- Главное, вырваться отсюда! Тем, кто добровольно сложил оружие, Борис Николаевич объявил амнистию! - осклабился Серега.
…У меня уже три раза проверяли документы, выручало редакционное удостоверение. Про Марию говорил, что она со мной.
Я спросил Удава, помнит ли он наш разговор в Первомайском? Он сморщил оспенное лицо, кивнул. Я дал ему свой редакционный телефон и распрощался, посоветовав начать новую жизнь с покаянного рассказа о своей жизни на страницах нашей газеты.
Он с готовностью пообещал.
А я с гадливостью чувствовал, как журналист вытесняет во мне последние остатки порядочности.
Перед отлетом я позвонил Сидоренко. Он прокричал так, что у меня засвербило в ухе:
- Какой номер рейса?
Я назвал.
Послышались далекие гудки, и откуда-то еще дальше, из зазеркалья, донесся злорадный голос: "Неправильно набран номер…"
Мы улетели. Прекрасная боевичка всю дорогу проспала у меня на плече, она изнервничалась на регистрации, и, когда "Ил", поджав колеса, оторвался от земли, Марусины силы были на исходе.
Удав где-то затерялся.
Самое удивительное случилось во Внукове. Едва мы спустились по зыбкому трапу на снежный асфальт, на нас в буквальном смысле наехала милицейская машина со всеми устрашающими прибамбасами: колодкой сверкающих огней на крыше, кучей антенн и боевой раскраской. Дверь открылась, из машины резво вылез плотный мужик в камуфляже с полковничьими погонами и решительно направился к нам. Мария вздрогнула всем своим западноукраинским нутром, побелела, как аэродромный снег. Я тоже растерялся, и только когда полковник растопырил широкие объятия, узнал шефа.
- Владимир Михайлович! Шефуля! - воскликнул я, потрясенный до основания души. - Вот это круче крутого! Что за маскарад?
- Старший лейтенант! Ты забыл, что я - полковник армии? - рыкнул Сидоренко и тут увидел Марию. - А что не представляешь даму? Кто кого взял в плен?
Грустная улыбка чуть-чуть тронула ее губы, слепок со вселенской женской невинности и благочестия. Сикстинская Мадонна. Мона Лиза. Девочка с персиком…
Смазливая негодяйка.
- Но почему милиция? - попытался выяснить я.
- Все вопросы потом!
В белом "Форде" сидел милицейский майор, он протянул мне руку и назвался Сашей. Мы уселись и помчались с ветерком, то есть с включенными прибамбасами. Наша торжественная езда внушала трепетное уважение, все почтительно уступали дорогу, я расплывался от сознания собственной значимости, идиотская улыбка намертво впечаталась в мое лицо.
По дороге шеф начал бурно извиняться за то, что выгнал меня легко одетого, и за прочие последовавшие неудобства. Тут мне и в самом деле стало неудобно, я сказал, какая ерунда, мы все солдаты, и стойко переносить и кувыркаться - наше первейшее призвание. Потом он спросил о моей спутнице, ненавязчиво так и деликатно:
- А где вы познакомились, Мария?
- В Первомайском. Меня ранили федералы, а Володя вынес меня с поля боя.
Я тут же поторопился уточнить, потому как моя боевичка могла загнуть такое, что не выпутаешься.
- В Кизляре она попала в заложницы…
Сидоренко посочувствовал:
- Тяжело было, издевались?
- Не было такого! - решительно ответила Мария. - Никто их не мучил, не убивал. Это все напридумали.
- В смысле - вас, заложников? - уточнил Владимир Михайлович.
- Да, конечно, - быстро согласилась Мария.
- А ранения серьезные?
- Два осколка. Их уже вытащили… Заживет, как на кошке.
- У вас говор интересный, совсем не кавказский, - заметил мой шеф.
Я поторопился вмешаться:
- Мария с Украины, была в Кизляре в гостях у двоюродной сестры. На базаре ее и схватили…
- Не повезло, - посочувствовал Сидоренко.
- Вот это и называется судьба: поехать на несколько дней в гости и попасть в такую заваруху, - заметил Саша. - Вы, наверное, больше никогда в Кизляр не поедете?
- Посмотрим, - отозвалась Мария. - Ведь я так люблю свою двоюродную сестру.
- Между прочим, Маша, я тоже украинец. Самый такий справжний и щирый. А ты, здаеться, с Захидной Украины?
- Зи Львову…
Я почувствовал, что шефа подпирало пройтись по поводу местного национализма и идиотизма, но он таки сдержался. Не тот случай.
- А чему мы обязаны такой честью? - спросил я у Саши.
- Все нормально, по заслугам и честь…
- Что-то я ни черта не понимаю, - пробормотал я. - Может, нас с кем-то спутали?
Сержант-водитель, Саша и мой шеф дружно рассмеялись.
"Форд" изящно рассекал потоки машин, время от времени водитель включал сирену и грозно вещал в микрофон:
- Водитель "Жигулей" тридцать шесть - сорок восемь! Уступите дорогу!
"Жигуль", как ошпаренный, отскакивал в сторону.
Когда подъезжали к Беговой, шеф попросил бортовой телефон, набрал номер и предупредил:
- Ребята, готовьтесь к встрече героев! С нами гостья!
Тут мне совсем стало не по себе…
Нас ждали во дворе. Нинзя держал в одной руке бокал с шампанским, в другой - бокал с водкой. Я принял его, Мария взяла шампанское. Чокнулись, я махом выпил, она медлила, но под моим настойчивым взглядом стала пить. Что делать, придется, голубушка, играть по чужим правилам.
Потом меня обнимали и даже пытались запустить в воздух. Но мое мощное тренированное тело оказалось неподъемным для хилых работников бегущего пера. Только Нинзя был исключением. Потом всей гурьбой уселись за стол. Такого обилия я давненько не видел, одно перечисление займет немало времени, поэтому лучше верить на слово. И хотя мудрый мозг предостерегал безудержно наедаться, изголодавшийся организм победил все доводы. Водка вливалась в меня, как из брандспойта. Мария, которую, как невесту, посадили рядом со мной, почти ничего не ела и не пила, я понимал, что совершенно чужая обстановка угнетала ее, ей хотелось на "ридну Львивщину". А тут москали праздновали победу, произносили патриотические тосты, которые витиевато сочинял Владимир Михайлович. Наверное, Мария в душе называла его предателем. А он же все подшучивал в наш адрес, называл ее кавказской полонянкой, она вымученно улыбалась… Выяснилось, что о моих похождениях стало известно милицейскому начальству, особенно всех тронуло, что я, побывав в лапах у Радуева, вернулся и участвовал в бою по разгрому банды.
В кульминационный момент моего прославления я обнаружил, что дева Мария исчезла; я выскочил из-за стола, бросился к выходу, настиг ее уже во дворе.
- Стой, ты куда?
- Що я тут забула? - ответила она скорей устало, чем раздраженно.
- Но нельзя же так уйти, даже не попрощавшись. Мы же тебе самые близкие люди. Мы все вообще братья славяне. И сестры. Они тебе помогут еще.
- Не надо мени допомоги.
- И куда ж ты без денег? Пойдешь одалживаться у своих любимых кавказцев? И знаешь, как платить придется? А-а, догадливая девочка…
- Ты пьяный!
- А я и не скрываю этого. Я всегда честен и искренне пьян. И все же, куда ты пойдешь среди ночи? - Я ненавязчиво держал ее за рукав куртки.
- В посольство Украинской Республики, - ответила она с вызовом.
Я встал по стойке "смирно".
- Сейчас в эту торжественную минуту зазвучит гимн! - сказал я с пафосом. Не знаю, почему именно эта мысль пришла мне в голову.
Тут на пороге появилась грузная фигура Сидоренко.
- Вы куда пропали?
- Маруся собралась в украинское посольство!
- Не называй меня так!
Шеф искренне удивился:
- Зачем?
- Жаловаться! - ответил я.
Он подошел к беглянке, покачал головой:
- Что случилось, Мария? Может, я чем вас обидел или не так сказал? Я готов извиниться.
- Ну что вы… - Мария замялась. - Просто мне нужно решить вопрос, в общем, мне надо как-то выбраться во Львов.
- Какая ерунда! Володя, в чем дело? Почему девушка обращается не к тебе, а хочет идти в посольство? Разве ты не можешь решить этот пустяковый вопрос или ты просто не хочешь выпускать ее из плена? Ну ты душма-ан!.. У Марии мама волнуется… Завтра, Мария, сегодня уже поздно, - шеф глянул на часы, - завтра я тебя сам лично посажу на поезд. Даю слово!
Последующие события я вспоминал с трудом…
Она еще раз порывалась уйти… Мы пели украинские народные песни. Потом пришли в мою коммуналку. Хозяйка тетя Дуся, школьная уборщица, добрейшей души человек, не разрешала мне приводить женщин, но я стал рассказывать про Первомайское, как спасал Марию, как страстно приближал победу. И тетя Дуся сдалась: она видела, что глаза мои слипаются, а значит, ни на что другое, как на здоровый сон, не способен. Еще я помнил, как Мария скрылась в ванной комнате, как включила воду. Меня всегда волнует обыкновенный шум низвергающихся струй, особенно когда в твоей душевой женщина со сверкающей розовой кожей, мокрыми вьющимися волосами, пышной грудью, о которую разбиваются водяные потоки. И, наконец, открывается дверь, и она выходит, естественная, чистая, не смущаясь и, возможно, не подозревая о безупречности своей красоты, юности, свежести…
Утром я очнулся в кресле, моя гостья исчезла. Этого следовало ожидать.
Я отправился спасаться под струями душа. Когда стаскивал джинсы, что-то звякнуло, ударившись о кафельный пол. Это были ключи Ксении Черныш. Окопная журналистика совсем выбила меня из колеи, я забыл о своем обещании, я увлекся как мальчишка торжеством боя, чуть не потерял ключи. Не мне рассуждать о природе вещей в этом мире. Права была Ксюша: вижу не дальше окопа.
Телефон стоял в коридоре. В моем блокноте на букву "Ч" появилась новая запись, я набрал номер, ответила женщина.