Наутро отец с сыном поднялись на башню у Харисийских ворот, чтобы обозреть окрестности Города. Сопровождавший их логофет дрома Иоанн хмуро смотрел на раскинувшийся в районе Космидия огромный лагерь. Разведка уже донесла, что войска мятежников, оставшиеся на азиатском берегу Пропонтиды, прочесывают всю местность и дошли до Эвксинского Понта в поисках возможных засад противника. Между тем Олвиан со своими войсками пока еще задерживался в Арменьяке: после гибели "Констанция" бывшие с ним бунтовщики частью разбежались, частью прорвались к прибрежным областям, а частью перешли на сторону императорских войск. Михаил приказал никого из них не карать, но принимать всех, кто пожелает вернуться под знамена законного императора, – с того времени, как Фома ушел во Фракию, а сарацины вновь стали беспокоить границы, таких желающих становилось всё больше, и Олвиан обещал придти на помощь столице уже с немалым войском. Но пока положение Царицы городов было опасным.
Несколько дней мятежники готовили для штурма стен тараны, "черепахи", камнеметные орудия. Флот Фомы, собравшись у морских стен, ждал знака, чтобы идти в атаку. Для императора настали беспокойные дни и бессонные ночи: он почти круглыми сутками пропадал на укреплениях, ободрял воинов, обсуждал с архонтами, как лучше отразить штурм. Прежний василевс в этом отношении проявил себя в свое время как нельзя лучше, и новому теперь надо было держаться на той же высоте. Михаил приказал водрузить боевое знамя прямо на кровле Влахернского храма и, по совету патриарха, решил устроить крестный ход по стенам Города, поручив сыну вместе с Антонием вести процессию. 9 декабря, в праздник Зачатия Богородицы святой Анной, патриарх с молодым императором возглавили крестный ход, который с древом Креста Господня и с ризой Богоматери обошел Город по стенам с пением тропарей и молениями о даровании победы.
"Богородица Приснодева, человеков покров, ризу и пояс пречистого тела Твоего державное Граду Твоему обложение Ты даровала…" – певчие старались, пели громко, чтобы слышали и защитники столицы, и мятежники. Феофил подпевал, поглядывая со высоты стен на лежавший внизу Город. Не хотелось даже думать о том, что мятежники могут ворваться сюда. "Господи, защити нас! Посрами бунтовщиков! Матерь Божия, покрой Твой Город Твоею ризою!" – молился Феофил про себя, и вдруг его охватило ощущение присутствия Богоматери – совсем рядом, здесь, с ними, словно действительно Пречистая невидимо подошла и простерла над Городом покров… Было радостно и трепетно, и в душе таинственным образом крепла уверенность, что Богородица услышала молитвы, и Константинополь не будет взят. Ощущали ли это другие – патриарх, клирики, певчие?.. Когда крестный ход, спустя много часов, вернулся к той же башне, откуда началось шествие, и риза Богоматери была возвращена на свое место во Влахернский храм, все валились с ног. Феофил пошел отдохнуть в Анастасиев триклин, где была приготовлена трапеза, пригласив патриарха, протопсалта и еще нескольких клириков, в том числе Сергие-Вакхова игумена, отобедать вместе с ним. Антоний выглядел усталым, но был доволен.
– Я уверен, государь, что теперь наши воины и граждане воспрянут духом! – сказал он, когда все уже сели за стол.
– Я тоже так думаю, – ответил император. – Интересно, а что почувствовали мятежники? Они ведь тоже видели наше шествие, – Феофил взглянул на Грамматика. – Как ты думаешь, отец игумен, какое действие оно произвело на бунтовщиков?
Иоанн ел оливки, но взгляд его был отрешенным и прозрачным. Когда император обратился к нему, игумен чуть вздрогнул, взглянул на василевса и ответил с улыбкой:
– Полагаю, многие из них испугаются. Если у Фомы есть голова на плечах – а судя по тому, что он сумел дойти со своим войском даже досюда, он не глуп, – он, скорее всего, в ближайшее время попробует пойти на приступ, чтобы не тянуть. Промедление в таких обстоятельствах часто бывает губительным. Можно вспомнить, например, бывшее при Версиникии…
Крестный ход действительно посеял сомнения и некоторую растерянность среди бунтовщиков.
– Как бы нам не пришлось сражаться не только с видимыми силами, но и с невидимыми! – перешептывались многие архонты и простые стратиоты.
Чтобы не дать времени подобным толкам распространиться и уронить дух в войсках, Фома решил на следующий день идти на штурм. К вечеру императорская разведка донесла о том, что мятежники готовятся к сражению. Феофил в это время стоял на одной из влахернских башен вместе с логофетом дрома.
– Значит, завтра предстоит горячий день! – сказал молодой император.
– Да, – ответил Эксавулий. – Но ветер меняется, государь. Слава Пречистой! Господин друнгарий говорит, что завтра, возможно, в заливе будет неспокойно. Значит, флот мятежников не сможет подойти к стенам!
Вечером Михаил с Феофилом зашли к императрице, где застали и Феодору, которая расшивала узором из роз чепец для будущего младенца. Пелагия и Афанасия, особо приближенные кувикуларии Феклы, сидели тут же, одна за ткацким станком, а другая за вышивкой. Сама императрица-мать читала вслух какую-то книжку, изредка взглядывая на возившуюся тут же на ковре дочь. Когда оба императора вошли, Фекла умолкла, кувикуларии встали и поклонились, а маленькая Елена с радостным криком бросилась к отцу. Михаил приласкал дочь, знаком приказал кувикулариям выйти и, подойдя к жене, заглянул в книгу.
– Что читаем?.. О! Интересно! "Ликург наказывал лаконцам: "Бегущих врагов не убивайте, чтобы они считали, что бежать выгоднее, чем оставаться"". Недурной совет!
– "Стратегемы"? – улыбнулся Феофил.
– Да, – кивнула Фекла.
– С каких это пор вас потянуло на военные рассказы? – спросил Михаил. – Впрочем, ты, дорогая, иногда почитываешь такое, но наша милая Феодора, кажется, не любительница подобных сочинений?
– Нет, это я предложила почитать что-нибудь военное, – быстро сказала Феодора, вспыхнув. – Эта осада…
– Кстати, а что там мятежники? – с беспокойством спросила Фекла.
– Готовятся к штурму.
Обе императрицы побледнели.
– Ах, Михаил! – сказала Фекла. – Не наступает ли час расплаты… за то, как мы взошли на царство?
Император сдвинул брови.
– Опять ты за свое! Хоть и много ты книг читаешь, но они тебе не впрок! Прокопия ты прочла уж не знаю, сколько лет назад, когда я о нем и не слыхал… Перечитывала даже! А что толку? Мне вот его наш философ сейчас читает, и знаешь, что? Хороша была супруга у великого Юстиниана, не чета тебе! Когда он готов был всё бросить и бежать, она сказала, что предпочитает умереть в пурпуре, и правильно сделала! Так что, моя дорогая, бери с нее пример и не причитай тут, как старуха!
– Мне кажется, – робко сказала Феодора, – что, даже если и было что-то сделано неправильно, теперь карать весь Город, всех нас… И потом… если даже человек сделал что-нибудь плохое… – она остановилась и испуганно взглянула на свекра, но увидев, что он смотрит на нее благосклонно, ободрилась и продолжала, – ведь потом он может заслужить прощение от Бога, если будет поступать, как нужно… Я всегда молюсь, чтобы мы победили!
– Вот разумная речь, Бог свидетель! – воскликнул Михаил. – Учись, дорогая, у нашей Феодоры!
– Да ведь и я молюсь, чтобы мы победили, – тихо сказала Фекла. – Я просто…
– Мы победим, победим! – вскричала вдруг Елена, внимательно слушавшая разговор взрослых.
– "Устами младенцев"! – улыбнулся император и ласково потрепал девочку по голове. – Аминь! Вот, дорогая, и у дочери поучилась бы уму-разуму, чем без пользы квохтать, как курица! Лучше молитесь, чтобы нам завтра отразить этих негодяев! А за свои грехи расплатимся на том свете, так что я в любом случае получу свое, не беспокойся, дорогая! – он усмешливо взглянул на жену.
– Не ссорьтесь, – примирительно сказал Феофил. – Быть может, этот мятеж действительно послан как наказание, но если мы справимся с ним, то думаю, это будет знаком благоволения Божия, – Феофил взглянул на мать и улыбнулся. – Не бойтесь! Я уверен, что Божия Матерь защитит Город!
На рассвете следующего дня Фома подал сигнал к сражению. Вскоре после перехода во Фракию он усыновил некоего Анастасия, незадолго до того сбежавшего из монастыря и предавшегося мирской жизни, и назвал его Констанцием вместо убитого "сына". Фома поручил ему вести бой вдоль сухопутных стен Города, поскольку до монашества тот служил в войсках и даже был комитом, а сам со множеством воинов и орудий принялся штурмовать влахернские башни: осаждавшие приставили длинные лестницы, подвели "черепах" и тараны. Ветер дул в спину мятежникам, и это облегчало стрельбу. На стены летели стрелы и камни, стоял ужасный крик, бунтовщики всеми силами старались вселить ужас в горожан и взять столицу, применяя всё, что можно – стрелы, огонь, гелеполы. Но защитники сражались мужественно и, несмотря на противный ветер, стрелы густым дождем летели на осаждавших и мешали им пользоваться лестницами. Большинство осадных машин так и не удалось подвести вплотную к стенам, а те, что доходили, действовали слабо и не могли не только сокрушить стены, но даже согнать с башен императорских воинов. Сражение продолжалось весь день, но мятежникам так и не удалось совершить ничего значительного. Становилось понятно, что им попросту не хватает военного опыта для подобного предприятия. Но самая большая неудача постигла флот бунтовщиков: к полудню ветер усилился настолько, что в Золотом Роге, слывшем одной из лучших гаваней, где суда находили покой, даже если на Босфоре и Пропонтиде поднималось сильное волнение, внезапно началась настоящая буря, разметавшая все корабли Фомы, так что они не смогли толком даже начать штурм морских стен.
– Богородица помогает нам! – воскликнул Феофил, стоявший вместе с отцом на угловой влахернской башне; они взглянули друг на друга и улыбнулись.