- Довольны ли вы своей жизнью?.. - поинтересовался император.
- Премного довольны, Ваше Императорское Величество!
- Нет ли каких жалоб? - допытывался император.
- Никак нет, Ваше Императорское Величество!
- Хороши ли нынче покосы?
- Никак… да, Ваше Императорское Величество!
Неизвестно, сколько бы продолжалась эта оживленная беседа, но послышался треск барабана, из ближайшего проулка возникла воинская колонна: впереди юные барабанщики, за ними ряды косарей в полном военном обмундировании, но вместо ружей на плечах косы.
- Ваше Величество, можно им присоединиться к строю? - спросил Аракчеев.
- Ну разумеется, - улыбнулся Александр. - Я не хочу, чтобы мой приезд нарушил заведенный порядок.
Слабым мановением руки и свирепым взглядом Аракчеев отправил трех оцепенелых ратников в строй.
Бодро шел в поле, как на бой, отряд пахарей-солдат: от семилетних потешных до бывалых мужей с продубленными лицами. Высокий тенор завел любимую походную:
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жены?
И хор грянул:
Наши жены - пушки заряжены,
Вот где наши жены.
Тенор спросил:
Земледельцы - бравые умельцы,
Где же ваши сестры?
Хор ответил:
Наши сестры - косы звонки, остры,
Вот где наши сестры…
Смахнув слезу, Александр обернулся к Аракчееву:
- Спасибо, Алексей Андреевич, за русских мужиков.
- Рад старать… - Растроганный всхлип помешал закончить фразу.
- Да, красит дисциплина русского мужика! - мечтательно сказал Александр. - Каким он становится подтянутым, молодцеватым, красивым. Сейчас он идет с песней на косовицу, а грянет миг воинственный, он с такой же звонкой песней пойдет на врага. Этот мужик не забунтует, ему не до того.
- Где ж ему бунтовать? - подхватил осчастливленный монаршим расположением и доверием Аракчеев. - С утра в поле, после сытного обеда артикулы на плацу, после опять в поле. Вечером ужин, спуск флага, молитва. Потом на лежанку к бабе для умножения полезного народонаселения России и крепкий сон. Плотный день, без пустот, мысли злокозненной некуда проникнуть.
- Да, - задумчиво сказал Александр. - У России свой путь. Недаром еще Василий Блаженный говорил, что Россию Господь поцеловал. Устами малых да неразумных вещает сама истина. Путь Европы - не наш путь.
- Да он и для самой Европы не больно хорош, - вдумчиво сказал Аракчеев. - Иначе - зачем Священный союз? Только он и сдерживает блудные силы и всех этих карбонариев. Россия есть государство по хозяйству сельское, а по духу военное. Дав стране военные поселения, вы, государь, соединили две ее ипостаси в одно целое, а сие есть воплощение исконной российской мечты.
- Алексей Андреевич, - растроганным голосом начал Александр, - а что бы в свободный час, на отдыхе в Грузино, возле прелестной подруги своей Настасьи Федоровны, взять да и набросать проект российской конституции?
- Не по разуму мне, государь. Я маленько в военном деле кумекаю, больше в артиллерии, а политическим тонкостям не обучен.
- Что обучение? Разум холоден и склонен к лукавству. Сердцем надо писать основной закон, золотыми буквами веры и любви.
- Ну, уйду я в законотворчество, государь, а кто за военными поселениями доглядит? Тут ведь работы непочатый край. Надо ими всю страну обустроить.
- Правда твоя, - вздохнул Александр. - Конституция может подождать. А ведь ты, Алексей Андреевич, осуществляешь мечты великих утопистов: Томаса Мора, Фомы Кампанеллы.
- Не знаю таких, - сухо сказал Аракчеев. - Не хотите ли, государь, в дом зайти? Глянуть, как живет боевитый Микула Селянинович?
Они вошли в чистую просторную избу с белой печью и каким-то неживым порядком во всем обставе.
- Хозяйка! - крикнул Аракчеев, но ему никто не ответил. - Вот глупая баба, сбежала со двора, даже молочка гостям не предложила.
- Запужалась, - послышался старческий голос. - В печке глечик с варенцом.
Аракчеев раздвинул ситцевую тряпицу, закрывающую угол в черной горнице, там сидел на ящике старик и плел хлыстик из тонких сыромятных ремешков.
- Кто такой? - спросил грубым голосом Аракчеев.
- Человек, - с едва уловимой насмешкой отозвался старик. - Дедушка.
- Встать, когда с тобой говорят! - рявкнул Аракчеев.
- Встал бы, кабы ноги слушались. Какой уж год сидяком сижу.
- Чем ты занимаешься? - мягко спросил Александр.
- Шорничаю помаленьку. Даром хлеб не ем.
- Не обижают тебя?
- Кто ж убогого обидит? Это над молодыми изгаляются, а со старика немощного какой спрос?
- Кто же это изгаляется?
- А всяк, кому не лень, - спокойно ответил старик. - Крепостного разве что курица не обидит, а военного поселенца и курица заклюет.
- Ах ты, смерд! - вскипел Аракчеев и замахнулся на старика, но Александр отвел его руку.
- Алексей Андреевич, не роняй себя.
Аракчеев дрожал от злости, даже царское внушение не подействовало.
- Ты не видишь, с кем разговариваешь? - прохрипел он.
Старик поднял глаза, под густыми седыми бровями зияли пустые глазницы.
- Я с Аустерлица не вижу. А знать знаю, с кем говорю. Не тебя, ты - любой, кто с палкой. А он - царь.
- Как ты меня узнал? - поразился Александр.
- По запаху. От тебя царем пахнет, от него - псарем.
- Алексей Андреевич! - предупреждающе прикрикнул Александр.
Он вынул золотой и положил его на колени старика.
- В память об Аустерлице, - сказал Александр и вышел из избы.
Расстроенный Аракчеев последовал за ним.
- Хороший старик, - душевно сказал Александр. - Он заслужил отдых. Определите его в богадельню для ветеранов. Там он будет среди своих. А здесь его могут не понять.
Лицо Аракчеева разгладилось, он с обожанием смотрел на государя…
Печатают шаг полки. Гудит утрамбованная земля плаца. Хорошо, мощно шагают вышколенные твердой рукой командира - великого князя Николая солдаты с выпученными от усердия глазами, ведомые офицерами с закаменевшими лицами.
Зачарованно смотрит Александр. Поворачивается к Николаю:
- Спасибо, брат. Ты доставил мне истинное удовольствие.
- Рад стараться, Ваше Императорское Величество! - шутливо, но явно польщенный отозвался Николай.
- Ты, право, молодец. Жаль, что по молодости лет не мог принять участие в кампании двенадцатого года. Ты, несомненно, покрыл бы себя славой.
- Вы слишком добры ко мне, - пробормотал Николай, залившийся румянцем.
- Какая великая правда в порядке! - обращаясь не столько к Николаю, сколько к самому себе, произнес Александр. - Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина - вот что нужно стране, Европе, миру. Вот что нужно каждому человеку. Когда все шагают в ногу, гудит земля, но небо спокойно. Когда все поют в унисон, слова не нужны. Вот истинная мудрость, остальное от лукавого… Вели подать мне лошадь.
- Вы не откушаете с офицерами? - обиженно спросил Николай.
- Неужели я обижу таких молодцов? - улыбнулся Александр. - Увиденное взволновало меня, я должен побыть наедине со своими мыслями. Не бойся, я буду вовремя к столу…
…По лесной просеке скачет на гнедом коне Александр. Его задевают сосновые ветки, но он так ушел в думы, что не замечает этих, порой весьма чувствительных касаний.
Не сразу заметил он и пристроившегося к нему сбоку всадника на сером, в яблоках коне. А затем, скосив взгляд, он обнаружил странное: всаднику не хватало места на узкой тропе, но он спокойно наезжал на деревья и спокойно пронизал их, словно был бестелесен.
Александр встряхнулся и сосредоточил взгляд. Что-то очень знакомое было в кургузой, с наклоном вперед фигуре в серой шинели с высоким воротником; небольшая черная треуголка надвинута на лоб.
Похоже, Александр не очень удивился, узнав Наполеона.
- Почему ты здесь? - спросил он спокойным, мягким голосом.
- По вашему вызову, победитель! - Это прозвучало насмешливо, но не зло.
- Откуда такая ирония? - прищурился Александр. - Ведь я действительно победил.
- Да. И вас, и Шварценберга, и Блюхера, и Веллингтона будут помнить, потому что вы победили Наполеона. А меня, потому что я Наполеон. Меня никто не принуждал к бессмертию.
- А нас принудили вы?
- Конечно! Без меня о вас никто и не вспомнил бы. Теперь вы принадлежите истории, а я - стихии.
Александр повернулся в седле и пристально посмотрел на бледное лицо и глубоко запавшие темные глаза.
- Если я говорю с вами, значит, вы призрак?
- А вы?.. - усмехнулся Наполеон. - Вы тоже призрак того Александра, который вошел в Париж на радость всем гризеткам. Да, я умер, - добавил он деловито. - Мне только этого не хватало для окончательного триумфа.
- Вы правда умерли? - Это прозвучало по-детски.
- Ваши друзья-англичане уморили меня слабыми дозами мышьяка. Милейшему Веллингтону не терпелось от меня избавиться. Он все еще боялся изгнанника. Никаких претензий. Я сделал все, что мог, даже продиктовал скучные мемуары.
- А что вы такого сделали? - с горечью сказал Александр. - Залили кровью всю Европу?
- Хорошее кровопускание необходимо народам, иначе они перестают ценить мирную жизнь. Но я сделал больше: дал устав "Комеди франсез". Кстати, я работал над ним в горящей Москве.
- Не велика заслуга!
- У вас и такой нет. Но еще я дал наполеоновский свод законов и завершил Французскую революцию, сделав ее всемирной.
- Священный союз уничтожил разбросанные вами плевелы.