- Священный союз? Этот эфемер! - захохотал Наполеон. - История делается не гусиным пером Меттерниха и не велеречием русского петиметра. История делает себя сама, и каждый раз через одного-единственного человека, который не боится ни людского, ни божеского суда.
- Я догадывался, что вас не раздавило ни чудовищное поражение, ни позор плена и ссылки, ни потеря трона, семьи, сына, но чтобы ни тени раскаяния!..
- О чем вы? Разве есть другой способ заразить духом свободы всю Европу?..
- Во Францию вернулись Бурбоны.
- Это жалкие флюгеры, их снесет первым же ветром. Французы сейчас самые свободные люди в мире. Вам не надо было входить в Париж. Оставили бы это англичанам и немцам - у них нет рабства. Тщеславие подвело. Ваши офицеры, ваши сержанты и ваши солдаты унесли из Франции страшный дар - желание свободы. Так кто же победил, Ваше Императорское Величество?
Наполеон с силой послал коня вперед.
- Куда вы? - почти жалобно крикнул Александр.
- Я вам все сказал, мой несчастный бывший брат!.. - послышалось издалека…
Аракчеев в темном плаще с поднятым воротником и надвинутой на глаза треуголке входит в кабинет Александра:
- Вы готовы, Ваше Величество?
- Как видите.
- Накиньте плащ, государь, и прикройте голову. Будет холодно.
- Вы же сказали, что они собираются во дворце, - подозрительно сказал Александр.
- Дворец - это целый мир, государь: от тундры до тропиков. Вы сами убедитесь в этом.
Александр закутывается в плащ, надевает гусарскую шапку.
- А может, не стоит, Алексей Андреевич? - сказал он неуверенно. - В мире и так довольно злобы.
- Государь должен знать своих врагов.
- Зачем? Я не собираюсь мстить.
- Не мстить, но остановить преступную руку - ваш долг, государь. Злоумышленники готовят переворот.
"Давно пора", - произнес про себя Александр, а вслух сказал:
- Горячие сердца и пустые головы, что они могут?
- Вот это вы сейчас узнаете, государь. Каждому человеку, а тем паче правителю, не мешает знать, что о нем думают. Ваш августейший родитель тоже был чрезмерно доверчив - от гордости.
Пример подействовал, хотя покойный Павел доверял до конца лишь изменнику Палену…
- Ведите! - сказал Александр.
…Это небольшое путешествие в пределах Зимнего дворца навсегда запомнилось Александру, ибо невозможно было представить, что под одной крышей с императорскими апартаментами и службами помещалось огромное и страшное царство хаоса, нежилых, но обитаемых бог весть кем покоев, буйный растительный мир, живущий из себя, без участия человека.
Сперва они шли сквозь какие-то заросли (заброшенный зимний сад), раздвигая то живые и мягкие, то иссохшие, крошащиеся от прикосновений ветви растений.
Иглы, сучки цеплялись за одежду, словно не хотели пустить зашельцев дальше. Несколько раз Александр испуганно замирал от шума птичьих крыльев. Увеличенные собственной тенью, меж высаженных в кадки пальм и кипарисов, апельсиновых и лимонных деревьев проносились голуби, похожие на гарпий, стаи воробьев вспархивали с оглушающим стрекотом. И вдруг заухал то ли сыч, то ли филин.
Они шли сквозь чащу, раздвигая ветки лиственниц, пихт, олеандров, туй, карликовых кленов, с иных ветвей осыпались лепестки белых жирных цветов.
- Куда ты завел меня, Алексей Андреевич? - почему-то шепотом спросил Александр.
- Это "Большой каприз" императрицы Екатерины. Она любила тут отдыхать. А батюшка ваш распорядился закрыть сей парадиз.
- Приют блудницы, - вспомнив, прошептал Александр.
По узкому, залитому лунным светом и продуваемому ветром в разбитые окна переходу они прошли в огромный, хотя и необозримый из-за темноты зал.
Сверкали латами и шлемами фигуры рыцарей в полном боевом доспехе от поножей до кирас и оплечий. Озираясь, Александр чуть не наскочил на громадного, закованного в железо боевого коня, на котором восседал рыцарь с копьем и щитом.
Он посторонился и едва не угодил в объятия собственного отца. Он не сдержал крика. Портрет Павла I в рост стоял на полу, прислоненный к стене, и лунный блик наделял зловещей живостью желтое курносое лицо. Он был в костюме мальтийского кавалера с выставленной вперед тростью и, казалось, шел навстречу сыну.
Александр вытер мокрый лоб, обошел стороной портрет и вновь шарахнулся: к нему качнулась бабка Екатерина в роскошном, хотя и обветшалом платье с оборванными кружевами, с жеманно улыбающимся ртом и лысым черепом - фарфоровая фигура для какого-то увеселения на пружинах и шарнирах. Она продолжала раскачиваться, когда он ее огибал.
И тут его ждал последний и самый ужасный сюрприз: пробная восковая фигура Петра I растреллиевой работы: длинное тулово, острые колени и совершенно голая, без усов, бровей и волос, круглая, как шар, голова. Прижимаясь к стене, Александр ополз великого предка и оказался в другом проходе.
- А вы тут как свой, - обратился он к Аракчееву. - Крепкие у вас нервы, граф.
- Не жалуюсь, государь, - обычным сиплым голосом отозвался фаворит. - Этих бояться нечего, бояться надо живых.
- Далеко нам еще?
- Мы пришли, - сказал Аракчеев, толкнув небольшую и невидную в стене дверь.
Они ступили в крошечную, пустую, совсем темную комнату, лишь под потолком светлело зарешеченное оконце. Аракчеев достал откуда-то складной стул и поставил его к неприметному отверстию в стене.
- Садитесь, государь, я обожду в костюмерной.
- А что я увижу?
- Ничего, государь. Но все услышите. Здесь выход тайного уха, прослушивается левое крыло дворца, ныне необитаемое.
- Я не могу поверить такой дерзости заговорщиков.
- Кто станет их здесь искать? Подземный ход ведет за Фонтанку. О нем никто не знает. Почти никто, - добавил Аракчеев.
- Я ведь глуховат.
- Не беда. Когда я притворю дверь, извольте сдвинуть эту заслонку, государь.
И Аракчеев скрылся.
Несколько мгновений Александр колебался, затем решительно отодвинул заслонку.
- Убить! - ударило ему в ушную перепонку, в мозг, в сердце отчетливое, резкое, словно в лицо брошенное слово. - Истребить весь змеиный род!
- Мы собрались обсудить конституцию, - произнес чей-то холодный голос. - А ты опять за свое.
- Да, за свое. Англичане и французы указали нам путь. Первый шаг революции - обезглавить монархию.
- За что ты его так ненавидишь? - спросил юношеский голос.
- За все! Меланхолия Пьеро и повадки Арлекина. Блудодей и святоша. Душитель Европы и тюремщик России с голубым взором падшего ангела. Сулил конституцию, а дал аракчеевщину.
- Аракчеевщина! - восхитился молодой голос. - Это великолепно!
- Чисто русский парадокс: век Александра обернулся веком Аракчеева, - сказал зрелый и звучный мужской голос.
"И ты, Брут!" - прошептал Александр.
- С Романовым все ясно, - вновь заговорил тот же ледяной голос. - Но мы не можем ввергнуть Россию в хаос. Нужна конституция, манифест о крестьянах, нужны цивилизованные законы…
Александр задвинул заглушку. "Боже!.. - шептал он словно в забытьи. - Я говорил с вами… смеялся… пил вино… Я подарил тебе деревянную лошадку, мальчик, на день рождения… А тебя я обнял под Аустерлицем… А ты поцеловал мой портрет, когда я тебе его подарил… Мы играли в волан с твоей сестрой… Я узнал все ваши голоса… голоса друзей, как мне казалось… Что с вами сталось?.. Или со мной?.."
Он опрометью кинулся вон из комнаты, ударился о дверь и попал прямо в руки Аракчееву…
…И снова кабинет Александра.
Александр почти падает в кресло. Аракчеев смотрит на него, вынимает из-за обшлага мундира копию знакомого списка и кладет перед государем. Тот берет список и, не глядя, медленно, старательно разрывает на мелкие клочки. Аракчеев выпрямился, щелкнул каблуками, являя готовность избавить государя от своего присутствия. Что делать - не угодил.
- Кто ваш духовник? - слабым голосом спросил Александр, то ли не заметивший, то ли пренебрегший маневрами фаворита.
Даже железный Аракчеев смешался.
- Наш грузинский батюшка, - пробормотал он каким-то бабьим голосом. - Отец Варсонофий.
- Я не о том, - поморщился Александр. - Я слышал, к вам ходит какой-то Иван Яковлевич.
- Он не духовник мой и вообще не духовного звания. Настасья Федоровна его приветила за благость и бесхитростную правдивость.
- Я хочу его видеть.
Пепельно-бледное лицо Аракчеева налилось тяжелой кровью.
- Он гундосый, государь, то бишь гугнивый, вы его не поймете. Имея таких духовных наставников, как архимандрит Фотий, князь Голицын…
- Сановный пастырь и сановный мистик, - перебил Александр. - А мне дурак нужен. Святой русский дурак, простой и бесстрашный. Чтобы видел во мне не царя, а овцу заблудшую.
Аракчеев уже все понял и сразу овладел собой. Но тон взял вкрадчивый.
- Я, государь, по артиллерии маленько кумекаю, за военными поселениями досмотреть могу, но коли надо, то и Кощеев ларец со дна морского добуду. Отыщу я в петербургском вертепе чистейшее сердце, праведного дурака, который всех Голицыных мудрее…
…Карета с Александром и Аракчеевым останавливается у ветхого деревянного домика возле Крестовского перевоза.
- Государь, блаженного в народе Фомушкой кличут, но он только на Фому Ипатьича откликается. С большим самолюбием человек. Денег ему не предлагайте, он обидеться может. Вы их незаметно его домоправительнице и духовной сестре суньте. Лучше перстенек или золотую цепочку. Они бессребреники. С Богом, Ваше Величество, а я в карете подожду. Вы запомнили: во дворе налево, за помойкой, одноэтажный деревянный флигелек. Постучаться трижды.