10
Весь день Головеня и его друзья провели в Выселках.
Думали, обсуждали: куда двигаться, как обойти фашистов? Враги и слева и справа устремляются к горам, как видно, собираясь с ходу овладеть ими. Здесь, на хуторе, их пока нет, но ведь появятся. Наверняка прочешут сады, рощу и этот массив конопли, поднявшейся в рост человека.
К ночи небо заволокло тучами, запахло дождем.
- В непогоду - оно сподручнее, - сказал Донцов.
Пруидзе перекинул через плечо связанные ремни, подошел к лейтенанту.
- Прошу.
Став ногою в петлю, будто в стремя, Головеня обхватил солдата за шею: так совсем удобно. Да и солдату легче.
Согнувшись, Пруидзе быстро скрылся со своей ношей в конопле. Донцов поспешил за ними. Наталка, проводив их взглядом, вернулась в дом - молчаливая, угрюмая. Прошла на кухню, в горницу. Представила, как она будет здесь одна. На глаза навернулись слезы. Схватилась за голову: что же делать? Может, пока не поздно, уйти вслед за бойцами? С ними бы хорошо. Да и раненому в пути хоть немного поможет. Ведь надо пройти не километр, не два…
От мысли, что она больше никогда не увидит простых, добрых людей, стало грустно.
Тревожила и своя боль, своя нелегкая судьба: осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Надо было идти, искать деда, а куда идти? Где он теперь? Может, и в живых нет…
Сидеть, ничего не делая, невмоготу.
Подхватила подойник: пора корову доить. Подошла к сараю, остановилась и минуты две вслушивалась: тишина вокруг, будто и войны нет. Но это только кажется. Здесь она, война, притаилась… Темно в хатах. Пора зажигать огни, а люди не решаются…
- Лыся, Лыся, - поднесла к коровьим губам кусочек хлеба. - Да стой ты, Лысуха!
Теплыми струйками зацвиркало молоко. Стоит, пожевывает Лысуха. Молока, как никогда, много. Только присела, а уже почти полный подойник.
Когда вышла из сарая, вновь подумала о соседях: где они? Кажется, что в хуторе ни одной живой души не осталось; в самом деле, ни шороха, ни звука… Стало страшно. Ступила на крыльцо и вздрогнула, услышав скрип калитки. Кто это?.. Перед ней солдат: в одной руке мешок, другая беспомощно повисла; из прорехи на рукаве выглядывает бинт. Поняла - раненый.
- Может, молоко есть? - тихо спросил незнакомец.
- Только подоила. Парное.
- Давай, - отозвался солдат, опуская мешок на ступеньку. - Парное так парное.
Наталка вынесла кружку, ломоть хлеба:
- Пейте на здоровьечко.
Солдат выпил кружку, зачерпнул вторую.
- Как же вы один… с такой рукой… - посочувствовала девушка.
Он будто не слышал. Зачерпнул еще одну кружку, заговорил отдуваясь:
- На перевал надо… Объясни, как лучше.
- На перевал? - оживилась Наталка. - А ось так, прямо! Бачитэ тополь под окном? Ну, вот, мимо той хаты… Дальше конопля, потом речка… мелкая, в любом месте по колена…
Ей стало жалко солдата и, желая хоть чем-нибудь помочь ему, добавила:
- Только сейчас трое туда ушли… Один, как и вы, раненый. Вы хоть в руку, а у него нога прострелена. Может, нагоните?
Солдат поставил кружку на завалинку, посмотрел на оставшийся ломоть хлеба:
- Маловато в такую дорогу. Тащи паляницу, давай, что там у тебя…
- Может, масла?..
- Неси!
Она быстро вернулась с маслом и хлебом. Солдат завязал мешок, отставил в сторону и вдруг, шагнув к девушке, грубо обхватил ее за талию.
- Ишь ты, какая кругленькая.
- Пустите, у вас же рука ранена!
- Фашистам себя бережешь?
Рванулась, готовая закричать, позвать на помощь. Но кого позовешь? Вокруг ни души.
- Вы же свой, советский!.. Пустите.
Он зажал ей рот ладонью, потянул с крыльца вниз, на разбросанное сено.
Отчаяние охватило девушку.
- Серко! Серко!.. - задыхаясь, закричала она.
Из-под повети, гремя цепью, выскочил пес и с яростью набросился на чужого. Солдат замахал руками, отбиваясь, попятился к калитке. Наталка метнулась в дом и в ту же секунду услышала выстрел. Испуганно взвизгнул Серко. Забилась в угол, притихла: сейчас придет!
Но солдат исчез.
Ночью так и не уснула, думала: чего ж от врагов ждать, если свои такое вытворяют… А может, это был фашист? И опять во всех деталях припомнился рассказ деда о том, как поймали немца, переодетого в красноармейскую форму, а в мешке у него был яд для отравления колодцев.
"Что же делать?" - спрашивала себя Наталка и не могла найти ответа. Если бы знала, где находятся партизаны, все бросила, сейчас бы ушла к ним! Но где они, партизаны? Куда идти?..
Восемнадцать лет прожила Наталка на свете. Кончила десять классов, собиралась учиться дальше. Легко давался немецкий. Директор школы советовал поступать в институт иностранных языков. Но в те самые дни, когда надо было решать, куда идти учиться, заболела мать. Более месяца Наталка не отходила от нее. А вскоре началась война.
Сперва думалось: война быстро закончится. Но она разгоралась, охватывала все новые города и села и вот дошла до Кубани… И деда нет…
Наталка ткнулась лицом в подушку и разрыдалась.
11
Подменяя друг друга, Донцов и Пруидзе уже много часов несли командира. К ночи совсем измотались и остановились возле огородов какой-то станицы. Прилегли в росистой траве.
Говорить не хотелось, думалось о том, как скорее пройти в горы. В станицу лучше бы не заходить. Обогнуть стороной, а там через речку в лесок, за которым уже предгорье… Но как не зайдешь, если в запасе ни куска хлеба, если голод валит с ног.
Взять продукты у Наташи они не решились. Пожалели девушку: может, ей придется еще труднее, только тем и жить будет, что удастся от фашистов спрятать.
Чудесная девушка эта Наташа! Приветливая, ласковая. Русые косы падают на грудь. А глаза голубые, чистые. И нет в них ни лукавства, ни лжи, такие глаза разве что у ребенка бывают.
Каждый из них хотел бы помочь ей, а как? Изломают, затопчут враги, как придорожную былинку. Да разве ее одну? Сколько жизней унесла война! А сколько еще унесет?..
Станица совсем близко: стоит перелезть через плетень, пройти по огороду, и вот она, крайняя мазанка. Там, небось, и вареная кукуруза с солью найдется, и молоко, и сыр.
"Рискнуть, а?" - подумал Донцов. Как бы угадав его мысли, Пруидзе сказал:
- Ходыть туда-сюда - солнце встанет. А нам темно надо. Нельзя ходыть.
- А если надо?
- Хо, надо! Жизнь надоел? Помирать хочешь?
- Не пойму я тебя, Вано, - пожал плечами Степан. - Вчера говорил: без бурдюка и жареного барана в горы не ходи, а теперь с пустыми руками зовешь?
- Говорил, говорил… Мало что говорил!.. Как думаешь, в горы колхозный скот пошел?
- Ну, пошел. А нам что от этого?
- Как - что? Чудак ты, Степан!..
- Не понимаю, - уставился на него Донцов. - Вот ты зубы скалишь, а я не понимаю.
- Какой черт из тебя солдат! - выругался Вано. - Неужели баранья твоя башка не понимает? Где скот - там и шашлык!
- Ах, вон что. Нет, уж извини. Мало того, что немцы грабят, так еще и мы начнем колхозников обдирать? Да для этого, скажу тебе, не баранью, ослиную голову надо иметь. Вдумайся, что говоришь-то.
- Глупый. Совсем глупый! - ударяя себя ладонями по бедрам, горячился Вано. - Гостями на кош придем!.. Кавказ понимать надо!
Донцов с сомнением покачал головою:
- Нет, лучше здесь продуктами запастись.
- А у тебя здесь что - склад пэфээс? - с ехидцей заметил Вано.
- Хрен у меня здесь!
- Значит, чужое брать? Грабить? - напирал Пруидзе. - Думать надо!
- Сравнил змею с веревкой. Там, в горах, то, что удалось спасти от немцев. А тут совсем другое… Тут, чем врагу отдавать, так лучше своим… Да, как ты не понимаешь?
Головеня не вмешивался в их спор. Он сердцем рвался в горы, хотя отлично понимал, что там будет не легче. Перевалить через хребет - не польку-бабочку сплясать. Отсюда до Сухуми - а они пойдут именно так - более двухсот километров. Покрыть это расстояние можно бы за две недели. Но при условии, когда все путники здоровы. А ведь его, Головеню, надо нести…
Отвлек лейтенанта от размышлений Пруидзе, сказав, что в станице могут быть немцы.
- Впрочем, черт их знает! - тут же усомнился он.
- Чего гадать-то, - поднялся Донцов. - Сейчас пойду и все выясню.
- А почему ты? Я, по-твоему, не солдат, трус, что ли, какой?..
- Не трус, а повар.
- А ты - писарь! - вскипел Вано.
- Понимать надо, что к чему. Ты же сам рассказывал, как в ресторане работал…
- Работал. Но ведь повар - это кулинар, понимаешь, кулинар, а не бумажная крыса!
- Не отказываюсь: был писарем, - согласился Донцов. - Но я и в разведке служил.
- Друзья, - прервал их перебранку лейтенант. - На Кавказе говорят: "Пастухи спорят - волк выигрывает". Ну, чего вы не поделили?.. Можете идти оба.
Вано тотчас подсел к командиру, замахал на Донцова рукой:
- Ладно, иди, Степанка. Только автомат захвати. Будь осторожным, не подставляй голову под пули.
Он дотронулся до руки командира и ужаснулся: "Совсем, как лед… Кушать надо. Много кушать надо… Ах, вина нет!"
Донцов вернулся минут через сорок - сияющий, довольный:
- Обстановка - лучше не надо, - доложил он. - Оккупантов нет, ужин заказан, а кое-что найдется и про запас.
- Черт! - весело выругался Вано.
Вскоре все трое вошли в крайнюю мазанку.
- Принимай гостей, хозяюшка, - как старый знакомый, заговорил Донцов.
- Сидайте, сидайте, - из кухни вышла казачка, и Донцов глаза вытаращил: гляди ты, успела переодеться!