На востоке, низко у горизонта, над черной, с серыми пятнами последнего снега землей разливался холодный желтый рассвет. Кое-где курился туман. Ветер с Балатона порывами налетал на разбитые обгоревшие постройки господского двора, шумел в вершинах голых деревьев.
Начинался новый день - пятое марта тысяча девятьсот сорок пятого года,
3
Командующий 6-й немецкой танковой армией СС генерал-полковник войск СС Зепп Дитрих прибыл на свой командный пункт после полуночи. Он вернулся из штаба группы армий "Юг", откуда говорил по прямому проводу с Гитлером. Фюрер вновь назвал его "подлинно революционным генералом", намекнул на новые награды и генерал-фельдмаршальское звание в случае удачи предстоящей операции. Генерал Велер, командующий группой "Юг", тоже весьма торжественно напутствовал Дитриха, и тот после успехов своей армии в Арденнах, уверовавший в ее таранную бронированную мощь, был в прекраснейшем расположении духа.
Итак, все начнется шестого марта. Готовые к нанесению удара, па исходных позициях в узком дефиле между озерами Балатон и Веленце стоят четыре танковые дивизии, три пехотные и две кавалерийские. К вводу в прорыв для развития успеха предназначены находящиеся во втором эшелоне три танковые дивизии со всеми средствами усиления и поддержки. Это почти сорок пять танков и штурмовых орудий на километр фронта прорыва! А что здесь у русских? По самым последним, уточненным данным разведки - шесть стрелковых дивизий первого эшелона, четыре или пять - второго. Он сомнет их своими танками в первый же день, сравняет их позиции с землей!..
Дитрих приказал адъютанту разбудить его ровно в пять и к этому же времени приготовить прямую связь с Де Ангелисом и Вейхсом.
Несколько часов спустя, в середине ночи на шестое марта, три немецкие пехотные дивизии из группы Вейхса без артподготовки, без единого выстрела начали переправляться на северный берег Дравы в районе Доний-Михоляц. Удар был сильным и неожиданным. Части 1-й Болгарской армии стойко сопротивлялись натиску, контратаковали врага, но немцы, подбросив резервы, все-таки потеснили их и захватили предмостные укрепления.
Примерно в то же время командование немецкой армейской группы "Е" силами двух дивизий и приданных им частей усиления внезапно нанесло еще один удар, восточнее Доний-Михоляц, в районе Жидо - Нови-Бездан - Болман. Имея временное превосходство в силах, противник начал теснить на север стоявшие здесь части 3-й Народно-освободительной армии Югославии.
В шесть часов утра начала обстрел позиций советских войск немецкая артиллерия южнее озера Балатон, в районе небольшого венгерского городка Надьбайом. Ровно шестьдесят минут грохотала здесь канонада. Немецкие снаряды рвались между окопами и траншеями переднего края, на тыловых дорогах, в местах расположения штабов и вторых эшелонов. А когда грохот стих, в густой предрассветной мгле, на узком участке между южной окраиной Надьбайома и небольшой рощицей северо-восточнее деревни Куташ появились ударные отряды 2-й немецкой танковой армии. Самоходные штурмовые орудия, имевшие мощную поддержку полевой артиллерии, сосредоточившей до ста стволов на каждый километр прорыва, были встречены огнем советских противотанковых пушек и заметались вдоль переднего края, ища танкопроходимые места, чтобы прорваться на восток, к Капошвару и дальше к Дунаю. Советские стрелковые дивизии, оборонявшие этот участок, использовали все средства борьбы с танками противника и, казалось, уже остановили их первый натиск. Но после короткой и незначительной перегруппировки сил немецкие войска снова двинулись на восток.
Зепп Дитрих имел подробнейшую информацию о ходе дел не только в районе Надьбайома, но и далеко на юге, там, где болгарские и югославские войска пытались сдержать натиск немецких дивизий, сумевших переправиться через Драву. Но эта информация была совсем не такой, какую он хотел бы услышать. Никаких достоверных данных о том, что советское командование снимает свои части с линии обороны между озерами Балатон и Веленце и перебрасывает их в район начавшегося немецкого наступления, не поступало. А такая переброска бралась Дитрихом в расчет.
Менять что-либо было уже бессмысленно, и в шесть часов семнадцать минут по берлинскому времени Зепп Дитрих отдал приказ - атаковать!
Началась артиллерийская подготовка на главном участке наступления 6-й танковой армии СС. Почти тысяча орудий в течение получаса перепахивала оборонительные рубежи советских войск, их противотанковые заграждения и минные поля, тыловые позиции и коммуникации, пути подвоза и маневра, рокадные дороги. Потом внезапно все стихло. Густое бурое облако дыма стелилось над передним краем. Казалось, что здесь уже не осталось ничего живого. И тогда юго-западнее Шегерельеша, по обеим сторонам шоссе Секешфехервар - Шарбогард и на берегах канала Шарвиз появились тяжелые немецкие тапки и бронетранспортеры с пехотой. Их экипажи хорошо знали свою задачу: прорвать оборону советских частей и четырьмя острыми клиньями, рассекая войска 3-го Украинского фронта, двинуться на Эрчи, Дунапентеле, Дунафельдвар и Сексард...
К ночи опять пошел снег, и когда батальон Бельского, удачно проскочив через немецкий заградительный огонь по господскому двору Генрих, выгрузился из машин на северной окраине Шаркерестура, все вокруг: пустынные улицы, крыши домов, деревья - все было белым-бело. Небо на севере отсвечивало малиново-алым. По-видимому, горел подожженный немецкой артиллерией город Аба. А здесь, в Шаркерестуре, почти поминутно рвались снаряды. Все это напомнило Бельскому Бичке. И тот город был так же безлюден и страшен в своем безлюдье, и там разрыв за разрывом сотрясали жалкие деревянные строения и каменные дома, озаряя их багрово-рыжими вспышками, и туда, в Бичке, батальон прибыл такой же непогожей снежной ночью...
Выскочив из "виллиса", Бельский лицом к лицу столкнулся со своим новым начальником штаба старшим лейтенантом Лазаревым.
- Обстреливает, товарищ гвардии капитан. Все время бьет по тылам. Давайте сюда. - Лазарев потянул комбата под степу двухэтажного каменного дома, потом обернулся к шоферу: - Гони назад, здесь не укроешься.
"Виллис" круто развернулся и, сорвавшись с места, мгновенно исчез.
- Где роты? - спросил Бельский.
- Выдвигаются на станцию. Тут с полкилометра, не больше.
- Потери во время марша?
- Один "студебеккер". Только выехали из Генриха - прямое попадание. Четверо убито, семь ранено. - Лазарев помолчал. - Пойдем на КП?
Бельский кивнул, поправил пистолет и планшетку, и они пошли прямо на север, прижимаясь к стенам домов, пригнувшись, перебегая узкие улочки. Лазарев, легкий и очень подвижный для своей массивной фигуры, неслышно шагал впереди комбата, показывая дорогу,,
Обстрел Шаркерестура не прекращался. Это была уже не артподготовка, по огневые налеты, а изнуряющий методичный огонь, снаряд за снарядом, через равные промежутки времени, по одной и той же площади. На станции изредка мелькали в серой снежной мути фигурки солдат. "От взводов, - пояснил Лазарев. - Идут на пункт боепитания. Днем не пройдешь". Прямо перед зданием маленького вокзальчика косо стоял сошедший с рельсов старомодный пассажирский вагон с узкими окнами, между путями, оттененные свежевыпавшим снегом, зияли черные воронки, из земли торчали вывороченные шпалы, противовесы стрелок, изуродованные крестовины. Под ногами путались обрывки проводов, какие-то железные прутья и трубы.
Забежав в маленький блиндажик командного пункта, прилепившийся к железнодорожной насыпи при въезде на станцию с севера, Бельский увидел стоящего около столика рядом с Красновым высокого плотного полковника без папахи, с реденькими седоватыми волосами, расчесанными на пробор, и сразу узнал в нем Дружинина. Начальник политотдела говорил о чем-то с замполитом, но, услыхав, как хлопнула тяжелая дверь блиндажа, повернулся навстречу Бельскому.
Командир батальона замер у входа, козырнул:
- Товарищ гвардии полковник!..
- Отставить! - улыбнулся Дружинин. - Мне уже все доложено. - Он протянул руку Бельскому, потом Лазареву. - Здравствуйте. Тяжелый у вас участочек, капитан. Ничуть не лучше, чем под Замолью, на двести четырнадцатой...
Бельский и сам хорошо понимал это. Выдвинутый вперед и оседлавший сразу две дороги, железную и шоссейную, его батальон в случае прорыва немцев подвергнется страшному, уничтожающему удару.
- Нам везет, товарищ гвардии полковник, - сказал он с невеселой усмешкой, садясь к столу и снимая ушанку. - Другие, видно, в Берлин войдут, а мы все тут отбиваться будем. - Он повернулся к сопевшему возле печурки связному: - Чай есть, Еремеев?
- Есть, товарищ гвардии капитан!
- Налей-ка нам погреться.
Все четверо, Дружинин, Бельский, Краснов и Лазарев, выпили по кружке кипятку с сахаром. На столе рыжим огнем светилась лампа из стреляной гильзы, и каждый раз, когда наверху ухало, пламя лампы вздрагивало и металось, словно вот-вот собиралось погаснуть.
Переглянувшись с Красновым, начальник политотдела повернулся к Бельскому:
- О сыне есть какие-нибудь новости?
Тот нахмурился:
- Никаких, товарищ гвардии полковник.
- Куда писали?
- Легче ответить, куда я не писал,
- И что?
- Ответ один: эвакуирован из Ленинграда с детским садом. И концы в воду.
- Разыщем! - уверенно сказал Дружинин. - Я завтра сделаю официальный запрос.
Бельский кивнул:
- Спасибо.
- Обязательно разыщем! - повторил начальник политотдела. - Ну... а жена?
- Насчет жены все подтвердилось. Умерла за неделю до прорыва блокады.
Командир батальона отодвинул пустую кружку, достал сигарету, прикурил от лампы.
- Посмотрим, как наши устроились? - предложил Краснов.