- Цену жизни человек узнает в час смерти, - ответил седовласый Еврипид, - а цену смерти не знает никто из живых. Конечно, если бы я был Сизифом, убежавшим из Аида, я мог бы рассказать вам, что такое смерть после жизни или жизнь после смерти. А поскольку я не был в Аиде, то придерживаюсь тех же мыслей, что и Ахилл у Гомера, который сказал, что лучше быть живым и служить подёнщиком у бедного пахаря, который владеет скромным достатком, чем быть царём в царстве мёртвых. Думаю, что и вы все разделяете это мнение, иначе зачем же мы оплакиваем Фидия, если смерть лучше жизни? Хотя в преданиях бытует и этот взгляд на смерть. Говорят же, что братья Агемед и Трофоний, построившие храм Аполлона в Дельфах, попросили у Бога плату за свой труд и тот пообещал им, что они получат её через восемь дней. На восьмой день после завершения строительства храма братья умерли тихо и безболезненно. Здесь смерть - награда за труды. Своим любимцам боги даруют смерть в молодости. Так было, кажется, с сыновьями жрицы Кидиппы в храме Геры Аргосской, о чём написал наш друг Геродот. Но, - Еврипид резко поднялся и сел, словно не мог произнести лёжа то, что собирался, - но вот что останавливает меня от ужасного вывода: если смерть есть подарок богов своим любимцам, если смерть есть благо, конец земных страданий и начало лучшей, подлинной жизни, то любая смерть, от чего бы она ни приключилась, не является наказанием, а убийца не может быть назван преступником, а скорее - благодетелем. И отчего бы нам всем, зная всё это, не покончить жизнь самоубийством? Ведь какой бы ни была смерть - насильственной, от болезни, случайной, добровольно избранной, ниспосланной богами или наступившей по какой-то иной причине - она смерть, переход в иной мир и освобождение души. Почему же мы медлим, почему цепляемся за эту жизнь? Нам следует найти убийцу Фидия и вознаградить его за благодеяние. Или убить его, если смерть - зло. Последнее предусмотрено и законами Афин. Мудры ли эти законы?
- Не следует связывать истину и законы государства таким образом, что если законы противоречат истине, то они глупы, или отметать истину по той лишь причине, что она противоречит законам, - сказал Продик, софист, учитель многих, как представила его Аспазия. Морщинистый, худой и редкозубый, с маленькими злыми глазами и резким скрипучим голосом, он, казалось, самой природой был предназначен для споров, для язвительных опровержений своих противников. - Истина есть подлинное знание, а законы пишутся для пользы государства, раз уж оно существует. Полезность законов преходяща, а истина вечна. Государству полезна жизнь граждан, а не трупы. А что полезно душе? Является ли смерть злом или благом по истине? Твои сомнения, Еврипид, от незнания истины. Ты говорил, что, когда бы мы, подобно Сизифу, побывали в Аиде, а потом вернулись сюда, мы бы знали, что есть смерть, но мы там не бывали. Свидетельства же других людей, сохранённые в преданиях, противоречивы. Словом, у нас нет ни личного опыта, ни достоверных свидетельств других людей. И потому мы ничего не знаем о предмете нашего спора. Так, Еврипид?
- Ты меня правильно понял, Продик, - ответил Еврипид. - Что же ты добавишь к тому, что сказал я? У тебя также нет личного опыта, ты не был в Аиде, а свидетельства других противоречивы, надеюсь, и для тебя. Так не прекратить ли нам этот спор?
- Давай так и поступим, Аспазия, - обратился к хозяйке дома Лисикл, торговец скотом, странным образом, по прихоти Аспазии, оказавшийся в одной компании с философами и поэтами, вечными искателями красоты и мудрости. Ни умом, ни вкусом Лисикл не блистал, но был очень богат, обладал бычьей силой и прославился отвагой в боях при Потидее. Тщедушный Продик зашипел, как гусь, увидев Лисикла среди гостей Аспазии.
- Нет! - закричал Продик, едва Лисикл обратился к Аспазии - Спор только начинается. Не позволяй Лисиклу вмешиваться в него!
- Лисикл! - махнула рукой Аспазия.
Лисикл правильно понял её жест - поднёс ко рту чашу с вином и принялся жадно пить большими звучными глотками.
- Я продолжаю! - Продик ткнул пальцем в сторону ненавистного ему Лисикла, объяснив этим, что несколько слов вынужден посвятить ему. - Бог, как утверждают древние, есть начало, конец и середина всего сущего. Бог приводит в исполнение свои благие замыслы, но не всё и не все поспевают за ним. И потому за Богом всегда идёт правосудие. Оно мстит тем, кто отстаёт от Бога. Кто хочет быть счастливым, тот не должен отставать от Бога, но следовать за ним смиренно и во всём исполнять его закон. Если же кто-то из-за своей надменности безмерно кичится своим богатством, будто ему не нужен ни правитель, ни учитель, ни руководитель, будто он сам себе бог, тот остаётся без Бога, служит своим прихотям и дурным наклонностям, вносит в нашу жизнь смятение и творит зло. - Продик перевёл дух, отвернулся от Лисикла и продолжил уже спокойнее: - Разрушить или уничтожить то, что не создано тобой, можно лишь по знаку или приказанию Бога. Тогда ни он не карает тебя, ни общество - ты остаёшься под надёжной защитой Бога. Но если ты разрушаешь и уничтожаешь не созданное тобой по личной прихоти, из корысти или мести, ты преступник и тебя ничто не защитит. Вот ответ на твой вопрос, Еврипид, будет ли убийца Фидия казнён или вознаграждён. Доверимся богам и всё узнаем. Так соединяются или разъединяются воля богов, истина и законы государства.
- Стало быть, всё произойдёт само собой и убийцу Фидия искать не надо? - спросила Аспазия.
- Надо, - ответил Продик. - Надо, чтобы боги видели нашу любовь к Фидию, нашу проницательность, наше желание познать истину и утвердить справедливость.
- Пусть так, - сказал Еврипид. - Но скажи мне, Продик, чем смерть по прихоти злодея хуже смерти по воле Бога? Если не хуже, то злодея казнить нельзя. А если его всё же казнят, то, значит, не за само преступление, не за убийство, а за то, что он совершил его не по воле Бога. Если же смерть от руки злодея хуже смерти, дарованной Богом, то смерть смерти рознь и нам следует страшиться её в любом случае, так как мы не знаем, по чьей воле она пришла, хорошая это смерть или плохая.
- Смерть от руки злодея болезненна, тогда как смерть по воле Бога приходит, как сон, - сказал один из проснувшихся поэтов.
- Нет, - возразил Продик. - Смерть от выпитого яда, поднесённого злодеем, приходит без мук. Не здесь различие. Различие в том, что одну душу Бог ожидает, а другая приходит неожиданно, когда у Бога другие дела на очереди. Неожиданная душа - как нежданный гость: доставляет неудобство и себе и хозяину, хотя в конце концов всё образуется. Смерть смерти равна.
- Значит, Продик, мы казним злодеев не за сами преступления, а за нарушение божественного порядка. Так?
- Так.
- А когда мы казним злодеев, то не нарушаем ли мы тем самым божественный порядок? Разве, назначая казнь, мы ждём божественных знаков или приказаний?
- Это право нам дано в законах государства.
- Прекрасно! Стало быть, мы убиваем злодеев по воле богов. То есть злодеи умирают смертью, дарованной богами. Смертью, которой боги награждают своих любимцев. Но вот получается, мой мудрый Продик, - печально улыбнулся Еврипид, - что все злодеи - любимцы богов.
- Нет! - закричал Продик, соскочив с ложа и замахав руками. - Я этого не говорил!
- Он этого не говорил, - поддержал Продика Сократ, посмеиваясь в душе над тем, что Продик, самый искусный спорщик в Афинах, допустил в своих суждениях оплошность и тем позволил Еврипиду, поэту, одержать над собой верх. - Он этого не говорил, - повторил Сократ. - К тому же и быть такого не может, чтобы злодеи были любимцами богов. Если боги и даруют злодеям смерть через законы государств, которым они покровительствуют, то не для того, чтобы принять злодейскую душу в объятия, а для того, чтобы ввергнуть её в Тартар. Тех, чья жизнь была истерзана злодеяниями, Эринии ведут через Тартар к Эребу и Хаосу, в обитель нечестивцев, где Данаиды бесконечно черпают воду и наполняют ею бездонный сосуд, где мучится жаждой Тантал, где пожираются внутренности Тития, где Сизиф безысходно катит в гору свой камень, так что конец его труда оборачивается началом новой страды. Там они, облизываемые дикими зверями и обжигаемые пылающими факелами Пэн, мучимые всевозможными истязаниями, терпят вечную кару.
Скототорговец Лисикл, слушавший Сократа со вниманием, вдруг разрыдался и упал лицом в подушку, что вызвало у присутствовавших лишь весёлый смех - кто сочувствует пьяным слезам?