- Прям по костяшкам, - выдавил Винсент сквозь сжатые губы. - По пять раз на каждую руку. Говорит: "Сожми кулак. Положи на парту". А потом берет линейку и - бумс! бумс! бумс! Пять раз. Больно до чертиков.
Школьная дверь тихонько шепнула что-то в спину мисс Прайс. Застегивая двубортное пальто строгого покроя, она подняла взгляд - и не поверила своим глазам. Винсент Сабелла? Не может быть! Впереди по дорожке шел совершенно нормальный, довольный жизнью ребенок, в компании двоих приятелей, которые внимательно его слушали. Нет, так и есть. При виде этой картины учительница была готова рассмеяться от радости и облегчения. Значит, у него все наладится. Несмотря на благие намерения и отчаянное стремление что-то нащупать в потемках, предвидеть такого она не могла и уж точно ни за что не сумела бы сама добиться подобного результата. И тем не менее - вот оно, происходит у нее на глазах. Очередное доказательство ее неспособности понять детский образ мыслей.
Ускорив шаг и обогнав ребят, она обернулась и улыбнулась им на ходу.
- Доброй ночи, мальчики, - сказала она, таким образом одарив их чем-то вроде веселого благословения; а удивившись испугу на их лицах, заулыбалась еще шире и проговорила: - Господи, как холодает-то… У тебя очень красивая ветровка, Винсент, и, кажется, очень теплая. Я тебе завидую.
Наконец мальчишки сконфуженно ей кивнули; она еще раз пожелала им доброй ночи, отвернулась и пошла дальше своей дорогой, к автобусной остановке.
За спиной у нее воцарилось гробовое молчание. Потрясенно глядя ей вслед, Уоррен Берг и Билл Стрингер дождались, пока она не свернула за угол, и только после этого вновь обернулись к Винсенту Сабелле.
- Да конечно, линейкой! - проговорил Билл Стрингер. - Линейкой! Да прямо! - И с отвращением пихнул Винсента, так что тот отшатнулся и толкнул Уоррена Берга, а тот отпихнул его обратно.
- Господи, да ты вообще всегда врешь, что ли? А, Сабелла? Только и делаешь, что врешь!
Винсент, которого лишили равновесия, крепко сжимал кулаки в карманах ветровки, тщетно пытаясь восстановить утраченное достоинство.
- Думаете, мне есть дело, верите вы мне или нет? - бросил он, а потом, не зная, что еще сказать, повторил: - Думаете, мне есть дело, верите вы или нет?
Но он остался в полном одиночестве. Уоррен Берг и Билл Стрингер уже плелись через улицу, полные презрительного негодования.
- Все это враки - как про твоего папу, будто в него стрелял полицейский! - крикнул Билл Стрингер.
- Он даже про кино наврал, - напомнил Уоррен Берг; и вдруг наигранно расхохотался, приложил руки к губам, как рупор, и прокричал: - Эй, доктор Жуткий!
Получилось отличное прозвище, было в нем что-то достоверное, правдоподобное. Такое имечко вполне может прижиться: его быстро подхватят, а потом пристанет - уже не отвертишься. Подначивая друг друга, мальчишки стали дружно кричать:
- Как дела, доктор Жуткий?
- Что не бежишь домой следом за мисс Прайс? А, доктор Жуткий?
- Давай-давай, доктор Жуткий!
Винсент Сабелла продолжал идти, словно не замечая их, пока мальчишки не скрылись из виду. Затем он повернул назад и дошел до самой школы, проскользнул по краю игровой площадки и вернулся в тупик. Одна из стен все еще темнела влажными пятнами в тех местах, где он тер ее мокрой тряпкой, круговыми движениями.
Выбрав место посуше, Винсент вынул из кармана все тот же мелок и стал тщательно вырисовывать голову, в профиль, с длинными роскошными волосами, долго провозился с лицом, стирал его влажными пальцами и вновь рисовал, пока не получилось самое красивое лицо, какое ему до тех пор удавалось изобразить: изящный нос, слегка приоткрытые губы, глаз в опушке длинных ресниц, загнутых грациозно, словно птичье крыло. Тут Винсент помедлил, восхищаясь своим творением с серьезной торжественностью влюбленного; затем провел от губ линию, а на конце ее - большое облачко, как в комиксах. Внутри облачка он написал - так гневно, что мел крошился между пальцами, - все те же самые слова, что и раньше, во время обеденного перерыва. Потом снова вернулся к голове. Он пририсовал к ней длинную изящную шею, нежные покатые плечи - и наконец смелыми, решительными штрихами изобразил обнаженное женское тело: огромные груди с крепкими маленькими сосками, осиную талию, пуп в виде точки, широкие бедра и ляжки, пышущие жаром вокруг треугольника неистово вьющихся лобковых волос. Внизу он начертал название шедевра: "Мисс Прайс".
Мальчик немного постоял, любуясь своим творением и тяжело дыша, а потом отправился домой.
Всего наилучшего
Никто и не ждал, что Грейс станет работать в пятницу накануне свадьбы. Никто, прямо скажем, ей просто не дал бы этого делать, вне зависимости от ее личных желаний.
На столе возле ее печатной машинки лежала бутоньерка из гардений, упакованная в целлофан, - подарок мистера Этвуда, ее начальника, - и в отдельном конверте, в качестве дополнения, - подарочный сертификат из универмага "Блумингдейл" на десять долларов. Мистер Этвуд был особенно галантен с тех пор, как Грейс поцеловалась с ним на вечеринке по случаю Рождества, и теперь, когда она зашла поблагодарить его, он стоял сгорбившись и рылся в ящиках своего рабочего стола, сильно краснел и старался не смотреть ей в глаза.
- Ой, да что вы, Грейс, тут и говорить не о чем, - пробормотал он. - Мне очень приятно. Кстати, вам не нужна булавка, чтобы приколоть эту штуку?
- Булавка есть в комплекте, - ответила Грейс, приподняв руку с бутоньеркой. - Видите? Очень красивая, белая.
Он весь сиял, наблюдая, как она прикалывает цветы к отвороту жакета, повыше. С важным видом прокашлявшись, он выдвинул столешницу для письма и приготовился начать диктовку. Оказалось, что работы немного: всего два коротких письма, - однако не прошло и часа, как Грейс заметила, что он передает в машинописный отдел стопку диктофонных цилиндров, и поняла: ей делают одолжение.
- Это очень мило с вашей стороны, мистер Этвуд, - сказала она, - но я думаю, что вам следовало нагрузить меня работой в том же объеме, как и…
- Да бросьте, Грейс, - возразил он. - Замуж выходят раз в жизни.
Девушки тоже суетились вокруг нее, толпились возле рабочего стола и хихикали, снова и снова просили показать им фотографию Ральфа ("Ох, какой очаровашка!"), а руководитель отдела нервно поглядывал на них, не желая портить им праздник, но несколько переживая, потому как день был все-таки рабочий.
В обеденный перерыв в баре "Шрафтс" устроили традиционный маленький праздник - на девять женщин и девушек, у которых головы пошли кругом от непривычных коктейлей; цыпленок по-королевски остывал, а вся компания забрасывала невесту воспоминаниями о былом и добрыми пожеланиями. Ей снова преподнесли цветы и еще один подарок - серебряную конфетницу, на покупку которой сбросились втихаря.
Грейс повторяла "Большое спасибо", и "Мне очень нравится", и "Даже не знаю, что сказать", пока в голове у нее не загудело от слов, а углы рта не заныли от постоянных улыбок, и тогда ей подумалось, что этот день не кончится никогда.
Ральф позвонил около четырех, совершенно счастливый.
- Как дела, милая? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Слушай, угадай, что я получил?
- Ну не знаю. Подарок, наверное? Или что? - Грейс постаралась, чтобы голос ее звучал радостно, хотя это было непросто.
- Премию! Пятьдесят долларов. - Она почти видела, как у него поджимаются губы, когда он произносит "пятьдесят долларов" - с тем особым серьезным выражением, которое предназначалось исключительно для называния денежных сумм.
- Да что ты, Ральф, как это мило, - сказала она, и если даже в ее голосе звучала усталость, он этого не заметил.
- Мило, правда? - переспросил он с усмешкой: его позабавило девчоночье слово. - Ты ведь рада, Грейси? Нет, ты пойми, я правда очень удивился, понимаешь? Босс говорит: "Вот, Ральф, держи!" - и дает мне этот конверт. И ни намека на улыбку, ничего, а я думаю: что за дела? Увольняют меня, что ли, или что? А он говорит: "Давай, Ральф, открывай". Ну я и открываю, а потом гляжу на босса, а у него улыбка до ушей. - Ральф довольно рассмеялся, потом вздохнул. - Ладно, послушай, милая. Когда ты хочешь, чтобы я сегодня зашел?
- Даже не знаю. Приходи, как только сможешь.
- Ладно, слушай. Мне надо заскочить к Эдди, он обещал дать мне свой чемодан, так что я к нему заскочу, а оттуда домой, поем, а потом сразу к тебе - часам к половине девятого - к девяти. Пойдет?
- Хорошо, - согласилась Грейс. - Увидимся вечером, дорогой.
Она начала называть его "дорогой" совсем недавно, когда стало уже очевидно, что она все-таки за него выйдет, и это слово звучало еще как-то странно. Когда она аккуратно расставляла канцелярские принадлежности у себя на столе (поскольку делать было решительно нечего), ее вдруг охватила уже привычная легкая паника: нельзя выходить за него замуж, она ведь его совсем не знает. А порой ей казалось иначе, что она не может за него выйти как раз потому, что знает его слишком хорошо, но в любом случае ее обуревали сомнения, и она готова была поверить всему, что с самого начала твердила ей Марта, соседка по квартире.
- Забавный, правда? - сказала Марта после их первого свидания. - Говорит "тубзик". Я и не знала, что кто-то и в самом деле говорит "тубзик".
Грейс тогда похихикала и была готова согласиться, что это и правда забавно. В те времена она готова была согласиться с Мартой почти во всем. Ей частенько казалось, что найти такую девушку по объявлению в "Таймс" - дело почти невероятное и что это была самая большая удача в ее жизни.
Но все лето Ральф был очень настойчив, и к осени Грейс начала его защищать.
- Марта, чем он тебе не угодил? Очень приятный молодой человек.