9
Два воскресенья подряд Карцева не выпускали в город. Было обидно проводить праздничный день в душной казарме, но что поделаешь: нужно молчать! Когда же взводный вдобавок дал ему внеочередной наряд за искривленный каблук, Карцев рассвирепел.
- Неправильно дали мне наряд, господин взводный! - хмуро проговорил он, глядя на медное, пустое лицо Машкова. - Мало ли у кого сбит каблук? За это не наказывают.
- У кого мало, а у тебя много, - издеваясь, ответил Машков. - Казенную обувь надо беречь и вовремя чинить.
- Жаловаться на вас буду, - заявил Карцев.
- Не можешь, - радостно засмеялся Машков. - А за то, что не знаешь устава, получишь еще наряд, когда этот отбудешь.
И, подняв палец, торжественно сказал:
- Нельзя жаловаться на строгость взыскания, если начальник не превысил своей власти. Что, съел? - и, хлопая себя руками по ляжкам, взводный захохотал.
Карцев до боли прикусил губу. Машков явно вызывал на дерзость. Но не тут-то было: у Карцева нервы крепкие! Он с интересом посмотрел на взводного, удивляясь, что этот тупой и ничтожный человек имеет такую власть над ним. Карцев не мог отделаться от совершенно ясного ощущения: ему трудно, тесно жить. Так было прежде в Одессе, так теперь и в казарме. Как же преодолеть все это? Как изменить жизнь? И он с радостью вспоминал свои разговоры с Мазуриным. Скорее бы увидеть его!..
Наконец в следующее воскресенье ему удалось вырваться из казармы. Он встретился с Тоней, и они пошли к роще. Первая молодая травя пробивалась на бурых полянках. Девушка была грустна, рассеянна, едва слушала Карцева. И вдруг беззвучно заплакала. Карцев встревожился:
- Что случилось? Тонечка, хорошая моя…
Она платочком вытерла слезы.
- Да это я… так. Ничего не случилось…
- Да нет, - не уступал Карцев. - Без причин вы горевать не будете. Расскажите. Ведь я товарищ вам…
Она искоса посмотрела на него, улыбнулась:
- Какой солдат может быть товарищем? Солдат - он без корня. Не знаешь, откуда растет…
Но все же она стала откровеннее. У нее не было никого близких в городе, а кому-то обязательно надо поведать о своей беде, ох как надо!.. Максимов пристает к ней. Раз даже пришел ночью, и она едва вырвалась от него. Надо уходить, но куда? Город маленький, все обо всем знают, как устроишься? Будут спрашивать, почему ушла от полковника, побоятся взять…
- Старый козел! - всхлипнула Тоня. - Мучитель!.. Подлый человек!.. Я знаю, что он людей не жалеет. Для него солдат вроде спички, чирк - и сгорела… Денщика загонял. Ночью заставляет сапоги чистить. Любит, чтобы они блестели. А их у него шесть пар! Сидит и смотрит, как денщик чистит…
- Надо вам отыскать другое место, - сказал Карцев. - Есть у меня близкий товарищ - Мазурин. У него в городе большие знакомства. Устроим вас, Тоня, не горюйте.
Она недоверчиво и в то же время благодарно взглянула на него. Они медленно пошли дальше. Тоня засмотрелась было на беленькое облачко, что будто зацепилось своим мохнатым боком за высокую сосну. "Счастливое… - с грустью подумала она. - А мне и зацепиться не за что…"
Протянула руку Карцеву:
- Спасибо… За все вам спасибо… Побегу. Барыня отпустила только на часок.
Карцев осторожно обнял Тоню, переплел ее пальцы со своими.
- Хорошая вы… сердечная!
На другой день он рассказал Мазурину о Тоне.
- Я знаю ее, - ответил Мазурин. - Можно будет пристроить ее у одной моей знакомой.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
В семь часов вечера со стороны офицерского собрания послышались выстрелы. По улице, выскочив из дверей собрания, пробежал капитан Вернер. Он несся так быстро, что рыжая борода от ветра прижималась к груди. Выстрелы продолжались, и через несколько минут сюда примчались пожарные. Опираясь на палку, прошел полковник Максимов с полковым адъютантом Денисовым. Беглым шагом промаршировал караул с винтовками в руках. Кто-то кричал и распоряжался, и вдруг зашипели твердые как сталь струи воды, направленные в окно одной из верхних комнат здания. Прибежали солдаты. Пока был отдан приказ не выпускать нижних чинов из казарм, здесь скопилось их человек пятьдесят. В углу двора собрания, за сарайчиком, толпились возбужденные офицеры. Некоторые из них держали вынутые из кобур револьверы. Принесли носилки, положили кого-то на них и потащили в полковой лазарет. Помощник буфетчика, бледный от испуга, рассказывал окружившим его солдатам:
- Это Артемов, из третьей роты. Он прислуживал господам офицерам в передней. И вот подает шинель капитану Вернеру, а тот и говорит: "Думаешь, что здесь от меня спасешься? Я тебя завтра же в роту обратно вытребую, тогда узнаешь настоящую жизнь". И как толкнет его об стенку. Ну и пошло!.. Откуда у него, у Артемова, револьвер взялся, бог весть… может, из чьей-нибудь офицерской шинели взял… Капитан, значит, наутек, через пять ступенек, на улицу, ну чисто козел, ей-богу!.. У Артемова руки дрожали… впустую пулял.
На крышу сарайчика по лесенке взобрался поручик Жогин. Ему подали винтовку, и он, прицелившись, выстрелил в окно. Из окна раздался ответный выстрел, и Жогин кубарем скатился вниз, оставив на крыше винтовку.
- Слава богу, кажется, цел, - пробормотал он, ощупывая себя. - Ах, хам! Ах, мерзавец!
В солдатской толпе возбужденно переговаривались:
- Домучили человека!
- Разве вы капитана Вернера не знаете, братцы? Каторга с ним, а не служба.
- Жалко, что не убили… Скольких он еще замучает! Зверюга этот Вернер!
Жогин осторожно высунул голову из-за сарайчика.
- Артемов! - крикнул он. - Сдавайся, а то хуже будет!.. Выходи, приказываю!
В верхнем окне показался Артемов: багровая царапина просекала правую щеку, воротник гимнастерки был расстегнут. Он поднял револьвер, и офицеры бросились под прикрытие. Солдаты стояли недвижимо. Не прячась, стоял и караул, приставив винтовки к ногам.
- Братцы! Родные!.. - закричал Артемов. - Погубили меня, му́кой довели до смертного исступления. Себя не жалко, вас жалею, что остаетесь вы на страдания. А еще жалею, что капитана Вернера не убил.
Он вскочил на подоконник. Видно было, как тяжело подымалась его грудь.
- Одного пожарного застрелил, сам он на меня лез. А теперь вас, братцы, заставят меня брать…
- По преступнику пальба взводом… взвод - пли! - скомандовал Жогин.
Но караул не подымал винтовок. Солдаты стояли потупясь.
Артемов опустился на колени:
- Прощайте, братцы! Не хочу, чтобы вы по офицерскому приказу в меня стреляли. А живым я не дамся!
Он перекрестился, поднял к сердцу черное дуло револьвера.
Глухой крик волной прошел в солдатской толпе. Тело Артемова поползло вниз…
Полковник Максимов вышел вперед.
- Кроме караульных, всем разойтись по ротам! - распорядился он. - Господ офицеров прошу зайти в собрание! - И, прихрамывая, начал подниматься вверх по лестнице.
Об этом случае много говорили в полку. Вернер был отправлен в двухмесячную командировку. Офицеры и унтер-офицеры стали вести себя более сдержанно, меньше жучили солдат. И в ротах, по разным закоулкам, начали стихийно возникать солдатские сходки.
Карцев был очень возбужден. Ему казалось, что именно вот сейчас наступило время действовать: солдаты раздражены, готовы к смелым выступлениям, на городских фабриках бастуют рабочие. "Надо только, - думал он, - объединить все силы".
Перед вечером, в одно из воскресений, собрались на квартире у фабричного машиниста Семена Ивановича, освобожденного под расписку о невыезде. Карцев говорил, не в силах скрыть горячей досады:
- Упустили мы, товарищи, хороший момент! Караульным надо было застрелить Жогина, всем броситься по ротам, взять винтовки и патроны, овладеть городом. Рабочие наверняка пошли бы за нами!
- Всех бы угнетателей на штыки подняли! - подхватил Черницкий. - Только бы кишки летели по воздуху.
- Потом связались бы с другими городами, - продолжал Карцев. - Могло бы развиться…
Семен Иванович вопросительно взглянул на Мазурина.
- Вы все это очень хорошо расписываете, - спокойно сказал Мазурин. - Возможно, что караульные и стреляли бы в офицеров, но вряд ли удалось бы поднять весь полк. Люди не подготовлены к выступлению, есть среди них и чуждые нам элементы. Нет, полк не выступил бы… Такие дела подготавливаются долго, исподволь, в широком масштабе. Должен быть, товарищи, прежде всего руководящий центр, должны быть привлечены массы народа. А здесь всех нас похватали бы, как кур… Но что нам теперь надо делать? - Он обвел глазами собравшихся; все с вниманием слушали его. - Первым долгом - вести беседы с солдатами, разъяснять им смысл того, что произошло, рассказывать, как тяжело угнетен наш народ и что единственный выход - взять власть в свои руки…
На фабрике провыла сирена. И один за другим тревожные гудки разорвали воздух.
- Наши бросают работу, - негромко сказал Семен Иванович, - вот и хорошо…