- Здравствуйте, - голос старшего лейтенанта Хабарова был, как всегда, ровен и сух. Он попросил разрешения отдать от имени командира дивизиона несколько очередных распоряжений и добавил: - Вас Первый спрашивал. (Первый - это командир полка). Звонил со своей вышки, просил сообщить его адъютанту, где вы будете завтра.
- Буду на своей вышке, - поспешно ответил Костя, хотя назавтра собирался на шестую батарею и потом в штаб дивизиона. Язык у него не повернулся сказать, что еще день проведет в районе огневых позиций в то время, как командир полка почти на самой передовой.
Беседа с комиссаром продолжалась. Потом все трое легли отдохнуть, а когда Ватолин проснулся, было уже утро. Так вот и пришлось ему отправляться в Атуевку по свету.
До переправы он добрался благополучно. Мостик был разбит, только одно бревно еще держалось, застряв концами между повозками, скатившимися с берега и вставшими поперек дороги. Колеса их захлестывала мутная, с желтым оттенком вода. Ватолин, не глядя под ноги, перемахнул бревно и сразу уткнулся в землю. Он уловил мгновение, которого хватило, чтобы спрятаться от разрыва.
Стреляло, судя по всему, самоходное орудие. Снаряды рвались почти одновременно с выстрелами, через секунду-две: короткий, приглушенный свист - и вспышка с раскатистым треском. Осколки проносились над головой, воздушная волна взметала пыль и била в спину, еще сильнее прижимая к земле.
Первой мыслью Ватолина было, что целый экипаж вражеской самоходки нацелился сейчас в него единственного и ни в кого другого. Ради того, чтобы убить именно его, посылает самоходка снаряд за снарядом. Она может долбить хоть дотемна, а ему и нужен-то один малюсенький осколок, чтобы не встать уже… Он здесь один, и никто его не защитит, и пути отсюда нет. Лежи и жди, когда снаряд угодит рядом, а то й прямо в тебя. Вот он… Нет, пока не этот, значит, следующий. И снова не тот. Который же?
Пушка била, поднимая фонтаны земли то по одну, то по другую сторону узкой, приютившей Ватолина ложбинки. Как ни старался стрелок фашистской самоходки, а попасть не мог. Случается так в артиллерии: цель пристреляна, осталось только поразить ее, и это "только" не получается. Ватолин подумал, как ругаются, должно быть, сейчас немцы, насмехаясь над своим стрелком. От этой мысли ему стало легче: "Погодите, шелудивые, и до вас черед дойдет". Однако холодное, вызывающее озноб ощущение одиночества и беззащитности тут же вернулось. Ватолин чувствовал, что, если и не попадет в него немецкий горе-стрелок, он сам долго не продержится, встанет и побежит навстречу вспышкам и свисту.
Навстречу он не побежал, а выждал очередного разрыва и метнулся к Атуевке, к подножию высоты, где начиналось мертвое, то есть не просматриваемое противником, пространство. Он приблизился к нему и уже видел вход в какой-то блиндаж, выдолбленный в твердой породе у подножия высоты, и в это мгновение его швырнуло и больно ударило о землю.
Очнувшись, Ватолин не сразу понял, что его тащат под мышки и каблуки волочатся по земле. Потом он увидел над собой сосредоточенное, чисто выбритое лицо сержанта с белоснежным подворотничком под двойным подбородком. В ушах звенело, тупая боль ходила по спине от головы до пояса.
- Хватит. Теперь я сам, - Ватолин встал и отряхнулся.
- Зайдите сюда, товарищ лейтенант, - дверь блиндажа отворилась, и появился высокий майор с орденом Красной Звезды на груди. - Сюда, - повторил он и обратился к сержанту; - Никита Саввич, помогите.
Ватолин, не дожидаясь помощи, поспешил к двери, переступил высокий каменный порог и остановился. Тут было непривычно чисто и пахло свечкой, сапожным кремом и хорошим табаком. Стол, вкопанный в землю, был тщательно выскоблен, на нем лежали крупномасштабная, изрисованная красными и синими полосами карта, карандаши, планшетка. В углу, за маленьким столиком, сидел телефонист, в другом углу - не обративший на Костю, кажется, никакого внимания лысеющий капитан. Майор указал на табурет.
- Садитесь.
Он внимательно оглядел Костю, провел рукой по коротко постриженной шевелюре.
- Как оно? Крепко стукнула?
- Не-ет, - вмешался сержант Никита Саввич. - Стукнуло в самый раз, чтобы не лез наперед.
Хоть всего и сержант, а разговаривал весьма вольно, видно, давненько возле начальства пребывал.
- Какой леший понес вас в такое время? - спросил неожиданно, не поднимая головы от стола, лысеющий капитан. - Жить надоело?
- Нет, - Ватолин покачал головой. - Не надоело.
И почувствовал смущение, от которого сам себе становишься неприятен. О капитане он подумал: "Наверное, начальник штаба", - и, вспомнив о своем Хабарове, заключил: "Все они, начальники штабов, такие… Сухари".
А майор? Видел уже Костя это скуластое лицо с чуть продолговатыми глазами и упрямым широким подбородком. Видел в своей дивизии - больше негде. Но где именно и когда?
Выслушав какое-то указание майора, хмурый капитан ответил:
- Будет сделано, Михаил Эрастович.
Эрастович! Все ясно теперь… Отчество "Эрастович" Ватолин запомнил, услыхав его еще там, в лагере под Вологдой, где формировалась дивизия. Запомнил, потому что Эрастом, Эрастом Антоновичем звали его любимого артиста театра музыкальной комедии. А не имеющий никакого отношения к артисту Михаил Эрастович - это Кормановский, командир стрелкового полка. Того самого полка, который Ватолин, вернее его второй дивизион, должен поддерживать своим огнем.
Боль от ушиба в спине и затылке у Кости внезапно прошла, зато ощущение неприязни к самому себе усилилось. Не так, совсем не так он, командир поддерживающего дивизиона, собирался встретиться с командиром поддерживаемого стрелкового полка. Собирался встретиться почти как равный с равным, потому что "поддерживающий" - это отнюдь не "приданный". Приданный полностью подчинен. Тому командир стрелковой части вправе приказать, а поддерживающему - не вправе, его он может только попросить, ну, в крайнем случае, потребовать.
Словом, командир артиллерийского дивизиона для командира стрелкового полка - фигура очень значительная. Эту истину Ватолин усвоил еще в училище, убеждался в ее непреложности на фронте. А теперь вот в применении к нему, Ватолину, какая он сейчас фигура? Жалкая!
- Артиллерией? - спросил Кормановский, обратив, должно быть, внимание на Костины петлицы.
Секунду помедлив, Ватолин встал:
- Исполняющий обязанности командира второго дивизиона лейтенант Ватолин.
Майор улыбнулся и развел руками:
- Так бы сразу и сказали. Очень рад. - Повернулся к капитану: - Видите, Николай Петрович, артиллерия к нам на помощь идет.
- Вижу. Дойдет ли только, - буркнул, по-прежнему не поднимая головы от бумаг, капитан.
- Дойдет. Я их, артиллеристов, знаю. Храбрый был воин бывший командир дивизиона. Вечная ему память… И новый, уверен, не подкачает.
Спохватившись, майор спросил:
- Вы что, совсем один? Или оставили кого в дороге?
- Один.
- Ну ладно, ничего. Ваш энпэ тут недалеко. А пока отдохните. Вот папиросы. Закуривайте.
Командир полка подошел к столу, взял карандаш, пометил что-то на карте, потом в блокноте и обратился к капитану. Ватолин не слышал их разговора. Он слышал, как за дверью рвались снаряды, как завязался воздушный бой и бомбы падали у переправы и дальше - восточнее. Он тянул "Беломорканал" и наблюдал, как майор говорил по телефону и хмурился. Казалось, он не замечали, как вздрагивал блиндаж и сквозь невидимые щели обшивки сыпалась земля, как крупные осколки бомб жужжали над блиндажом, били в дверь. Однажды только, когда погасли свечи, он шумно фыркнул и зашагал из угла в угол, пока сержант зажигал их.
Бомбежка стихла. Ватолин поднялся:
- Я пойду.
- Прошу подождать. Сейчас, - майор взял трубку, назвал какого-то "тринадцатого", сказал, чтобы тот был внимателен к соседу слева, берег "карандаши" (людей), а ночью вывез груз, то есть раненых. Потом поговорил с "шестнадцатым", с "двадцать вторым". Подумал и подошел к Ватолину: - Слышали, как тяжелая батарея била? По нашим тылам она часто бьет. На днях продовольственно-фуражный склад разнесла. Весьма мешает обороне. Так вот, лейтенант, батарея эта дальнобойная на нашем с вами участке находится. Надо бы ее накрыть. Подумайте. С наблюдательных пунктов ее не видно. По площади стрелять - снарядов не хватит. А от переднего края она близко… Подумайте. Может быть, откуда-то она просматривается все же, а?
- Подумаю.
- Ну, желаю удачи, - командир полка протянул руку, весело сверкнул продолговатыми глазами. - И выше голову, товарищ лейтенант, - дальше видеть будете.
Когда Ватолин добрался до района наблюдательных пунктов, немецкие бомбардировщики снова долбили лощину. А здесь, на переднем крае, было самое тихое место - здесь немцы не бомбили, чтобы не попасть в своих. Командир четвертой батареи Долгополых первым увидел Костю и бросился к нему:
- Ты?!
Ватолин, чуть было не отчеканив в ответ: "Так точно, товарищ старший лейтенант", улыбнулся устало; он никак не предполагал, что своим появлением вызовет у дяди Васи такую радость.
- Я самый. Меня кто-нибудь спрашивал?
- Спрашивали. Из полка звонили и начальник штаба Хабаров спрашивал.
- Что сказал Хабаров?
Долгополых пожал плечами и ответил нерешительно:
- Высказал недоумёние.
У большой норы, выкопанной под фундаментом стоявшего здесь когда-то дома и называемой все же блиндажом, Костю встретил ординарец Недайвода и доложил, что приказание выполнено - обмундирование для командира дивизиона получено.