Утро занялось тихое и ясное: морось унялась ещё ночью. А к утру и облака ленивым стадом ушли на Гимметту и небо прояснилось. Всё было мокрым - крыши домов, деревья, камни на мостовых. И всё сверкало в солнечных лучах там, куда они ложились. Тени же были синими; они хранили туман и утренний холод. Сократ сел под стеною дома, обращённой к востоку, к солнцу. Грелся и любовался праздничным сверканием, щурился, улыбался. Он любил утро - его чистый свет, запах, тишину - его несуетность. В утреннем пробуждении Афин нет спешки, нет испуга. Сначала разгорится до алости восток, затем солнце ляжет на вершины окрестных гор, спустится к мраморным колоннам Парфенона, и они из синих превратятся в золотые; примется ласкать влажные оливковые кудри на склонах Акрополя и Ареопага, ляжет зеркалом на росу Пникса и лишь потом заглянет во дворы, исчертит тенями улицы и спокойно распластается на безлюдных площадях. Чуть позже запахнет дымом и горячим оливковым маслом. А до того земля будет источать бодрящий дух травы, корней, речного ила и тростников. Первым ощущает тепло солнца лицо. Прикосновения лучей нежны, как дыхание матери. Тихо. Не гремят колеса телег по булыжникам, не слышно голосов. Только птицы поют - синички, горлицы, дрозды. Утро - миг гармонии, благодарного и спокойного бытия. Всё в сочетании, в содружестве, во взаимном любовании. Утро дарит надежду и веру. Оно - как короткая весна: пробуждение кажется обновлением, воскрешением. Потом будут крики, перебранки, грохот, шум, суета - растрата сил, тщетная погоня за ускользающей жизнью. А сейчас - миг равновесия, глоток из Кастальского ключа вечности, калокагатия мира: свет, тишина, влага, живая спокойная земля. Продлить это ощущение - и вот достигнуто недостижимое, невозможное, единственно желанное: блаженный и вечный покой бесконечно длящегося сладкого созерцания. Но это только миг.
Над оградой появилась взлохмаченная голова соседа, Фениппа.
- е болит ли голова, Сократ? - спросил Фенипп, зевая.
- Не болит, - ответил Сократ. - Вино было хорошее. Спасибо тебе, Фенипп.
- Говорят, что ты был вчера у Крития. Побывать у Крития и вернуться домой - всё равно что во второй раз родиться, - сказал Фенипп, расчёсывая пальцами волосы. - Так что с днём рождения тебя, Сократ! - засмеялся он. - Значит, так и решим: амфора вина - мой подарок к твоему дню рождения.
Сократ поднялся и подошёл к ограде, за которой стоял Фенипп. Хотел было облокотиться на ограду, но камни были мокрыми и холодными.
- Про то, что я был у Крития, тебе сказала Ксантиппа? - спросил Сократ.
- Нет, об этом вчера говорила вся Агора. Народ жалел тебя, - сказал Фенипп. - Говорили, что от Крития тебя поведут в тюрьму. Но тебе, оказывается, здорово повезло, сосед. Пусть тебе и дальше везёт. А вина у меня в этом году много. Хватит на все праздники. И на мои, и на твои.
- Пусть у тебя их будет больше, - пожелал Фениппу Сократ. - На мне же ты не разоришься.
- Скоро у нас будет большой общий праздник, - сказал Фенипп. - Говорят, что Фрасибул выступил с войском из Фив. Не говорил ли тебе об этом Критий?
- Не говорил.
- Значит, не знает. Все уже знают, а Критий не знает. Но скоро узнает.
- Узнает, - сказал Сократ.
Лисандр прислал за Сократом рабов с носилками. Сократ не помнил, чтоб он когда-нибудь передвигался по городу на носилках. Хотел отказаться и идти пешком, но Ксантиппа сказала, глядя на роскошные носилки:
- Лисандр прислал для твоего зада такую шкуру и такие подушки! Он больше уважает твой зад, чем твою дурную голову!
Сократ отправился к Лисандру на носилках. Видевшие сто в то утро кричали ему вслед:
- Ты стал большим человеком, Сократ!
- Видно, тебя назначат стратегом!
- Зачем же ты спустил ноги? Забирайся с ногами!
- Нет ли в шкуре пелопоннесских блох?
- Постарайся так же вернуться домой!
Лисандр же, встретив Сократа в пустой комнате, в которой стояли только деревянное, застланное циновкой ложе да жаровня с тлеющими углями, сказал:
- Критий написал мне, что ты распространяешь по городу дурные слова.
- Дурных слов не бывает, Лисандр, - ответил Сократ. - Есть дурные дела, для которых мы придумываем слова. Слова, как и тени, не существуют сами по себе. Что ещё написал тебе мой неудавшийся ученик Критий? - спросил Сократ.
- А, он написал мне много, - махнул рукой Лисандр. - Твой неудавшийся ученик любит писать. Видишь в углу корзину?
Сократ только теперь увидел в дальнем углу плетёную корзину.
- В этой корзине - десятки посланий твоего ученика. Он любит писать, а я не люблю читать. Возьму корзину с собой в поход и перечту как-нибудь его сочинения на досуге. А ты, говорят, ничего не пишешь? - спросил Лисандр.
- Ничего.
- Почему? Не потому ли, что твои истины менее долговечны, чем папирус?
- Как раз наоборот, - ответил Сократ. - Истины вечны и достойны того, чтобы быть записанными на вечном материале. Для этого не годятся ни папирус, ни пергамент, ни мраморные доски.
Лисандр сидел на ложе и привязывал к ногам поножи. Делал он это привычно и ловко, как человек, для которого надевать поножи так же естественно, как для всех других надевать сандалии. Выслушав ответ Сократа, он поднял голову и спросил:
- А что же годится?
- Душа, - ответил Сократ.
- Ага. - Лисандр постучал о пол ногами и, убедившись в том, что поножи прикреплены надёжно, встал и подошёл к Сократу. - Стало быть, душа, - сказал он. - Для вечных истин - вечная душа. Поэтому ты как бы записываешь истины в душах людей?
- Скорее помогаю их там прочесть.
- Каким же образом?
- Беседуя с ними.
- И что же?
- Сначала я убеждаю их в том, что они ничего не знают, так как большая часть того, что мы принимаем за истину, таковой не является. Так возникает первое истинное знание: я знаю, что я ничего не знаю. Затем обнаруживается другое.
- То, что было спрятано под мусором заблуждений?
- Именно так, Лисандр. Ты быстро меня понял. Вот и скульптор Фидий говорил, что образы богов вылупляются из мрамора сами, а ваятель - всего лишь наседка.
- Значит, ты наседка? - засмеялся Лисандр.
- Скорее повитуха, - ответил Сократ.
- Если ты повитуха, то помоги и мне родить какую-нибудь истину, - предложил Лисандр, кладя Сократу руку на плечо. - Правда, Критий предупредил меня, что беседовать с тобой опасно, так как ты из любого собеседника можешь выудить его тайну. Так ли это, Сократ?
- Если человек глуп - конечно, - не стал отрицать Сократ. - Но чаще всего глупцы выбалтывают свои тайны сами.
Ответ Лисандру очень понравился.
- Я передам твои слова Критию, - захохотал он. - Можно?
- Критию - можно, - сказал Сократ, поняв слова Лисандра так, что он считает Крития глупцом.
Лисандр был на голову выше Сократа, пышнобород, волосат, смеялся и говорил громко, ноги его были жилисты, плечи широки, а рука так тяжела, что Сократ ощущал её на своём плече как камень. Не будь Лисандр врагом, он понравился бы Сократу: спартанская сила, простота и даже грубость были сродни самому Сократу, привыкшему к жизни трудной, без какого бы то ни было намёка на роскошь и изнеженность. От Лисандра пахло недорогими благовониями, как от Крития, а кожаными ремнями и вином.
Одежду ему заменяли воинские доспехи. Разговаривая, он не кривлялся, как актёр, а выражал на лице лишь то, что чувствовал на самом деле: открыто и громко смеялся, открыто хмурился, и внимание, с каким он выслушивал ответы Сократа, было неподдельным. Как человек, привыкший к постоянному движению, он принялся ходить по комнате, не отпуская плеча Сократа.
- Критий также написал мне, будто ты в разговоре с ним обвинил меня в гибели Алкивиада, - сказал Лисандр и заглянул Сократу в лицо.
- Критий - доносчик, - ответил Сократ. - Но я действительно сказал ему об этом.
Ты не просто сказал, но утверждал.
- Да, утверждал.
- И назвал меня убийцей?
Они остановились посреди комнаты, повернувшись друг к другу лицом.
- Ты назвал меня убийцей, Сократ? - повторил свой вопрос Лисандр, опуская руку на рукоять меча. - Говори!
- Если я скажу "да", ты проткнёшь меня мечом, - ответил Сократ. - Если же скажу "нет", ты решишь, что я трус. Второе для меня страшнее, Лисандр. Хотя и в первом мало удовольствия.
- Выбирай! - сказал Лисандр. - Но не медли: времени у меня мало.
- Я вижу, ты одет для похода. Ты воин Воин должен сражаться с воином, а философ беседовать с философом. Мне, чтобы стать воином, нужен меч. Тебе, чтобы стать философом, нужны терпение и мудрость. Ты не дашь мне меч, а я не прибавлю тебе мудрости. И вот получается, Лисандр, что, подняв на меня меч, ты поступишь не как воин, а как убийца. А я, беседуя с тобой, поступаю не как философ, а как глупец. Убийца проткнёт мечом глупца - какой печальный итог для нас обоих, Лисандр: ты станешь тем, кем не желаешь прослыть, а я тем, кем никогда не был.
- Я велю принести для тебя меч, - скатал Лисандр.
- Это следовало сделать раньше. И для другого человека. Для Алкивиада.
- Так. Значит, ты считаешь, что Алкивиада убил я? Это твой ответ, Сократ? Говори же наконец!
- Это не мой ответ, а лишь то, как ты истолковал мои слова.
- Я всё же велю принести для тебя меч.
- Лучше прочти ещё раз письмо Крития. Ведь оно там, в корзине, в трёх шагах от тебя. Критий, который точно желает моей смерти, написал, что я обвинил тебя в гибели Алкивиада.