Сейчас утро, но утро раннее. Вокруг все тихо, не слышно ни звука. Мы со Звездочкой лежим на кровати. Она теплая, Звездочка. А мне страшно. И ей тоже страшно. Мы лежим, укрывшись одеялом с головой. Не хотим ничего делать. Боимся даже пошевелиться. В комнате холодно, и если нога вылезает из-под одеяла, ноге сразу становится холодно. Занавески на окнах раздвинуты, и утренний свет проникает в комнату, и поэтому здесь светло, но когда мы будем выбираться отсюда, мы пойдем по темным коридорам, где темно и нет солнца. Звездочка зажигает свечу, которая стоит на столике у кровати. Она нам понадобится, свеча. Сейчас мы оденемся, только не будем...
Голос говорит:
- Да.
Это не Звездочкин голос, и не мой тоже.
Сейчас мы оденемся, только не будем надевать ботинки...
Голос говорит:
- Да.
Ну, вот опять. Этот голос.
Мы с ней оделись...
Голос говорит:
- Да.
Мы с ней оделись, но ботинки надевать не стали, решили их не надевать, потому что подумали, что этот голос, ну, который сказал, что сказал, мы подумали, что лучше, чтобы он нас не слышал, потому что, если мы будем шуметь, он нас схватит. Поэтому мы не будем шуметь. Мы потихонечку пробираемся к двери, мимо картины, которая на стене, ну, на которой горящий корабль, и выходим из спальни. Выходим в коридор, который за спальней. Здесь темно, потому что нет окон. И здесь очень много вещей. Они навалены на столах. Просто горы вещей. И еще здесь есть стулья. Они стоят ножками кверху, ну, как будто они тут сдохли, и их оставили разлагаться. А на стене висят чучела мертвых зверей. Они не целые, звери, а только головы. Их отрезали и зачем-то повесили на стенку. Звездочка держит свечу, которую она взяла в спальне. Со столика. Мы тихонько спускаемся по лестнице, и на стене пляшут тени. Это из-за того, что свеча горит очень неровно.
Голос говорит:
- Да.
Мы со Звездочкой держимся за руки, ну, чтобы было не так страшно. Здесь столько вещей, в них легко заблудиться. И еще этот голос... Мы прижимаемся друг к другу еще теснее, я чувствую носом ее холодную щеку, наши коленки бьются друг о друга при каждом шаге, пока мы спускаемся вниз по лестнице, в этом доме, где мы оказались, не знаю - как. Нам здесь не нравится, очень не нравится. Надо скорее выбираться отсюда. И вот мы уже у входной двери. Она очень холодная, потому что на улице холодно, а дверь наполовину стеклянная, только стекло не прозрачное, а мутно-белое. Звездочка пытается открыть дверь, но она не открывается. Что за черт? Дверь не открывается. Нам не выйти отсюда.
Голос говорит:
- Да.
Мы со Звездочкой держимся друг за друга, стоим перед дверью. Не знаем, что делать. А потом начинаем подпрыгивать на месте. Зачем мы прыгаем?! Не надо прыгать. А то пол проломится, и мы упадем в подвал, а там, в подвале, подземный склеп, куда злой волшебник затаскивает мертвецов и выпускает из них всю кровь. Кровь вытекает из мертвецов и стекает по трубам еще дальше вниз, в яму, где собралось целое озеро крови.
Злой волшебник.
Теперь я вспомнил.
- Звездочка, - говорю. - Я все вспомнил. Как мы здесь оказались. И чей это голос. Я вспомнил.
- Что, Ствол? Что ты вспомнил?
- Про злого волшебника, - говорю я шепотом. - Мы были у тебя дома, занимались... ну, этим самым, и вдруг появляется он, злой волшебник. Он нас заколдовал. Заставил курить эти сонные сигареты, от которых мы сразу заснули и все забыли.
Звездочка пожимает плечами. Одной рукой Звездочка обнимает меня, а в другой держит свечу. Свеча капает воском на красный ковер. Мы отходим от двери, которая наполовину стеклянная. То есть я не хочу никуда отходить, это Звездочка хочет и тянет меня за собой. Она какая-то странная. По-моему, она меня даже не слушает. Ну, что я говорю. Она поднимает свечу повыше, и дрожащий свет пламени ложится на дверь в какую-то комнату. Дверь то проступает из сумрака, то опять исчезает. Звездочка открывает дверь, ну, которая то появляется, то исчезает, и мы заходим в гостиную, где сплошные растения в горшках и ядовитый плющ. Там есть удобный кожаный диван, и кресло из кожи ящерицы, и еще одно кресло - в самом дальнем углу, а в центре комнаты стоит низкий столик, полированный, с резными ножками, и на нем раскрошено печенье с малиновым джемом и кокосовой стружкой, и еще там стоит железный сундучок, не то чтобы очень большой, но отрезанная голова мертвеца туда поместится. Звездочка подносит свечу к сундучку с головой мертвеца. Там что-то написано, на сундучке. Свет дрожит, и поэтому читать неудобно.
Там написано: "Мятный Пинкертон".
- Наверное, его так зовут.
Звездочка говорит:
- Кого, Ствол?
- Злого волшебника. Да, я вспомнил. Его так зовут. А это - его сундучок, а внутри - голова мертвеца.
Звездочка молчит, ничего не говорит. Все правильно. Мы не в той ситуации, чтобы разговаривать разговоры. Сейчас надо сосредоточиться и придумать, как из всего этого выпутаться.
- А это что? - Я показываю пальцем. Звездочка опускает свечу, чтобы посмотреть, на что я там показываю. Это шкура с какого-то освежеванного животного. На ней еще даже не высохла кровь. И мы стоим прямо на ней. Босиком. Для Звездочки это уже слишком. Она бросается к двери, выбегает в коридор. Я бегу следом за ней и догоняю уже в другой комнате, то есть не в комнате, а в кухне. Звездочка роется в ящике, где ножи, выбирает самый большой, самый острый, и отсветы пламени пляшут на лезвии, и еще до того, как закончится утро и настанет день, злой волшебник будет пронзен этим самым ножом. Голос по-прежнему говорит то, что он говорил, только теперь это слово звучит повсюду, как будто Мятный Пинкертон превратился в летучую мышь и летит прямо на нас, чтобы снова нас заколдовать, только он не летит... потому что, я вспомнил... я вспомнил, что он сейчас должен быть наверху. В своей спальне. Куда мы со Звездочкой и идем.
Мы со Звездочкой поднимаемся наверх и врываемся в хозяйскую спальню, и там на кровати лежит какая-то девушка. Злой волшебник ее связал. Наверное, собирался ее помучить. Но ничего. Сейчас мы ее спасем.
Девушка на кровати пытается повернуть голову. У нее не особенно получается, потому что она хорошо связана и почти не может пошевелиться. Она молчит, ничего не говорит. У нее во рту кляп.
Мы бросаемся ее развязывать. Только это не девушка, как выясняется, а уже взрослая тетенька. У нее дряблый животик... такой, весь в морщинках... и смешной пусик, ну, как будто он нам улыбается... типа рад, что мы здесь. Мы снимаем с нее веревки, а она вырывается, и бьет кулаком по кровати, и вынимает кляп у себя изо рта, и кричит:
- Гари. Гари. Иди сюда. Убери этих придурочных. Блин.
Открывается дверь. Тут есть еще одна дверь, и она открывается. И входит он. В зеленом смокинге и красно-коричневых шелковых брюках. Чешет свою заостренную бородку. Курит косяк. Ну, который с веселой травкой.
Мятный Пинкертон.
Нас уже нет. Мы несемся по лестнице вниз. Свеча мигает и гаснет. Мы бежим в темноте. По коридору, через кухню. Там тоже есть выход на улицу. И эта дверь открывается, она открывается, и мы выбегаем наружу, и бежим без оглядки, бежим, бежим в синем утреннем свете.
Как хорошо снова выйти на улицу, где на большом синем небе встает большое оранжевое солнце. Мы пробегаем квартала два-три и уже больше не можем бежать, потому что нам надо сесть отдышаться, и мы садимся прямо на бордюр у дороги. Мы так сильно бежали. Боялись, что этот Мятный Пинкертон бросится нас догонять. Мы со Звездочкой сделали все, что могли.
Мы с ней сделали все, что могли, но не сумели спасти ту девушку. Ну или тетеньку. Мы со Звездочкой очень старались, но наши старания не увенчались успехом. Проще сказать, ничего у нас не получилось. Можно было бы, конечно, пойти в полицию и сказать этим... ну, которые с ананасами на головах... в общем, все им рассказать, только это ничего не даст, наоборот, будет хуже. Они скажут, что мы наркоманы, и нас посадят в тюрьму, и начнут разбираться, чего и как. Они разберутся, что мы едим стразы, а по сравнению со стразами ешки - это так, леденцы, а кислота по сравнению со стразами - это вообще приз за первое место в конкурсе ясных мозгов, и когда они это узнают, ну, которые с ананасами на головах, они будут к нам относиться как к двум дебилам, как будто у нас вообще нет мозгов и мы ни во что не врубаемся, но ведь это неправильно. Мы очень даже врубаемся. И мозги у нас есть.
Это несправедливо. То, как они к нам относятся. Эти, которые с ананасами на головах, и вообще... В свингующих шестидесятых всех тоже пугали, что от ЛСД начинаются необратимые повреждения мозга, но никаких повреждений мозгов не случилось. Потом, в ускорявшиеся девяностые, всех пугали, что необратимые повреждения мозга бывают от экстази, ну, от ешек - и опять никаких повреждений мозгов не случилось. Теперь нас пугают, что это бывает от стразов. Ну, повреждения мозга и памяти. Нас называют дебилами. Говорят, мы ущербные. Но ведь мы не ущербные. Мы очень даже нормальные. И вообще мы со Звездочкой любим друг друга, и это главное.