* * *
С отъездом царя черная кошка, давно пробежавшая между Огильви и Александром Даниловичем, сразу замяукала. В Москву полетели взаимные кляузы.
Правда, по всей форме, командующим над войском царь поставил своего дражайшего союзника короля Августа и вручил Огильви и Меншикову свой указ, что "все войско в небытии вручаю его королевскому величеству польскому, которому извольте быть послушны, как нам, во всех делах и указах".
Однако ни Огильви, ни Меншиков не собирались послушно подчиняться чужому королю, у которого и войска-то в Гродно было все ничего: шестьсот саксонских драбантов. Польская же конница давно ушла в Краков.
Огильви, у которого под началом было 45 батальонов пехоты и 6 драгунских полков, с чужим королем обращался еще более или менее снисходительно, а Меншиков со своими драгунами вообще ушел в Тикотин и оказался без королевского призора.
Драгуны Меншикова по варшавской дороге снова дошли до Вислы и, казалось бы, следили за всеми маневрами шведского короля, стоявшего у Варшавы. В декабре 1705 года Александр Данилович бодро сообщил царю: "Неприятель, как по здешним ведомостям слышно, в прежних местах обретается". Отправив письмо, сам Меншиков отбыл в Пултуск, где весело отпраздновал Рождество.
"Зело повеселились при довольной стрельбе из пушек без опасения, понеже хотя некоторые из Гродни через письма по польским непостоянным ведомостям (которым отнюдь верить не надлежит) нас и тревожили, однако же мы, будучи в Пултовску (и в 4 милях от Варшавы), никакой противной ведомости не имели, и все здесь, слава богу, смирно", - уведомил он Петра I.
Даже в начале января 1706 года Меншиков беспечно шутил в новогоднем письме к дарю: "Изволь, Государь, как сестру свою, так и прочих обнадежить, чтоб они не печалились: понеже мы здесь никакой страсти не имеем и пребываем всегда в веселии".
А между тем, пока генерал от кавалерии, а вместе с ним и все его полковники пребывали в новогоднем веселии, Карл XII ночью перешел замерзшую Вислу и с двадцатитысячной армией скорым маршем пошел на Гродно. Меншиков не только упустил неприятеля, но и бежал от него с крайней поспешностью. На варшавской дороге в Гродно шведы не встретили ни одного русского драгуна. Меншиков отвел свою конницу прямо в Минск. Потому появление шведов было полной неожиданностью не только для Меншикова, но и для Августа II, и фельдмаршала Огильви.
"Шведский король воюет, не соблюдая всех правил европейской военной науки!" - жаловался Огильви Августу. "Еще бы, по тем правилам зимой полагалось сидеть на печи, или, говоря по-ученому, стоять на винтер-квартирах! Но я-то знаю шведа, уже пятый год от него бегаю! - рассердился король Август. - Для шведских гренадер десятиградусный мороз - не мороз, а морозец!" И, не дожидаясь подхода главных сил шведской армии, Август II темной ночью 17 января ушел из Гродно, прихватив с собой не только конвой, но и 4 полка русских драгун. На военном совете после бегства короля господа генералы обсуждали один вопрос: что делать дальше? Тишайший генерал от инфантерии Аникита Иванович Репнин предложил немедля отступить. Мнение Репнина получило нежданную поддержку молодого Голицына, обычно редко согласного с тугодумом Репниным. Однако фельдмаршал, ставший теперь старшим, настоял, чтобы войско осталось в Гродно.
- Город усилиями самого государя превращен ныне в укрепленный лагерь, обильно снабженный провиантом и фуражом! За гродненскими укреплениями, господа, мы можем отсидеться до самого лета, а тем временем к нам подойдет на выручку саксонский фельдмаршал Шуленбург! - важно заявил Огильви.
- А ежели шведы опять расколошматят саксонцев? - дерзко спросил Голицын.
- Шутить изволите, молодой человек! - вскипел фельдмаршал. - Ведь саксонцы пойдут на Гродно по приказу своего короля! - Угловатое лицо барона Огильви налилось кровью, но все же он сдержался и на вопрос наглеца разъяснил с важностью: - Король Август дал мне пароль, что по первой же траве придет к нам на выручку!
"Знаем мы эти королевские пароли!" - усмехнулся про себя Голицын, но возражать старшему по чину не стал.
Огильви в глубине души настолько был доволен внезапным отъездом короля Августа, что даже безропотно отдал ему четыре полка русских драгун для сопровождения. Теперь, после отъезда царя и удаления Августа и Меншикова, фельдмаршал Огильви стал наконец единственным командующим армией.
Царя можно было теперь готовить к самому худшему; к полной капитуляции всей русской пехоты, выставив единственными виновниками приближающейся катастрофы Меншикова и Августа.
Об этих беглецах Огильви горько сообщил царю, что не ведает, "как те пред вашим царским величеством и всем честным миром оправдаться могут, когда меня здесь, при разорванном и разоренном войске, без денег, без магазейну, без артиллерии и полковых лошадей покинули и все войска в замешание привели".
Фельдмаршал, само собой, преувеличивал тяготы своего положения, поскольку с укреплений Гродно по-прежнему глядели грозно десятки русских тяжелых пушек, а армейские магазины были пока снабжены провиантом и фуражом, и никакого замешательства в русских полках, твердо стоящих на бастионах, опоясывающих Гродно, не было. Когда 15 февраля шведский конный отряд, предводительствуемый самим Карлом XII, появился перед бастионами Гродно, то по приказу Михаилы Голицына преображенцы и семеновцы, стоящие в предместных укреплениях, дружно дали троекратный залп, с бастионов заревели тяжелые пушки, и король наглядно убедился, что русские полностью готовы дать отпор шведской атаке. Объехав всю линию петровских укреплений и убедившись, что в них нет ни одного слабого места, Карл XII принял вынужденное решение: не штурмовать, а блокировать Гродно, в расчете, что у русских скоро закончится провиант и фураж. Но и здесь оказалось, что запасы скорее кончались у шведов, а не у русских. Действуя по принципу, что война кормит войну, армия Карла XII жила эти годы в основном за счет грабежа местного населения. А вот в окрестностях Гродно не нашли ни фуража, ни провианта - все уже было собрано в крепости. И в поисках запасов шведы отступили сперва на пять, затем на десять, а затем и на семьдесят верст от Гродно, поставив королевскую ставку в местечке Желудки. Блокаду Гродно они вели теперь только конными разъездами.
Однако Огильви в письмах к царю по-прежнему продолжал паниковать, уверяя, что вслед за Августом и Меншиковым, которые, "не сказав мне ни слова, от войску и чину своего убежали", разбежится и вей оставшаяся армия и, только если ей "случай для того представится, уйдет в ретираду". Случай для ретирады и тем паче для бегства шведами, не занявшими левый берег Немана, давно русским был дан, но ни какого дезертирства русских солдат из Гродно не было, и Огильви, много раз видевший в европейских войнах, как разбегаются солдаты-наемники в случае бегства своего командующего, был тому немало поражен. Ночное бегство короля Августа, не забывшего прихватить с собой и армейскую казну, казалось, не произвело никакого впечатления на русских солдат, сохранивших в полках твердый порядок и дисциплину.
Зато в Москве Петр I, которому и Меншиков сообщил горькую весть, что к Гродно "проехать невозможно из-за того, что неприятель Гродно обошел", крайне переживал блокаду своей армии. Ведь в Гродно отрезаны были лучшие полки, прошедшие через поля всех сражений Северной войны.
- Как бы сей Огильви не стал для нас вторым герцогом де Кроа, - с горечью заметил он Меншикову, когда фельдмаршал на все приказы царя о немедленной ретираде от Гродно хладнокровно отнекивался, что "решил остаться в Гродно до лета и ожидать иль отхода шведов, иль совокупления с саксонским войском!".
В гневе Петр, примчавшийся в Минск к Меншикову, отправил приказ Репнину: "Господин генерал! Фельдмаршала Огильви, который неописанное зло сделал, при получении сего письма возьми за арест с его слугами, також письма и прочее все запечатай. Сие, конечно, учини, объявив всем генералам мой указ!"
Грозный царский указ в Гродно, впрочем, не попал. Шведские разъезды появились уже за Неманом, и царский гонец завернул с дороги назад.
Меж тем в Гродно Аникита Иванович Репнин в феврале учинил ревизию провиантских складов и с ужасом убедился, что провианта для армии не то что до лета, а и на три недели едва ли хватит!
- В тот же день он пригласил в свою палатку Михаилу Голицына.
- Гляди, князь, до какой скудости мы дошли! - сердито передал он Голицыну отчет о ревизии. - А наш господин фельдмаршал в осаде до лета намерен сидеть, поджидать саксонцев! А ведь писем от короля Августа нам николи не зачитывает. И где его саксонцы обретаются, Бог ведает! - Обычно тихий и спокойный, Аникита Иванович после своей ревизии был в страшном гневе. Старый генерал, он хорошо знал, что солдат без сухаря - уже не солдат!
- Надобно срочно слать гонца к его царскому величеству! - заикаясь от волнения, сказал Голицын.
- Вот я и позвал тебя для совета! Нет ли в твоем регламенте нужного человека? - Вообще-то Аникита Иванович, особливо после Митавы, недолюбливал князя Михаилу, почитая его опасным соперником по воинской славе, но деваться было некуда: Голицын знал своих гвардионцев наперечет! А то, что к царю надобно послать именно офицера гвардии, Репнин не сомневался, помня, сколь великое доверие имел царь Петр к своим гвардейцам.
- Есть у меня один поручик! - поразмыслил Михайло. - Мать его родом из этих мест и, ежели нарядить его в мужицкое платье, сойдет за простого белорусского мужика. Благо и болтает-по местному.
Вечером того же дня гонец был направлен.