9
Остановились на краю хутора в садочке. Степан тотчас поспешил во двор - разузнать что и как - обстановка быстро менялась, и, кто знает, не заявились ли фрицы?
На него с лаем набросилась большая серая собака. Отбиваясь, солдат попятился к сараю. Уперся спиною в дверь, да так, что она отворилась, и Донцов застыл на месте - перед ним с лопатой в руках стояла девушка. Белая кофточка, полные загорелые руки. На лице испуг. Видно, услышала лай собаки и поторопилась вылезть из ямы, которую зачем-то копала здесь, в сарае.
- Доброе утро, - совсем некстати буркнул солдат.
Девушка растерянно ответила, дивясь: с виду вроде военный, но почему-то без шапки и ремня. Босой…
- Не пугайтесь, гражданочка, - улыбнулся Донцов и попытался пригладить растрепанные, давно не видевшие ножниц, волосы.
Он уже успел осмотреть тесный сарай. В углу, на подставках, чтоб не прели полозья, - сани-розвальни. На санях нечто вроде постели: рядно, подушка. У дверей - скомканное белье, цветные девичьи платья, пальто с рыжим лисьим воротником. Понял: прячет вещи от гитлеровцев.
- Что ж это вы сами копаете? - как можно ласковее спросил Степан. - Аль мужиков нет?
Дивчина взглянула на его большие, запыленные, в ссадинах ноги, на вьющийся, как у многих казаков, чуб, ответила чуть смелее:
- Есть, конечно… С дедом проживаем.
И вдруг сама спросила:
- А вы из какой станицы?
Донцов чуть было не назвал первую пришедшую на память, но спохватился:
- Тут, недалечко…
- Та я чую. По говору чую - казак. А як же вас звать?
- Степаном. По фамилии Донцов.
- Донцовых тут богато. Вы, часом, не родня Кузьмы Донцова? В Бережной проживает.
Никакого Кузьмы солдат не знал, но виду не подал. Спросил, закрепляя знакомство:
- А как же вас величать будем?
- Та на шо величать, - повеселела дивчина. - Як батько с матерью назвали, так и вы называйте.
- А як же воны назвалы?
- Просто… Наталкою.
- Хорошо, - улыбнулся Степан. И, согнав улыбку с лица, добавил: - Тут, Наташа, в садочке раненый… В бою… Можно его сюда?..
Девушка бросила лопату в сторону:
- Шо ж вы мовчалы. Несить! Тут холодок, гарно, - и поспешила к выходу. - Минуточку, Серка на цепь возьму.
Когда Донцов вернулся в сад, Пруидзе встретил его сердито:
- На шашлык попал, что ли? Целый час ждем!
- Кому что, а тебе шашлык.
- Не нужен мне твой шашлык. Время нужно! Понимаешь, время!
- Тихо, не шуми. Не все сразу делается, - заговорил успокаивающе Степан. - Ну-ка, помоги!..
Они бережно подняли и понесли раненого в сарай. Наталка уже ждала их со взбитой подушкой в руках.
- Вот сюда, на дедову постель, - показала на розвальни и опять куда-то выбежала.
- Видели, товарищ командир? - проводил ее глазами Пруидзе. - Апельсин настоящий!
Командир не отозвался.
Наталка вскоре вернулась, поставила на землю кувшин молока, положила на край постели большую пшеничную паляницу. Кувшин был теплый, с запекшейся розовой пенкой в горлышке, только что из печи.
- Вот это я понимаю, - оживился Донцов. - Ну и хозяюшка! Сразу видать - казачка!
Пруидзе лишь с благодарностью взглянул на Наталку.
- Кушайте, кушайте, - настаивала она. - Мало будет, еще принесу.
Солдаты пили из одной кружки по очереди.
Раненому девушка подала стакан и, осторожно присев на край саней, внимательно стала разглядывать его.
Бледный, худой. Над темными печальными глазами - черные изломанные брови, которые почти сходятся у переносицы. Он кажется строгим, даже суровым, и в то же время очень молодым.
- Значит, так и проживаете с дедом? - спросил Донцов, возвращая пустой кувшин.
- Так и проживаем… Да вот что-то его нет, - погрустнела дивчина. - Вчера ушел и нет.
- А батько с матерью, сестры, братья?..
- Никого бильш нэма, - голос девушки дрогнул. Справившись с волнением, она начала рассказывать.
Отца, колхозного бригадира, мобилизовали двадцать второго июня, в первый же день войны. Спустя месяц умерла мать. Единственный брат, Петро, уехал на учебу в Крым, и, где он теперь, - неизвестно. А со вчерашнего дня и дед пропал.
- Что с ним сталось?
- Придет. Кому он, старый, нужен! - попытался успокоить ее Донцов.
Девушка с сомнением повела плечами: вдруг фашисты схватили?
Головеня молчал, прислушиваясь к разговору. Может, от выпитого молока, а может, от спокойной обстановки ему стало легче.
Наталка повернулась к лейтенанту:
- А вы тоже из наших мест?
- Нет, я из Белоруссии.
- Может, из Минска?
- Немного не угадали: из Минской области. А что?
- Батько оттуда письмо прислал… Одно всего и прислал, - она замолчала, опустив голову.
- Напишет еще, - сказал раненый и заговорил о бескрайних белорусских лесах, о партизанах, о том, что и отец ее может быть среди них, а письма оттуда не ходят.
Донцов поднялся, вытер ладонью рот:
- Спасибо за угощение! Поели, пора и за работу, - и, взяв лопату, полез в яму.
Вано принялся помогать ему. Наталка принесла сноп околота. Солдаты выложили дно и стены ямы досками, покрыли ровным слоем соломы. Вскоре все вещи были надежно спрятаны. Донцов потоптался на том месте, где только что была яма, посыпал свежую землю мякиной и, подмигнув, заключил:
- Сам Гитлер не найдет!
Поговорив с командиром, солдаты куда-то ушли. Раненый повернулся к девушке, стал расспрашивать о воинских частях: может, видела, куда двигались? А может, партизаны есть поблизости?
Девушка качала головой:
- Кто ж его знает. Прошли многие…
- А что люди говорят?
- У нас тут одни бабы. Известно, плачут, - и, помолчав, спросила: - Правда, будто немцы Москву взяли?
- Москву? - черные глаза лейтенанта сузились. - Врут!
- Говорят, радио передавало…
- Ложь, Москвы им не взять!
- А почему наши отступают?
Спросила, да сразу и пожалела: надломленные брови лейтенанта еще более надвинулись на глаза. Лицо посуровело.
"Главный вопрос, - думал Головеня. - Его задавали везде и всюду. Что же можно сказать этой доброй девушке? Как убедить ее не терять веры в Красную Армию?"
Попытался сесть, скривил губы от боли…
- Не волнуйтесь! - забеспокоилась Наталка. - Зараз перевязку сделаю. Всэ будэ добрэ.
Она вышла из сарая и тут же вернулась с пузырьком йода в руках. Опустилась на колени, начала снимать окровавленную тряпку с ноги лейтенанта.
Кровь запеклась. Тряпка присохла к ране. Было больно, но он не подавал вида, следил за ее бойкими пальцами, терпел.
- Ось и всэ! - поднялась Наталка. - Еще когда-нибудь вспомните, как я вас лечила.
- Доктор вы мой дорогой, - с благодарностью улыбнулся раненый. Хотел еще что-то сказать, но расчувствовался, не нашел слов и только добавил: - Сестрички у меня… Одну, как и вас, Наташей звать.
Во дворе послышались шаги, и в сарай вошел сияющий Донцов. Лихо притопнув, выставил вперед ногу. Он был обут в большие сыромятные постолы.
- Ну, как, а? - улыбнулся солдат.
- Где раздобыл? - сдерживая улыбку, спросил Головеня (уж очень смешно выглядел Донцов в этой обуви!).
- Подарочек, товарищ лейтенант.
- Гм…
- Нежданно-негаданно! - весело продолжал Степан. - Иду, значит, по улице, а бабка из ворот высунулась, подзывает. Миленький, говорит, погоди! Бачу, говорит, набил ты свои солдатские ноженьки… Старая, а видать, понятливая… Смотрю - тащит: носи на здоровье! Меньшой, говорит, себе на жнитво сшил… не пришлось… Там и обулся. Эх, товарищ лейтенант, вот это обувь!
Донцов притопнул и от удовольствия пропел:
Постолы вы постолы,
Не велики, не малы.
Шиты на ногу, как раз -
Пол-аршина про запас!
- Да это ж бабка Матрена, - догадалась Наталка.
- Не могу знать. Подарила, а фамилии не назвала.
- Там, на выгоне, живет… Новые ворота.
- Именно так. Новые.
- Тогда она, Гавриловна. - Помолчав, с грустью добавила: - Совсем одна осталась. Двух сынов убили, третьего проводила - тоже не слышно.
Дверь отворилась. Вошел Пруидзе.