В ночь на второе марта танковый полк Рудакова, стоявший в северо-западной части Буды, на улице, носившей оригинальное название - Бутон, должен был сняться и пойти в новый район дислокации. После обеда Виктор Мазников попросил Снегиря остаться за него на часок:
- Мне нужно съездить в одно место.
"Понятно, в медсанбат", - решил командир взвода и уже хотел было сказать по этому поводу что-нибудь такое, "соответствующее", по, посмотрев Виктору в лицо, хмурое, совсем не располагавшее к шуткам, подчеркнуто серьезно ответил:
- Ясно, товарищ гвардии капитан! Можете не беспокоиться, все будет в порядке!
Стоял сырой, по-весеннему оттепельный день. С утра над городом колыхался белый густой туман. Ближе к полудню стало нехотя проясняться. Туман словно растворился в низком, тяжко давящем на землю небе, несколько раз там, наверху, блеснул даже желтый неяркий свет солнца. Но погода не разгулялась. Опять, как вчера и позавчера, как неделю назад, как почти всю эту нелегкую военную зиму, вперемешку с дождем косо полетели вниз тяжелые, липкие хлопья снега. В воздухе зарябило, и северный ветер, без устали гнавший и гнавший серые снежные тучи, глухо загудел вдоль улиц, в безмолвных каменных скелетах разрушенных зданий, выл и посвистывал в дырявых крышах.
Виктор поехал па мотоцикле, взятом у командира роты технического обеспечения. Пока выбрался на набережную, долго кружил по узким и кривым улочкам Старой Буды. Неподалеку от Политехникума, возле моста Франца-Иосифа, опять пришлось свернуть в сторону, на бывшую улицу Миклоша Хорти. Маленькая чернявая регулировщица, стоявшая на перекрестке, подняла над головой красный флажок, а желтым указала дорогу вправо от набережной.
- Но мне нужно к Политехникуму, - сказал Виктор, притормаживая.
- Придется в объезд, товарищ капитан, У моста проезд закрыт. Саперы работают.
К Политехникуму Виктор выехал с юга. Впереди, за мятущейся снежной рябью, возвышаясь над городом, смутно виднелась горбатая вершина горы Геллерт, а справа, с набережной, открылась величественная и печальная панорама Дуная: свинцово-серая неподвижная вода, тускло отражающая здания на той стороне, в Пеште, и в ней - безжизненные, оледеневшие фермы взорванных немцами мостов.
Около небольшого скверика перед разбитым двухэтажным особняком Виктор остановился, слез с седла и, не обращая внимания на редких прохожих, медленно подошел к холмику внутри сквера. Над этим холмиком поблескивала пятиконечная звезда, а на черном железном прямоугольнике под ней было написано: "Гвардии полковник Мазников И. Т. Погиб в бою за освобождение Будапешта 7. 11. 45".
На могилу, как белые цветы, падали крупные лохматые снежинки.
"Прощай, отец! Может быть, мы были иногда суровы друг к другу. Я, наверно, больше, чем ты. Такое уж сейчас время. Прощай! Я не знаю, увижу ли я когда-нибудь еще твою могилу. Я не знаю, что меня ждет завтра, через месяц. Для тебя война кончилась, для меня она еще идет. Но уж если придется, я умру так же честно, по-солдатски, как умер ты! И никто никогда и ни в чем не упрекнет ни тебя, ни меня... "
Ночью рота Виктора Мазникова, громыхая по выщербленному асфальту набережной, прошла мимо этого тихого, присыпанного снежком скверика к будайскому пригороду Будафок. Будапешт остался позади. Дорога, забитая войсками и техникой, тянулась вдоль Дуная, через Эрд - Адонь - Дунапентеле в небольшой, похожий на деревню, городок с трудным названием Херцегфальва. Там по приказу командующего фронтом сосредоточивались части гурьяновского механизированного корпуса.
2
Генерал Гурьянов ничем не выразил своего отношения к приказу развернуть части корпуса на второй полосе обороны армии, ближе к ее правому флангу. Приказ этот был получен вечером третьего марта, а уже на рассвете следующего дня командир корпуса вместе с начальником штаба, начальником политотдела, командирами и начальниками штабов бригад и полков выехал на предварительную рекогносцировку местности.
Три машины - гурьяновский бронетранспортер и два крытых "студебеккера", в которых охали офицеры, остановились в придорожной посадке неподалеку от господского двора Фельше-Ханош. Мокрый ветер качал голые черные деревья, трепал полы шинелей, косой мелкий дождь бил прямо в лица. Поеживаясь, офицеры вышли из машины и вслед за упрямо шагавшим Гурьяновым пошли влево от дороги, через узкоколейку к небольшой продолговатой высотке. Сапоги вязли в земле, и полковник Дружинин, тяжело дыша, шел последним за бодро и легко шагавшим Кравчуком, от которого, как всегда, чуть попахивало одеколоном.
На НП уже были начальник разведки Богданов и два офицера из оперативного отдела - подполковник и майор. Гурьянов терпеливо выслушал доклад Богданова, предложил всем достать карты и, не торопясь, спустился по траншее в окоп к стереотрубе.
Унылые, с редкими безлесыми выпуклостями холмиков тянулись перед ним в стеклах прибора поля. На северо-западе, в стороне переднего края прорисовывались на горизонте сквозь туман окраины города Шарашд. На юго-западе, будущем левом фланге обороны первого эшелона корпуса, были хорошо видны железнодорожная станция и господский двор Сильфа. За ними тускло поблескивало какое-то болотце, а чуть правее и дальше, за железной дорогой и шоссе, ясно просматривались города-соседи Шаркерестур и Аба. Кое-где небольшими группами работали солдаты. Рыли в мокрой вязкой земле траншеи. Но их было очень мало, этих солдат, и генералу стало как-то не по себе: ничто так не угнетало и не расстраивало его на фронте, как пустая, без войск, земля...
Говорил он отрывисто, коротко и непривычно сухо:
- Главное внимание - на инженерную подготовку обороны. Зарываться в землю. Всем! Пехоте, артиллеристам, танкистам! Полагаю, нам будет туго. Против нас стоит целая танковая армия. Таковы данные разведки. На наступление в ближайшие дни не рассчитывайте. Пока - жесткая оборона. Прошу запомнить одно весьма существенное обстоятельство - крупных резервов у меня нет. Управляйтесь собственными силами и средствами. Маневрируйте огнем, гусеницами, колесами, но рубежи держать! Приказ получите сегодня.
По заранее разработанным вместе с Заславским наметкам он указал каждой части и приданным средствам ориентировочные участки обороны, снова обратил внимание на инженерную подготовку позиций и закончил рекогносцировку неожиданно и быстро.
По дороге обратно в штаб он почти все время молчал. Молчали Дружинин и Заславский, ехавшие вместе с ним в бронетранспортере. Навстречу часто попадались грузовики с пехотой, танки, тягачи с орудиями, даже кавалеристы. По-прежнему нудный, как осенью, сеял с насупленного серого неба дождь, и мокрое шоссе блестело перед генеральской машиной серой графитовой лентой, извивающейся среди непросохших луж.
Вокруг было очень тихо - до тяжкой давящей боли в сердце. Как перед шквальной грозой, когда тучи уже обложили все небо и вот-вот полыхнет в их клубящейся глуби огненный зигзаг молнии...
В небольшом дворе переминались с ноги на ногу построенные в две шеренги солдаты нового пополнения. Движением руки остановив Махоркина, шагнувшего было навстречу с рапортом, Бельский дал "вольно" и кивнул:
- Продолжайте! - Потом спросил: - Как люди? Воевали?
- Почти все, товарищ гвардии капитан! - ответил Махоркин, - А в наступлении проверим. Сейчас вот взвод сержанта Авдошина комплектуем.
Бельский не удивился слову "наступление", Он сам был уверен, что теперь, после изматывающей обороны западнее Будапешта и уличных боев в городе, уделом гурьяновского механизированного корпуса, предназначенного наступать, и будет именно наступление.
Ротный писарь, сидевший с раскрытой папкой на железном ящике со своим "хозяйством", вскочил, быстро сбегал в дом, принес для командира батальона табуретку. Бельский сел и, взглянув на Махоркина, повторил:
- Продолжайте.
Угрюмым могучим басом отвечал на все вопросы командира роты высокий пермяк Варфоломеев, но в каждом его слове слышался скрытый юмор. Слово за словом, коротко и ясно рубил воронежец Горбачев. С сильным акцентом говорил бывший текстильщик из Ленинакана Вартан Вартанян... И вдруг писарь вызвал:
- Ласточкин!
Из строя вышел пламенно-рыжий, весь в крапинках золотых веснушек солдат с озорными кошачьими глазами.
- Это ты... Ласточкин? - изумился Авдошин.
- Я, товарищ гвардии сержант, Ласточкин, - солдат опустил глаза и закончил несколько смущенно: - Ласточкин, Рафаэль Спиридонович...
Авдошин кашлянул:
- Гм... Рафаэль? Ну пусть будет Рафаэль!
Бельский заглянул в документы солдата. 1926 года рождения, туляк, образование среднее, призван прошлой осенью, четыре месяца служил в запасном полку, прибыл с маршевой ротой. Специальность - автоматчик и телефонист,
- А кто ж это тебя так окрестил? - весело, чтобы не очень смущать солдата, спросил командир батальона.
Ласточкин, уже взявший себя в руки, ответил очень деликатно:
- Насколько я понимаю, товарищ гвардии капитан, свое имя я получил от родителей. И вот теперь вынужден расплачиваться за их любовь к искусству. Мой папа - художник, то есть до армии был художник, В клубе оружейного завода... Сейчас на фронте, полевая почта...
Видно, этот Ласточкин был парень разговорчивый, и Бельский решил, что его лучше остановить вовремя.
- Ясно, ясно... Авдошин! - повернулся он к командиру взвода. - Расскажите как-нибудь товарищу... Рафаэлю про нашего Ласточкина.
- Есть, товарищ гвардии капитан!