Части гурьяновского корпуса постепенно выходили из боев, и раненых в медсанбате почти не было: они оставались или при своих санчастях или после первичной обработки уезжали в тыловые госпиталя. Поэтому в палате, где лежал Виктор, находились кроме него только два человека - сержант-сапер, у которого оторвало два пальца на левой руке, и капитан-пехотинец по фамилии Никольский, легко раненный в ногу и ходивший с костылем.
Сержант-сапер, человек степенный и солидный, вернувшись утром вместе с Мазниковым из перевязочной, не изменил своему правилу и лег досыпать. А капитан долго шуршал какими-то бумажками (было похоже, что он считает деньги), потом накинул на плечи халат, взял костыль и не торопясь заковылял вниз.
Виктор тоже лег, проснулся часа два спустя и не сразу смог понять, что сейчас: утро, день или вечер? За окном серело скучное зимнее небо. Оно было таким с рассвета до сумерек.
Сержант все еще спал. Капитан лежа читал газету и, услышав, что Виктор зашевелился, поднял голову:
- А к вам тут Ниночка приходила. Знаете такую?
- Зачем приходила?
- К сожалению, не доложила. Но мне кажется, вы пришлись ей по вкусу. Не теряйтесь, капитан!..
- Учту ваш мудрый совет.
Спускаясь обедать, он увидел внизу в длинном коридоре Никитину. Ниночка была без халата, в гимнастерке с узенькими погонами старшего лейтенанта медицинской службы.
- Вы приходили ко мне? - спросил Виктор, догнав ее.
- Да. Вам звонил полковник Гоциридзе. Просил к телефону. Я поднялась, но вы спали.
- Надо было разбудить.
- Пожалела. Вы спали очень сладко.
В голосе Никитиной послышался озадачивший Виктора вызов.
- Надо было разбудить, - повторил он, поддерживая ее здоровой рукой за локоть. - И если будут звонить еще раз...
- Если будут звонить еще раз, я обязательно вас разбужу, - освобождая руку, договорила Никитина. - Столовая вот здесь, - кивнула она на неплотно прикрытую дверь справа, - Приятного аппетита!
Через два дня, когда медсанбат переехал из Эрчи в Надь-Перкату, в палату, где лежал Виктор, поднялся после завтрака Стрижанский.
- Приехал ваш отец... Внизу, в приемной.
Разыскивая приемную, Виктор чуть не заблудился в длинных коридорах и многочисленных комнатах бывшего графского дома, украшенных картинами и заставленных старинной тяжелой мебелью. Сверкающий, как стекло, поскрипывал под его ногами натертый до блеска паркет.
Отец сидел на зачехленном белом диване со старым номером "Красноармейца" в руках. Услышав мягкие шаги, полковник обернулся, бросил журнал на круглый, покрытый простыней стол, поднялся навстречу:
- Здравствуй, Витёк!
- Привет!
- Ты садись, садись!..
Командир бригады усадил сына рядом на диван, чуть отодвинулся, чтобы лучше разглядеть его.
- Как рука?
- Да почти в порядке.- Виктор поднял раненую руку на уровень плеча, согнул в локте: - Видишь?
- А что говорит врач?
- Денька три-четыре - и в полк... Мы долго тут простоим, не знаешь?
- Точно не могу сказать. Резерв фронта.
- А что предполагается?
- Я думаю, прикрытие Будапешта с запада. На случай попыток противника деблокировать "котел".
Угостив сына папиросой, Мазников закурил, медленным взглядом проводил сизое облачко дыма.
- Витёк,- помолчав, наконец сказал он совсем другим голосом.- Мне нужен адъютант.- Командир бригады посмотрел сыну прямо в глаза.- Его ранило незадолго до твоего приезда, и я до сих пор никого не подобрал. Ты уже повоевал. Три раза ранен. Никто не посмеет упрекнуть. Войне скоро конец. А ты... ты у меня один! Если хочешь..,
- Я знаю, что у тебя нет адъютанта.
- Ну и что же ты думаешь?
Они встретились взглядами, и Виктор увидел в глазах отца и вопрос и просьбу. "А что подумают Казачков, Снегирь, Овчаров, Свиридов?"
- Пусть лучше будет так, как есть,- сказал он.
- Почему?
- Потому что меня хочет взять адъютантом отец. Ты прости. Но пойми. Это не совсем удобно. И не по мне. Понимаешь, такая работа... Это не по мне!
- Значит, ты отказываешься?
- Да.
- Жаль, жаль... Но, наверно, ты прав.
Больше об этом они не говорили. И каждому стало легче, будто неожиданно и просто разрешилось мучившее их обоих давнишнее и большое сомнение.
Когда Виктор, договорившись с отцом встретиться здесь же, в медсанбате, на новогоднем вечере для офицеров, вернулся в палату, там бушевал сержант-сапер:
- Вызывают, и, пожалуйста - готовьтесь отправляться в тыл!
- Правильно! - равнодушно откликнулся лежавший на койке Никольский.- Для тебя войне конец.
- Конец?! Для меня конец будет, когда Берлин возьмем и фюрера вздернем! Конец!.. Подумаешь, важность! Два пальца на левой руке оторваны! Правая цела? Цела! Ну и в чем дело? Стрелять могу? Могу! Минировать могу? Могу! А они - в тыл! Н-нет, я до самого Толбухина дойду! - Он повернулся к присевшему на койку Мазникову. - Скажите вот вы, товарищ капитан, правильно они поступают? Из-за этих вот несчастных двух пальцев,- сапер потряс забинтованной кистью левой руки,- из-за этих несчастных пальцев меня хотят в тыл направить! Врачи называются! Руку мою разглядели, а душу-то не разглядели... Помощники смерти! А куда я сейчас поеду? К кому? Меня жинка, если жива, в немецком концлагере ждет. И сынок там, пять лот ему!.. Люди написали, сообщили, что угнали их. Эго вот доктора знают? Не выпишут в батальон, сам удеру!.. Я вот сейчас обдумаю и прямо Сталину рапорт напишу!
Отшвырнув войлочные туфли, он лег, не снимая халата, и больше не сказал ни слова.
За дверью послышались шаги и сердитый голос Аллочки:
- Товарищи! Товарищи! Вернитесь! Кто вас пропустил?
- Милый одуванчик! Лапочка-эскулапочка! Успокойтесь и не волнуйтесь, мы быстро исчезнем...
Ну, конечно, это был Казачков!
Виктор поднялся, распахнул дверь палаты. Казачков шел по коридору, отстраняя рукой забегавшую наперед Аллочку. Улыбаясь во все лицо и прижимая к груди какой-то сверток, за ним едва поспевал Снегирь.
- Вот он! - сказал Казачков, заметив вышедшего в коридор Мазникова.- Здоров, комбриг!
- Привет!
- Я сейчас позову дежурного врача! - затопала сапожками Аллочка.- Безобразие!..
- Дорогая моя! - наклонился к ней Казачков.- Нельзя же быть такой строгой! А за нами - магарыч,- Он остановил Снегиря, разворошил его сверток, достал оттуда плитку шоколада.-С наступающим Новым годом, дорогая Аллочка! Кушайте на здоровье и вспоминайте гвардейцев-танкистов.
Виктор поздоровался с ним и со Снегирем, повернулся к сверкающей глазами Аллочке.
- Вы уж нас не выдавайте.
- А! - махнула та рукой и, казалось, только сейчас заметила, что в другой у нее шоколад. - С вами разговаривать!.. Смотрите, только не долго! Через полчаса обход. Выговор из-за вас получу.
- Как дела, комбриг? - спросил Казачков, когда Аллочка, стуча каблучками, скрылась в глубине коридора. - Порядок?
- Порядок!
- Когда обратно?
- Денька через три-четыре.
- Давай поскорей, ребята скучают.
- Кожегулов-то как? И Петя Гальченко?
- Кожегулов умер, - мрачно сказал Снегирь, кладя сверток на подоконник. - В полковой санчасти. А с Петей тоже плохо - глаз совсем вытек. За Дунай Петю отправили, я тут в медсанбате справочки навел. Шапошников тогда сгорел, вместе с экипажем. У Алтыбаева машину разнесло, механика и радиста - насмерть!..
- Н-да, веселенькая была ночка!
- Веселей некуда!
Казачков потянулся к подоконнику, взял сверток.
- Тут вот тебе, комбриг, ребята прислали. К Новому году.
В свертке была еще одна плитка шоколада, три пачки "Казбека", изящная черная с позолотой авторучка и флакон одеколона.
- А это персонально от меня! - Казачков отвернул полу шинели и торжественно вытянул из кармана бутылку. - Коньяк! Трофейный! Специалисты говорят - французский. Жаль только, что бутылочка маловата - всего триста пятьдесят.
Виктор растерялся.
- А куда ж я ее дену? В столовую ж не понесешь: Знаете что? Давайте-ка мы его сейчас и раздавим, а?
- Прямо здесь? - испуганно спросил Снегирь.
- А чего? - усмехнулся Казачков. - В старину ратники пили из круговой, а мы - из горлышка. Новый год, Снегирек! Сам бог и Гоциридзе велели! Закусочка подходящая - шоколад!.. - Он встряхнул бутылку, посмотрел ее на свет. - Ну как, комбриг, ты еще в Ниночку не того?
- А тебе какое дело?
- Болею за товарища.
- Продолжай болеть и дальше. Пока "не того".
- Ну, ладно. - Казачков ловко выбил пробку и, подав бутылку Виктору, разорвал обертку шоколада. - Начинай ты... Перед употреблением взбалтывать.
- Что ж, с наступающим сорок пятым! - Мазников отпил из горлышка треть бутылки, крякнул, бросил в рот кусочек
шоколада.
- Теперь ты,- кивнул Казачков Снегирю.
Тот взял бутылку, покраснел, оглянулся, нет ли кого в коридоре.
- С Новым годом, товарищ гвардии капитан! За ваше скорейшее выздоровление!
Казачков выпил последним и успел вовремя: в конце коридора послышался стук Аллочкиных каблучков. Увидев на подоконнике пустую бутылку, она изумленно остановилась, и ее веселые глаза стали совсем круглыми.
- О-о-о! Вы пили?
- Миленький одуванчик! Только одну на троих.
- Уходите! Стрижанский!
Казачков и Снегирь встрепенулись.
- Тревога! Исчезаем! Бывай, комбриг! Вечером, может, увидимся!
- Бутылку-то свою заберите! - засмеялась Аллочка.- Вон на окошке... Растерялись, гвардии танкисты!