Парень посмотрел на часы.
– Мы ненадолго, телефон через десять минут зарядится, мы позвоним и уйдём, нам надо предупредить своих.
– Звони с городского, вон он в шкафу, – перебил туриста Николай Семёнович и налил себе второй стакан, собственно на этом чекушка и закончилась.
– А у вас через девятку или напрямую?
– Через хуятку! Напрямую! Но без восьмёрки.
Последнее изречение парню явно не понравилось. И непонятно, что в нём не понравилось больше – мат или то, что с городского не позвонить на мобильный.
Тем временем дежурный опрокинул и второй стакан.
– Сейчас ещё чуть-чуть, дядя, и мы пойдём, – поддержала разговор девушка.
– А у вас больше бухла нет?
– Нет, – девушка улыбнулась и перевела тему разговора, – а вы здесь давно работаете? Тут у вас так интересно, я ни разу не была на таких станциях.
– Сюда не просто попасть, это ж стратегический объект, – было видно, что Семёнычу понравилось и любопытство девчонки, и собственный ответ. Он чуть было не почувствовал себя боссом, даже попробовал закинуть на стол ноги, но упал. Без признаков жизни.
– Готов! – констатировал парень с интонацией хирурга, – работаем, Ань!
Анна сняла со спины рюкзак, достала баллончик с краской и свёрнутый в трубочку полиэтиленовый трафарет. Встряхнув содержимое баллона, она сняла крышку, прилепила полиэтилен на первую попавшуюся металлическую дверь какого-то щитка и принялась закрашивать всё пространство чёрной краской.
Парень тоже не бездействовал, он вскрывал все находившиеся в помещении щиты – ящики по два метра в длину и полметра в ширину. Когда взламывать оказалось нечего, остановился, подошёл к тому, на котором висели какие-то графики и схемы, открыл дверь шире и начал просматривать внутренности так, как будто искал глазами соломинку в коробке с иголками.
– Вот, блин, я такое оборудование только в учебниках видел, да и то в советских, – и многозначительно добавил, – а ещё собрались на цифру переходить!
– Ну что у тебя, Тём? – спросила девушка.
– Минут двадцать, не меньше, ты рисуй, рисуй.
Артём со старших классов любил всё, что связано с электричеством. На школьных курсах дополнительного образования он выбрал только один факультатив – электромеханика. В этот кружок он проходил три года и к выпускному уже имел начальный разряд и рекомендацию преподавателя в институт. Артём поступил на радиофак. Очень престижное в этих краях место. Парень довольно быстро зарекомендовал себя, и вскоре его стали уважать и старшекурсники, и преподаватели. И вроде никаких открытий Артём не делал, но та лёгкость и даже изящность, с которой он постигал науку и выполнял практические задания, говорили о том, что за ним большое будущее. Когда его однажды забрали в полицию после митинга несогласных, в котором он не только участвовал, как статист, но и говорил речь со сцены, вызволять его приехал замдекана факультета со своим адвокатом!
Видели бы преподаватели, чем сейчас занимается их драгоценный студент. Хотя они бы недолго возмущались и читали свою лекцию о несовместимости преступлений с наукой. Дело в том, что обесточить станцию и прервать телевизионные сигналы за короткое время путём извлечения всего нескольких предохранителей и передатчиков – это достойно, как минимум, автоматического присвоения кандидатской степени.
– Аня, закругляйся, я её сделал! – не без удовольствия заявил Артём, засовывая какие-то детали в специальный резиновый мешочек.
– А почему свет горит?
– Не умничай, звони Сашке, – для Артёма Аня явно была не просто подельницей, так ласково хамить могут только те, кто влюблён.
Вся будка изнутри сверху донизу была исписана чёрной краской: "Rassolniki – остановим пропаганду". Анна даже на храпящем пузатом стороже умудрилась отшлифовать эту надпись.
Забрав чекушку и протерев ручки щитков, ребята вышли на улицу. Уже стемнело. Кругом было тихо. Продолжали трещать кузнечики. Но им больше не вторила колючка, и куда-то пропало гудение, которое ещё полчаса назад гуляло по полю. Сейчас оно лежало в тишине, укрывалось тёмной дымкой.
Внезапно со стороны леса послышался рокот мотора – в сторону станции двигался немыслимых размеров одуванчик. Жёлтый "запорожец" явно не вписывался в этот пейзаж, казался таким же несуразным и необычным, как телевышка. Подъехав впритык к воротам, "запорожец" распахнул двери. В него без замедления прыгнули туристы-вредители.
– Ну что, справились? – спросил Ведов у Артёма, это был дежурный вопрос, на него можно было и не отвечать, но ребята в эту минуту чувствовали себя героями, партизанами, совершившими удачную вылазку в стан врага. Поэтому оба, перебивая, начали кричать в ухо Ведову, как они выключили сторожа, а потом – как офигели от допотопного оборудования. И как ловко с ним справились.
– Красавцы, ребята! Сколько времени понадобится на восстановление?
– Пока разберутся, пока запчасти найдут, – начал давать экспертное заключение Артём, – думаю, дня два.
– Молодец! Эх, ребята, вы крутые! – Ведов дал волю эмоциям, приобнял развалившегося на пассажирском сидении соратника и со всей силы ударил на клаксон. Одуванчик загудел, как заводская серена.
Пугая кузнечиков и разгоняя ночь, "запорожец" выехал на лесную дорогу и вскоре скрылся за густым ельником.
XII
На часах было около восьми утра, а Рублев еще и не засыпал. Сначала до двух ночи ждал Катю, потом она пришла, а потом какой уж сон! Подмигнув зеленым солнцем, Катя ушла от него минут пятнадцать назад. Думал, теперь провалится в сон, да как тут провалишься, когда в голове не поймёшь, что творится! Бывает по утрам, когда во рту ты чувствуешь неприятный запах. Оказывается, в мозгу тоже бывает нечто подобное!
Мозг буквально взрывался от предстоящих дел и разговоров.
Сегодня будет тяжёлый день, настраивал себя Рублёв, одеваясь и глядя на засыпанный снегом вид из окна; во-первых, переговоры с начальством – есть у него идея всё-таки попытаться сохранить за собой место корреспондента на то время, пока он будет здесь играть в политику и спасать мир. Во-вторых, разговор с Коляном. То, что этот разговор должен произойти как можно раньше, совершенно ясно. Делить с кем-то женщину – это не по-людски. В этом было что-то от первобытного животного, безо всякого ореола романтики, а Александр всё-таки считал себя романтиком.
И, наконец, сегодня наверняка придётся погружаться во всю эту рассольническую муть.
Как прочистить голову, Александр знал со студенческих лет. Недалеко от дома был продуктовый магазин. Его любимый универсам. Дело в том, что он не менял свой облик ни внутри, ни снаружи столько, сколько Рублев себя помнил. При этом запах, который врезался в нос покупателям с порога, тоже всегда был одинаковым. Запах горячей кулинарии вперемешку с копчёным мясом. В Москве журналист долго пытался найти магазин с похожим запахом, но тщетно. И уж тем более не нашёл ни одного универсама, где бы вдоль стен стояли огромные закрытые от покупателя стеклом витрины, окаймлённые металлическими рейками. На стенах висели и свисали с потолка широкие толстые квадраты, на которых были нарисованы белые круги, а в них красные надписи: "Рыба, мясо, молоко, хлеб". Всё как в Советском Союзе, всё как в детстве Александра.
И очереди здесь всегда были огромными.
Вот и сегодня Рублев встал в хвост длинной змейки покупателей в отдел кулинарии. Такая же очередь тянулась и к другим прилавкам. "Боже мой, – подумал Александр, – если присмотреться к лицам этих людей, то я наверняка смогу кого-то узнать. Тех, с кем стоял за молоком десять лет назад, или за тушёнкой".
Для них этот универсам то, что сопровождает на протяжении всей жизни. Они сюда приходят уже на автомате. И каждый день с нежностью и преданностью вдыхают этот запах советского магазина и, наверное, каждый раз, как в первый, всматриваются в эти квадратные названия отделов над головой. Для них это своего рода символ, который их возвращает в СССР, где рыба всегда была свежей, хлеб горячим, молоко натуральным. Те, кто решил не менять дизайн этого магазина, с точки зрения маркетинга не прогадали: пока живы будут советские люди, очереди здесь не иссякнут, ведь это на целый город, пожалуй, единственное такое место…
Место, где вместе с булкой хлеба и пакетом молока ты можешь получить невероятную дозу ностальгии по прошлому… А это так важно для современных русских.
К тому же, в этом магазине продукты всегда действительно были свежими, в отличие от супермаркета напротив.
Единственное отличие российско-советского магазина – прилавки заполнены до отказа. Александр помнил, что когда-то в этом магазине работала их соседка, и как он с родителями приходил сюда за сгущёнкой. Покупали они её почему-то не в зале, не с витрины, а где-то в кабинете, затерявшемся в длинных, бесконечно заставленных деревянными ящиками коридорах. Причём покупали сразу по десять, по пятнадцать банок! Куда столько? Ребёнку было не понять! Хотя что-то в животе заранее радовалось от предчувствия целых литров сладкой вязкой жидкости.
"Вот интересно, – продолжал размышлять Александр, в очереди вообще удобно думать, тем более в этом универсаме всегда было так тепло и уютно, что вся гадость из мозгов улетучивалась напрочь, за что, собственно, Александр и любил этот магазин. А, может быть, всё-таки он, как и все, ходил сюда из-за ностальгии по детству? На позывные СССР? – Интересно, – думал он, – а что произойдёт, если магазин закрыть? Сильно расстроятся его постоянные клиенты? Для них это будет сродни той трагедии, которую они явно пережили с развалом союза. Может быть, поэтому его не закрывают и не переоборудуют – просто жалко людей? У них трагедий и так в жизни хватает".