Глава восьмая
Матейчо никогда не блистал ни умом, ни природным интеллектом, но он легко скрывал этот свой недостаток, пользуясь врожденной склонностью быстро приспосабливаться к любой новой обстановке. Однако, попав в совершенно новую для него среду, в казарму, он в первые дни в офицерской форме чувствовал себя напуганным и неуверенным. Ему казалось, что он никогда не найдет кратчайшей дороги к сердцам тех, кто должен будет работать с ним. Ему отдавали честь, а он бессознательно оглядывался вокруг, и ему казалось, что приветствие людей относится не к нему, а к кому-то другому. И только дней через десять у него появилось чувство, что он с детских лет носит военную форму. Много раз по собственной вине он совершал подлые и глупые поступки. Вот в эти моменты он показывал свое истинное лицо. Стремясь скрыть свои недостатки, он становился жалким и смешным.
Сначала он ночевал в канцелярии батальона. Кровать его была всегда аккуратно и чисто застелена, утром его сапоги блестели. Завтрак ему приносили, обедал он с столовой военного клуба. Ножом и вилкой Матейчо пользовался неумело и украдкой поглядывал, как делают это другие. Он молча ел и задумчиво смотрел перед собой, стараясь производить впечатление очень занятого, усталого и недоступного человека. Ему заискивающе и даже подобострастно улыбались подпоручики и поручики, сидевшие за другими столами, а он удостаивал их только сдержанным кивком головы. Втайне он завидовал их непринужденному поведению, чувствуя себя чужим среди них, и ему становилось легче только тогда, когда он выходил на улицу. В одиночку он шел в казарму и там становился совсем иным - самоуверенным и довольным собой.
Присмотревшись, он заметил, что никто из офицеров, кроме дежурного по полку, не ночует в казарме. Стоило ему намекнуть фельдфебелю роты о квартире, как тот сразу же предложил ему свои услуги.
На другой день они остановились перед новой калиткой, окрашенной в зеленый цвет. Тут Матейчо немного задержался. Предупредительно попросил:
- Эй, начальник, гляди, не расквартируй меня у каких-нибудь фашистов, а то потом отвечать придется.
- Будьте спокойны, господин капитан, - заговорщически подмигнул фельдфебель. - Тут свои люди.
- Нет, я тебя предупреждаю, чтобы потом ты не говорил, что не понял меня. Мы с буржуями на ножах, и я им не окажу такой чести.
Цементная дорожка вела в глубину двора, где возвышался одноэтажный домик с просторной террасой.
Фельдфебель постучал в наружную дверь. На стук вышла женщина неопределенного возраста, полная, ниже среднего роста, словоохотливая и улыбающаяся. Глаза живые и лукавые, волосы - черные как смоль, брови - ниточкой.
- Вот, госпожа, привел вам квартиранта. Покажите ему комнату, договаривайтесь, а я побегу, дела у меня. - Он отдал честь Матейчо и ушел.
Матейчо вытер у порога ноги. Оглядел будущую хозяйку с любопытством человека, впервые попавшего в чужую среду, которому все ново, интересно и любопытно.
Она показала ему комнату с окном в сад. Но Матейчо словно ничего не видел и не замечал, кроме женщины, которая говорила приятным грудным голосом. А когда она смеялась, под ее сочными, чувственными губами показывались два ряда белых зубов.
Матейчо отвечал кратко. Каждое слово обдумывал. О цене за квартиру торговаться не стал, хотя она и показалась ему дороговатой. Разве можно было торговаться с такой женщиной?!
Он вздрогнул, когда она спросила его:
- Господин офицер, могу ли я узнать, вы семейный?
- Что? - спросил он и подумал, что она, если узнает, что он женат, откажет ему в комнате.
- До сих пор я сдавала эту комнату только холостякам. Для семейных она очень неудобна.
- Будьте спокойны, госпожа, я буду жить один.
- Вы холостой, правда? - улыбнувшись, спросила она.
- Да, до сих пор у меня не было времени обзавестись домом, - солгал он и почувствовал, что краснеет. Чтобы переменить тему разговора, он поинтересовался: - А где ваш муж?
- Мобилизован как офицер…
- На фронте?
- Нет, в какой-то интендантской части в Венгрии. Он старше вас, но все еще поручик. Если у вас есть багаж, можете перенести его сразу же.
- Да, я перенесу, но, может быть, завтра, - промямлил Матейчо, так как у него не было вообще никакого багажа в казарме, кроме полотенца да милицейской одежды под кроватью в канцелярии батальона. - Сегодня уже можно спать здесь?
- Пожалуйста, комната в вашем распоряжении, - ответила она, и ему показалось, что при этом женщина улыбнулась как-то многозначительно.
Матейчо остался в комнате один. Рабочий день еще не кончился, но у него не было никакого желания возвращаться в казарму. Все равно и без него работа не остановится.
Он ощупал пружины, приподнял край одеяла. Простыни были белоснежные. Делал он это не потому, что сомневался в чистоте, а просто из любопытства. Он лег на спину, стараясь не испачкать покрывало сапогами. Хозяйка не выходила у него из головы. Матею просто не верилось, что ему посчастливилось жить под одной крышей с такой женщиной.
Около часа он лежал на спине, но в конце концов не вытерпел и решил найти какой-нибудь повод, чтобы поговорить с ней. Он оглядел себя в зеркале, пригладил каштановый упрямый чуб, несколько раз набычил шею, потому что ему все казалось, что воротник кителя немного широк. Выйдя из своей комнаты, он нерешительно остановился в коридоре и дрожащей рукой постучал в дверь кухни. Показалась хозяйка, все такая же ласковая и улыбающаяся.
- Пожалуйста, господин капитан, - учтиво пригласила она его.
- Хотел вас спросить, где можно умыться? - спросил Матейчо. Это пришло ему в голову в последний момент. Вообще-то он не мог похвастаться этой полезной привычкой, поскольку иногда день, а то и два не умывался.
- Вот умывальник, здесь будете умываться. Другой возможности нет. Может быть, не совсем удобно, но…
"Эх, - подумал Матейчо, - ради тебя я готов целую неделю никуда не выходить, как же мне может быть неудобно? Наоборот, даже очень удобно".
Она подала ему банное полотенце и из деликатности вышла из кухни. Матейчо зафыркал над умывальником, как конь, тщательно вытерся, причесал взъерошившиеся волосы, и в это время вошла хозяйка.
- Военному если не помыться за день два-три раза - плохо дело, от такого службы не жди, - назидательно изрек Матейчо.
- Я тоже очень люблю чистоту, - добавила хозяйка, чтобы что-то сказать.
- Для нас это первая необходимость, - болтал он, только чтобы найти повод для дальнейшего разговора.
- Пойдете на службу сегодня? - спросила она, как только Матейчо замолчал.
- О-ох, наша служба - это наказание, да и только! - Для большей убедительности он тяжело вздохнул. - Верите ли, я три дня и три ночи переезжал с места на место. Служба. Преследовали шпионов.
- Поймали? - спросила она с интересом.
- А как же! Как миленьких.
- Раз вы совершили такой подвиг, то заслуживаете отдыха. Останьтесь на ужин. Есть отличное винцо, мой луж славится во всей округе как мастер-винодел.
- Это что же, его главное занятие? - наивно спросил Матейчо.
- Нет, просто у нас свой виноградник. А муж - адвокат. Петр Цеков - может быть, слышали о нем?
- Да-да! - Матейчо сделал вид, что это имя ему известно, хотя сам впервые услышал его. - Как-то мне пришлось заниматься с адвокатами. Возможно, он вел дела наших ребят.
- Да, ведь это его работа, - добавила она.
- Стало быть, найдем общий язык, - промямлил Матейчо. - А как ваше имя?
- Раина, - ответила она и стала накрывать стол к ужину.
Матейчо переступал с ноги на ногу, с любопытством и скрытой завистью осматривая аккуратную и хорошо оборудованную кухню. Он все еще не мог преодолеть свое смущение и неловкость. Раина лукаво улыбнулась, указала ему место за столом:
- Пожалуйста, садитесь. Сейчас только налью в кувшин вина! - И она выскочила наружу.
Как только она вышла, Матейчо облегченно вздохнул и полушепотом сказал себе:
- Вот дела! Это тебе не то что в деревне. Ну, фельдфебель, ну, дьявол, разместил меня у такой крали…
Сначала Матейчо держал вилку неловко, рука его подрагивала, но после второго бокала появилась уверенность и веселое настроение.
Щеки Раины порозовели, язык развязался. Это придало еще больше смелости Матейчо, которым овладело внезапное пьяное желание говорить. Он и сам не мог себе объяснить, почему в присутствии этой женщины у него появилось желание рассказывать ей только страшные истории. Его не интересовало, что ее любопытство и сочувствие были притворными. Он спешил выставить себя в лучшем свете, таким, каким он себе и во сне не снился. Стоило ему вспомнить, что он был в тюрьме, как его подхватила неудержимая волна бахвальства. Он рисовал себя первым среди лучших. Притворно-наивные вопросы Раины подбадривали его еще больше.
- Ах, вы были приговорены к смертной казни? - спросила она, слегка прикусывая нижнюю губу.
- Конечно! - самодовольно рисовался Матейчо. Он врал не моргнув даже глазом: - Целую ночь сидишь, бывало, в камере и ждешь, что каждый миг звякнет ключ и тебя поведут на виселицу…
- Ох, это ужасно, мое сердце разорвалось бы… - вся дрожа, проговорила хозяйка.
- Я твердо решил требовать для себя смерти без формальностей.
Она смотрела на него изумленно, может быть, даже верила ему, а Матейчо, довольный произведенным эффектом, продолжал:
- А знаете, мы, осужденные на смерть, по приказу сверху должны были плевать в глаза попу, а если у нас не были связаны руки и ноги, то давать хорошего пинка прокурору. И страшно, когда тебя ведут вешать, а ты еще не проснулся…
- Почему? - прервала она его.