с ним говорил. Не помню только, пожал ли я ему руку.
- Ну что, Морис? - спросил президент. - Что теперь скажешь, мой друг?
- Скажу, что верю вам, - отвечал Морис в печальном раздумье (потому что с некоторого времени все вещи представлялись ему в каком-то мрачном свете, хотя он сам не знал, что за напасть тяготеет над ним).
- Не играй ты популярностью, Морис, - продолжал президент. - Популярность нынче - жизнь; непопулярность - берегись! - подозрение в измене; а гражданин Морис Лендэ не может быть подозреваем как изменник.
Морису нечего было отвечать на мнение, которое он тоже разделял. Он поблагодарил старого друга и возвратился к себе в секцию.
- Ух! - говорил он. - Переведем дух! Уж слишком много борьбы и подозрений! Пойдем к отдыху, к невинности, к радости; пойдем к Женевьеве.
И Морис пошел на старую улицу Сен-Жак.
Когда он пришел к кожевнику, Диксмер и Моран поддерживали Женевьеву, с которой сделался сильный нервный припадок.
Слуга, вместо того чтобы свободно пропустить Мориса, как обычно, заслонил ему дорогу.
- Но все-таки доложи обо мне, - беспокойно сказал Морис, - и если Диксмер не может принять меня теперь, то я уйду.
Слуга вошел в маленький павильон, Морис остался в саду.
Ему показалось, что в доме происходит что-то необыкновенное. Мастеровые не работали и с беспокойством мелькали по саду.
Диксмер сам показался у дверей.
- Войдите, любезный Морис, войдите, - сказал он. - Вы не из тех, перед которыми запирают двери.
- Но что же случилось у вас? - спросил молодой человек.