Два сапога, да не пара
Туапсе. Лето 1943 г. Штаб КЧФ. Разведотдел
- А всё-таки, будь добр, Георгий Валентинович… - потянулся полковник Гурджава за новой папиросой, хоть и предыдущая ещё не дотлела в пепельнице. - Прорисуй ты мне, некомпетентному, ту генеральную линию, на которой мой командир разведотряда с твоим торпедно-свечным заводиком пересекается, а?
- Линию… - хмыкнул Овчаров. - Тут, Давид Бероевич, где линия, а где такой зигзаг, что башку уследить вывернешь, а то и вовсе пунктир, едва намеченный.
Начальник флотской контрразведки внимательно, словно решаясь нанести средней тяжести должностные увечья, посмотрел на начальника флотской разведки. И всё-таки решился.
- Но в целом картинка такая складывается. Вроде бы, и нечего немцам на том "Гидроприборе" выискивать. Во-первых, и вывезли мы оттуда всё, чуть не до последнего болта. Во-вторых, и рылись они там уже в 41‑м. Прям под веник мели, да ничего не намели. Оно и понятно - после эвакуации да бомбёжки. А тут вдруг такую бурную деятельность развели, что аж не верится.
- Из-за той торпеды, что ли? - нахмурил густые брови Гурджава. - Что уплыла из-под носа секретки? Как её там… "изделие 53–41 ЭТ"?
- "Вьюн", - покачал головой Овчаров. - Они её "Вьюном" прозвали, ну а мы переименовывать не трудились.
- Нашли? Ищут? - попытался прочитать Гурджава на флегматичной с виду физиономии контрразведчика.
- Не нашли и, думаю, что хрен найдут. Уплыла куда незнамо и по какой нужде неведомо. Такая у неё, видишь, конструктивная особенность. - Полковник прочертил по зелёному плюшу стола ребром ладошки замысловатый зигзаг. - Не попала, - всё, пропала.
- Ну и к чему тогда такие нервы?
- Нервничать заставляет то, - главный контрразведчик подпер ладошкой складки подбородка и воззрился на главного разведчика с соболезнующей гримасой, - что инициатором этих, вроде как заведомо безнадёжных, поисков является "Марине Абвер айнзатцкомандо" капитан-лейтенанта Ноймана. А говоря по-человечески: команда морской фронтовой разведки. Не хухры, понимаешь, мухры… - Полковник извлёк вчетверо сложенный блокнотный лист, исчёрканный стенографической скорописью и, опустив на мясистый нос очки, зачитал: - Входит в состав… такое и выговоришь-то только под дулом… "Нахрихтенбеобахтер", - тем не менее довольно запросто воспроизвёл Георгий Валентинович, невольно поднаторевший в немецкой грамматике.
- Вот так-то, если за дело взялись такие сурьёзные фрицы - то неспроста это.
Для сведения:
Разведывательные операции по линии "Нахрихтенбеобахтер" (морской разведки) в прифронтовых районах на черноморском театре боевых действий проводила "Марине Абвер айнзатцкомандо" (команда морской фронтовой разведки), руководитель - капитан-лейтенант Нойман.
Продвигаясь с передовыми частями немецкой армии, команда Ноймана собирала документы с уцелевших и затонувших судов, в учреждениях советского флота, опрашивала военнопленных и добывала разведывательные данные через агентуру, забрасываемую в советский тыл.
Команда собирала разведывательные данные о Военно-морском флоте Советского Союза на Чёрном и Азовском морях и о речных флотилиях Черноморского бассейна. Одновременно вела разведывательно-диверсионную работу против Северо-Кавказского и 3‑го Украинского фронтов, а в период пребывания в Крыму - против партизан.
Начала деятельность в мае 1942 года и действовала на керченском участке фронта, затем под Севастополем (июль 1942 года), в Темрюке (август - сентябрь), Тамани и Анапе, Краснодаре (с октября 1942 года до середины января 1943 года). С конца февраля 1943 года айнзатцкоманда, оставив в Темрюке головной пост, переехала в Керчь и разместилась по 1‑й Митридатской улице.
- Морская разведывательная абверкоманда… - закончил полковник Овчаров, но взгляд его, вроде бы, по-рыбьи равнодушных, судачьих глаз не сходил с лица полковника Гурджавы. Будто было нечто недосказанное.
- Что-то ещё? - после терпеливо неторопливой затяжки спросил Гурджава.
- Ага… - кивнул Овчаров, сложив на воротнике кителя пару лоснящихся подбородков. - Помнишь, кто был ведущим инженером проекта "Вьюн"? Я тебе говорил.
- Бреннер Пал Григорьевич… - не слишком задумываясь, припомнил начальник флотской разведки. - Или Пауль-Генрих. Попадал он нам уже в поле зрения… особенно, когда пропал из него.
- Вот именно, - значительно покачал головой Овчаров. - А знаешь, кто возглавил работу "Марине Абвер" на многострадальном "Гидроприборе" в качестве, так сказать, привлечённого кадра?
Давид Бероевич раздражённо пожал плечами, мол: где нам, сирым?
- Тоже Бреннер! - почти торжествующе припечатал полковник Овчаров по столу пухлой ладошкой.
- Что? Тот же? - недоверчиво поморщился полковник Гурджава.
- Тот, да не тот… - снова покачал головой Георгий Валентинович.
Живучая змея
Оккупированный Крым. Евпатория. Июль 43‑го. Ещё один Бреннер…
Своего старого знакомого, штурмбаннфюрера Габе, гауптштурмфюрер Карл-Йозеф Бреннер встретил там, где меньше всего ожидал - в Евпатории. И встретил, когда меньше всего хотел этого.
Карл-Йозеф как раз вышел на ступени гостиницы "Мойнаки", уровень комфортности которой, даже после интендантских забот полковника медицинской службы Шламе, красноречиво отображала лепнина на фронтоне "1897 г.", когда увидел худощавую, с запоминающейся канцелярской сутулостью, фигуру штурмбаннфюрера.
Впрочем, эта его видимость гражданского чиновника никак не сказывалась на боевой репутации командира армейской зондеркоманды Feldpolizei Дитриха-Диц Габе. Бывший дрезденский полицейский инспектор вписался в карательную экспедицию вермахта как нельзя удачно. Он вполне мог бы претендовать, к примеру, даже на "колотушку" - сугубо солдатскую нашивку "за участие в рукопашной схватке", то есть был решителен и храбр. Но при этом не потерял и сугубо полицейской хватки, умения "проявлять оперативную инициативу". Точнее сказать, инициативу карьеристскую и, что особенно скверно, непрогнозируемую. Поэтому…
- Так, говорите… - поспешно дёрнул Карл-Йозеф полковника Шламе за нарукавную нашивку с гиппократовой гадюкой на васильковом ромбе и ненавязчиво развернул его грузную фигуру так, чтобы прикрыться от случайного взгляда Габе, - …это дерьмо должно помочь?
- Это не дерьмо, господин гауптштурмфюрер, а минерализованная, в высшей степени биологически активная лечебная грязь, - по-детски обиженно поджал нижнюю губу Шламе. - Но, если вам так уж угодно - пусть сизо-чёрное дерьмо, то дерьмо воистину царя Мидаса!
- Прямо-таки, золотое? - не слишком заинтригованно и не слишком натурально удивился Бреннер, выглядывая из-за покатого плеча полковника.
…В общем-то, у него не было повода бояться встречи с Габе. Можно сказать, бывшим коллегой. Поскольку "абвершелле" , которой руководил гауптштурмфюрер Бреннер в мае этого года, была, как и зондеркоманда "Geheimefeldpolizei" Габе, прикомандирована к отделу контрразведки 1 "С" 11‑й армии, оккупировавшей Крым. Вот только прибыл Карл-Йозеф на днях из отпуска к прежнему месту службы, не долечившись как следует, отнюдь не из чрезмерного рвения и не в прежней своей ипостаси. Поэтому и не хотел, чтобы о его прибытии узнал кто-то ещё, кроме тех, кому следует. По крайней мере, пока. Пока это ему самому не понадобится.
Дела тут, в Крыму, были еще у Карла-Йозефа Бреннера, важные дела…
- Ещё в 1814 году доктор Ланге описал её свойства, - тем временем воодушевлённо тряс красным зобом медицинский полковник. - Впрочем, что там Ланге? Первые упоминания о целебных грязях этого озера мы встречаем у античных авторов. Геродот, Плиний Старший, Клавдий Птолемей говорят о них, можно сказать, наперебой…
Вопрос, что делал здесь, в такой дали от Гурзуфа, места дислокации своей зондеркоманды, её фюрер Габе, вскоре отпал сам собой. Контора грязелечебницы - несколько пузатых колонн с насупленной на них наполеоновской треуголкой фронтона с тройным медальоном бородатых "Фавнов Коммунизма", как прозвал для себя Карл-Йозеф "святую троицу" октябрьской русской революции, находилась прямо напротив гостиницы. За гипсовым бассейном фонтана, знакомо безликого, как и всякая провинциальная отрыжка столичной помпезности. Что твоя гипсовая Матильда с веслом где-нибудь в дальнем берлинском форштадте, что Маша с тем же веслом в Подмосковье… Теперь тут, в паре вёрст от западной окраины Евпатории, располагался небольшой танкоремонтный заводик, поскольку в самом городе, после отчаянного рейда севастопольцев в декабре 41‑го, мало что осталось в смысле камня на камне. Церковь, костёл, кенасса и ещё нечто ритуальное, вроде как и фундаментальное, но для размещения оборудования малопригодное. "Текие дервишей" - лучше (то есть хуже) и не скажешь.