11
- Здравствуйте, - негромко и робко сказал кто-то за Катиной спиной.
Она обернулась. Смущенно улыбаясь, глядя на нее своими синими глазами, на тропке от калитки к домику санчасти стоял лейтенант Махоркин в короткой потертой шинели из темно-зеленого английского сукна и в выгоревшей ушанке, лихо сдвинутой на затылок.
- Здравствуйте. Это вы?
Махоркин зарделся.
- Я. Из медсанбата еду. К своим добираюсь. Они, говорят, где-то за Шопроном.
- По-моему, уже в Эйзенштадте.
- Ну вот видите... Хорошо, что вас встретил. Кругом машин набито, солдат!.. Не разберешь, отчего помрешь... Наступают наши здорово! А вы как тут? Нормально?
- Да пока ничего, - исподлобья взглянула на него Катя. - Нормально!
Ее смешили скованность и смущение Махоркина. Но ей казалось, что это только проявление его характера, а не что-то другое, вызванное ею самой.
- Это очень хорошо, - сказал Махоркин. - Очень хорошо, что нормально. Я, знаете, рад, что вот случайно свою санчасть встретил...
Из сортировочной вышел солдат-санитар, козырнул ему.
- Катенька, - сказал солдат. - Капитан вызывает. Сухов.
- Сейчас иду!
- Уходите, значит? - уныло спросил Махоркин, глядя в спину возвращавшегося в дом санитара. - К начальству?
- Служба! А вы оставайтесь, подождите, может, попутная будет.
- Нет, я поеду. Только... Я и зашел-то сюда на минутку. - Махоркин поднял на Катю откровенные, немигающие глаза. - Вас хотел повидать, и все. А теперь - поеду.
- А, герой! Привет! - раздался тяжелый, басовитый голос Славинской. Она появилась из-за угла дома и, подойдя к раскрытому окну, крикнула: - Кулешов и вся компания! С носилками, быстро! Раненых привезли, - пояснила она Кате и опять повернулась к Махоркину. - Может, даже из вашего батальона есть. Одиннадцать человек. Четверо без памяти, сердечные...
Мимо с носилками проскочили два санитара и завернули за угол дома, на улицу. Там слышался шум машины.
Катя чувствовала себя очень неловко. Покраснев, протянула Махоркину руку:
- Счастливо! Меня вызывают...
- Счастливо, - ответил Махоркин.
Он проводил ее печальными глазами до самых дверей, и только голос Славинской вывел его из раздумья.
- Осторожней! - прикрикнула она на санитаров, тащивших на носилках раненого, прикрытого пестрой трофейной плащ-палаткой с разодранным краем. - Не кирпичи таскаете!..
- Н-да, - сказал Махоркин больше самому себе. - Н-да, надо ехать. - Он поправил за спиной висевший на одной лямке вещевой мешок. - До свиданья!..
- Да ты погоди, - обернулась Славинская. - Через полчасика, а может и раньше, эта машина обратно в бригаду пойдет. Вот тогда и поедешь. Чего с попутной на попутную-то прыгать?
- Это точно, - усмехнулся Махоркин, - прямым сообщением всегда лучше.
- И вообще, молодой человек, по-хорошему вам скажу, напрасно вы это...
- Что "это"?
Щеки Махоркина заалели.
- На Катеньку на нашу поглядываете, вот что! - Славинская посмотрела на него и строгими и жалостливыми глазами. - Об одном майоре она сохнет...
- Значит, лейтенанты народ не подходящий? - стараясь перевести все в шутку, спросил Махоркин.
Славинская обиделась:
- Вот и видать, что ты еще глупый! Разве в звездах дело! У тебя вон какая звезда есть, геройская! Не в звездах дело!
- Правильно, - покорно согласился Махоркин, - Тогда тем более надо сматываться. Всего хорошего!..
Ему было сейчас очень жалко самого себя. Ведь все дни в медсанбате, все сегодняшнее утро, пока он добирался сюда на попутных машинах, он думал о Кате с восторгом и нежностью. А тут какой-то майор!..
Он порылся в карманах шинели, нашел начатую пачку сигарет и, закурив, свернул за угол дома. Здесь с машины сгружали раненых. Они лежали в кузове грузовика на соломенной подстилке, и их осторожно по одному перекладывали сначала на носилки, а потом спускали вниз и несли в сортировочную. Пахло бензином, бинтами и карболкой. В кузове кто-то изредка, с тяжелым рокочущим хрипом стонал.
Махоркин подошел к кабине грузовика, приоткрыл дверцу. Шофер, откинувшись на бугристую спинку сиденья, спал, открыв рот и посвистывая носом. Из-под ушанки на его мокрый, в испарине, лоб скатывались капельки пота.
"Ладно, пусть поспит". Махоркин прикрыл дверцу, сел на подножку и, раскуривая криво тлеющую сигарету, посмотрел на домик, в котором помещалась санчасть. Там, за ее окнами, кое-где заколоченными досками и фанерой, что-то делала сейчас Катя.
По пыльной солнечной улице в сторону передовой очень часто проходили машины - бензовозы и ремонтные летучки, дребезжащие "санитарки" и тяжело ревущие "студебеккеры" со снарядами. Прошел танк. И земля еще долго вздрагивала после того, как он скрылся за перекрестком. Тянулись небольшие, разрозненные колонны пехоты, пароконные обозные повозки. В тыл провели большую группу пленных, человек полтораста.
И вдруг Махоркину так захотелось к своим, в батальон, что даже заныло сердце. Он решил плюнуть на эту машину, не дожидаться ее, а выйти па дорогу, "голоснуть" и поехать домой с любой попутной.
До западной окраины Эйзепштадта, где находился первый батальон, Махоркин добрался на бензовозе, в кабине, рядом С шофером, пропахшим бензином так, что тяжко было дышать. Потом пришлось еще долго плутать и среди указок, которыми были облеплены все столбы и углы домов, искать свою - "Х-во Бельского".
Город устало и облегченно дымился. На северной окраине его еще изредка постреливали из автоматов. Улицы были забиты машинами и солдатами. Лучи солнца золотили выщербленные пулями и осколками стены домов, искрились в уцелевших окнах. В воздухе пахло весной и гарью. Белые, позолоченные с одного боку облака медленно тянулись на юго-восток. Между ними, сверкнув серебристыми крыльями, прошли с далеким гулом два истребителя. Прошли и быстро исчезли в синеве.
Проплутав, наверное, с час, Махоркин выбрался наконец на центральную улицу города. Тротуары и проходы между домами были завалены обломками стен, гофрированными железными шторами магазинных витрин, разбитыми автомашинами и повозками. Все это напомнило Махоркину последние дни боев в Буде. Но там каждый след боя неторопливо припорашивали мокрые, липкие снежинки, там посвистывал вдоль Дуная резкий оттепельный ветер, а тут стояло пыльное безветрие и сладкий запах дождавшихся весны деревьев.
Сзади прерывисто засигналила машина. Не оглядываясь, Махоркин сошел с проезжей части улицы. Подняв целое облако пыли, мимо проехала крытая полуторка и остановилась шагах в десяти впереди.
- Ну факт, Махоркин!
Из кабины полуторки, оставив дверцу открытой, вылез старшина Никандров в запыленном ватнике и пилотке набекрень.
- А я вас сразу узнал, товарищ гвардии лейтенант! Вижу, знакомый!..
- Точно, старшина, знакомый! Привет! - Махоркин протянул Никандрову руку. - Часа два батальон ищу. Я опять к вам.
- А мы тут рядом, с полкилометра. Садитесь!
Махоркин сел в кабину. Никандров, придерживая одной
рукой пилотку, встал на крыло. По центральной улице проехали до конца, потом, возле круглого сквера с каким-то памятником посередине, свернули на боковую. Здесь толпились возле кухни солдаты.
- Подъезжаем, - сказал Никандров, просовывая голову в окошко кабины.
- Как вы тут вообще-то? Все воюете?
- Воюем! А вот сегодня вроде маленькую передышку дали.
Махоркин очень хотел и очень боялся спросить про знакомых солдат и офицеров. Вдруг их уже нет в батальоне? Вдруг кого-нибудь из них уже нет вообще?
- А начальство далеко?
- Капитан Бельский и капитан Краснов тут близко. - Никандров позвал шофера: - Сердюк! Развернись и загоняй в ворота! Прибыли, товарищ гвардии лейтенант!
Махоркин вышел на тротуар, и полуторка стала разворачиваться, чтобы зайти во двор задним ходом,
- Здравия желаем! - крикнул возившийся возле кухни Карпенко. - С возвращением, товарищ гвардии лейтенант!
- Спасибо! - Махоркин улыбнулся. - Ну и пахнет у тебя! Если б я старшину не встретил, я бы по этому запаху свой батальон нашел! У нас в батальоне всегда такой борщ - лучший во всем корпусе!..
- Та шо вы такое кажете! - смутился Карпенко. - Борщ як борщ. Стараемось!
- Наливай-ка гвардии лейтенанту! - распорядился старшина.
Махоркин улыбнулся:
- Погоди. Сначала ж надо доложить.
- Э! С начальством, товарищ гвардии лейтенант, лучше на сытый желудок разговаривать, - засмеялся Никандров. - К тому ж, по случаю благополучного возвращения можно и сто граммов! Я сейчас. - Он скрылся в воротах и быстро вернулся с жестяной кружкой в руке. - Вот, отведайте! Верно, попахивает не ахти...
- А что это? - спросил Махоркин.
- Сливовиц какой-то. Трофейный. Уже опробован. Безопасно. Иван Ермолаевич Авдошин лично пробу снимал.
Махоркин понюхал содержимое кружки:
- Точно, дух крепкий. Но ничего, по случаю возвращения можно.
Он с большим трудом одолел старшинскую порцию сливовой водки и ошалело поглядел вокруг. Старшина смотрел на него трогательно-счастливыми глазами и довольно поглаживал свои огненные усы.
- А первая уже? Пообедала? - спросил Махоркин, принимаясь за борщ.
- Первая и тут первая, товарищ гвардии лейтенант! - Никандров сел рядом и начал скручивать папироску. - Мы им туда возили. Они километра полтора отсюда.
- Потери-то большие?
- Не без этого, - вздохнул старшина. - Без этого не обойдешься. Человек семьдесят в батальоне с тех пор, как наступаем. Не считая раненых. В наступлении всегда больше, чем в обороне.