Об этом он и решил сказать своим бойцам. Это прозвучало не как приказ и не напутственная речь. А просто бывалый солдат давал советы…
- Зря башку подставлять под пули ни к чему. Пользы от этого мало. Но и не мешкать. Действовать с расчетом, но решительно. А то бывает: пока станешь собираться да раздумывать, мокрое место от тебя останется.
Сержант приказал оставить в роте все лишнее, что есть при себе.
- Живы будем - вернемся назад, получим. Лучше взять побольше дисков и гранат. Предмет первейшей необходимости. А по дороге не купишь. Все ларьки закрыты на учет.
Шутке рассмеялись. Бывалый сержант. Даром что неказист на вид и ростом не вышел…
Поползли.
Уже через час противник, прочно засевший в одном из домов, открыл огонь, не давая двинуться дальше. Завязалась перестрелка. Черноголов, укрываясь в воронках, подобрался поближе и одну за другой кинул в окна три гранаты. Гитлеровцы на мгновение замолчали. Воспользовавшись этим, отряд обогнул дом и пополз дальше.
Еще метров двести. На пути - широкая улица. Хочешь не хочешь, а пересечь открытое место надо, другой дороги к универмагу нет. Павлов огляделся. Теперь их уже только одиннадцать: троих лишились в перестрелке у дома… Солдаты цепочкой расположились на развороченном тротуаре - кто в яме, кто за грудой камней. Павлов подает знак - перебираться на ту сторону.
Пример показал Александров. Он иначе не мог. Он был коммунист.
Плотно прижавшись к мостовой, Александров стал быстро-быстро работать локтями, с каждым движением продвигаясь вперед. И вот он уже пересек улицу. Ввалился в воронку. Взмахнул рукой: давай!
Но тот, кто пополз вторым, остался посреди мостовой… То был Кононенко, один из четырех лозовчан.
- Эх, Антон, Антон, и схопыло ж тебе лихо, - прошептал Евтушенко, увидев, что земляк лежит недвижим.
Секундное замешательство - и еще один солдат ринулся вперед. То был совсем молодой парень, бледнолицый, с широко раскрытыми немигающими глазами. Его тоже настигла пуля. Он громко застонал.
Но тут на мостовой появился Шаповалов. Ни секунды не задерживаясь, он схватил раненого за воротник и поволок в сторону. Тот продолжал громко охать.
- Годи тоби завываты, - прицыкнул Шаповалов. - Горлом богато не навоюешь, браток…
Только оказавшись в воронке, парень притих.
- Шо мени з тобою робыть? - как бы раздумывая вслух, спросил Шаповалов, перевязывая пробитую пулей ногу.
- Вы идите без меня… Я отвоевался… Вот дождусь, стемнеет… - уже совсем тихо пролепетали посиневшие губы. Парень, видимо, уже стеснялся своей слабости.
Остальные проскочили через улицу благополучно. А к вечеру девяти бойцам снова пришлось выдержать бой.
Развалины - прекрасное укрытие. Гитлеровцев встретили дружным огнем. Уложили немало. Но и сами потеряли еще двоих.
Когда бой стих, кто-то обнаружил лаз в подвал. Спустились. Темень. Но понемногу глаза стали привыкать. Вот в углу топчан, а на нем какой-то ворох. Кто-то чиркнул спичку.
- Это ж наши! - раздался из угла не то крик, не то стон.
На топчане лежала пожилая женщина. Рукой она прижимала к плечу окровавленную тряпку.
Пока Александров, выступая в роли санитара, перевязывал раненую, она сбивчиво рассказывала о себе. Дом ее сгорел, и вот уже несколько дней она под пулями пробирается к Волге. Утром ее ранило, и она забралась в этот подвал - когда-то здесь жили ее родичи. "Совсем уже думала, смерть приходит, да спасибо вам, сыночки, помогли". Выяснилось, что лишь вчера она проползала мимо универмага. Там теперь фашисты.
- А наши? Наших не видела?
- Нигде там наших не (видать, - сказала она, - одни фашисты.
Павлов задумался. Мог ли он знать, что с Федосеевым, которому он в обмотке своего ботинка нес приказ об отходе, все уже кончено! А между тем это было так. Вскоре после того как связной, посланный Елиным, выбрался из универмага, противник предпринял атаку.
О трагедии, разыгравшейся в те сентябрьские дни сорок второго года в подвалах сталинградского универмага, впоследствии поведал бывший боец первого батальона - перед самым концом войны его освободили из фашистского концентрационного лагеря наши войска.
Не встречая больше сопротивления - стрелять было нечем, - гитлеровцы, прежде чем войти в здание, пустили в ход огнеметы. Удушливый дым распространился по всему подземелью. Это был конец. И для тяжелораненых, и для тех, кто оставил в пистолете последнюю пулю для себя… Лишь очень немногие оказались в плену…
Разумеется, ничего этого Павлов не знал. Он имел приказ, и мог ли он его не выполнить! Что до той женщины, то положиться на ее слова рискованно. Могла напутать, старая… Хотя и врать-то ей вроде ни к чему…
И сержант принял решение: пусть их теперь осталось семеро - все равно: приказ есть приказ! Надо двигаться вперед.
Рассвет застал их на перекрестке, откуда хорошо был виден универмаг. Замаскировались. Павлов облюбовал наблюдательный пункт в груде железа - очень кстати она оказалась навороченной на углу. Пожалуй, права та, старая. Наших тут уже нет. Иначе гитлеровцы не расхаживали бы по двору так открыто, не таясь…
- Устроили бульвар, подлюги, - проговорил громким шепотом Черноголов.
- Сейчас забегают, - отозвался кто-то. И все семеро открыли огонь.
Фашисты бросились бежать, но тут же попадали. Непонятно - то ли их настигли пули, то ли они просто залегли.
И сразу же из окон подвала раздались автоматные очереди. Откуда-то с чердака застрочил пулемет.
Павлов подал сигнал отходить. Кроме него, отползти успели только четверо…
Обратный путь был тоже нелегок. В непрерывных стычках прошел весь день и почти вся ночь.
И откуда только у человека силы берутся!
На третьи сутки стал донимать голод. Ведь за это время всего-то и съели по нескольку сухарей да немного пареной пшеницы, которую обнаружили в каком-то подвале. Не густо!
Правда, Павлову с Александровым достался еще помидор - один на двоих. Увидел его Александров, когда полз впереди.
- Гляди, сержант, вон закуска лежит.
Действительно: на обочине мостовой лежал большой красный помидор. Выглядел он очень аппетитно.
- А под ним того и гляди - мина, - с досадой добавил Павлов. - Да мы его сейчас "разминируем". А ну, давай отползай подальше…
Александров отполз, а Павлов, хорошенько осмотрев все вокруг помидора, стал легонько его приподнимать: нет ли там предательской проволочки? Мины не оказалось. Александров, наблюдавший издали, возвратился.
- Может, отравленный? - неуверенно сказал он, облизывая пересохшие губы.
- Станут они у себя разбрасывать отравленное. Разве что своих травить! - возразил Павлов. Только теперь до него дошло, что и минировать-то противнику у себя в тылу незачем было. - Скорей всего раззява какая-нибудь обронила, спасибо ей… - И он разломил спелый плод.
Помидор оказался сладким, сочным и немного притупил чувство голода. А главное - утолил жажду. Воды ведь в городе давно уже не было. Водопровод бездействовал, и воду приходилось брать либо в Волге, либо в маленьких речушках, что протекали по оврагам. Еще выручали бассейны, куда стекались дождевые потомки. Но за двое суток, что Павлов и его товарищи действовали по тылам врага, ни один такой бассейн не попадался. Так что сочный помидор пришелся более чем кстати.
А вот и показались знакомые зеленые вывески. Это военторг. Два дня назад штурмовая группа Павлова начала отсюда свой трудный рейд в тыл противника. Теперь только бы перебраться через улицу - и, можно сказать, пришли домой. Но соваться очертя голову опасно. За двое суток многое могло измениться.
На пути - маленький домик. Под ним - подвальчик. Сюда, пожалуй, можно рискнуть. Подвальчик, помнится, тесный, так что даже если там и гитлеровцы, то вряд ли их очень много.
Приготовив гранаты, Павлов, Черноголов, Александров, Евтушенко и Шаповалов - все, кто уцелел, подползли к домику. Но на этот раз гранаты не понадобились. В подвале оказались свои, из седьмой роты.
- Павлов! Жив!
- Поесть, ребята, найдется?
Нашлось сало, хлеб.
- Где наша рота?
- На месте. Где была, там и стоит… Но туда засветло не пробраться. Снайпер…
- А мы его малость охмурим, - подмигнул Павлов. - Значит, так: вы вчетвером оставайтесь пока тут, - приказал он своим усталым спутникам, - а я подамся в роту…
Теперь гранаты пошли в ход. Одна за другой они подняли густое облако пыли. Отличная завеса! Под ее прикрытием Павлов в два-три прыжка преодолел неширокую улицу.
А еще через пять минут он уже докладывал командиру роты Наумову: потери - девять человек. В универмаге наших не оказалось. Фашистов за время рейда перебито не меньше полусотни. Геройски вели себя Александров, Черноголов и Шаповалов.
О результатах рейда сообщили по телефону в штаб батальона.
- Девять человек, говоришь?.. - переспросил Жуков, услышав о потерях. И немного помолчав, приказал - Дать Павлову сутки отдыха. Заслужил.
Сержант не стал медлить с выполнением приказа. Отыскав в дальнем углу подвала груду сухого тряпья, он завалился спать. Но сутки, которыми он был награжден, не удалось отдыхать. Бой начался уже на рассвете.
21 и 22 сентября были критическими днями для шестьдесят второй армии. Тяжело пришлось и Тринадцатой гвардейской. Противник бросил на центр города четыре соединения, сотню танков, авиацию. Гитлеровцы стремились отрезать дивизию Родимцева от основных сил армии.
Это им не удалось. В первые же часы боя гвардейцы отразили двенадцать атак. Бой длился весь день, и после короткого ночного перерыва наутро разгорелся с новой силой.