- Гарна болотюга...
- Ничего, Степан Анисимович, терпи - казак будешь.
- Ага...
Смолин расспрашивает солдат, что видели, что слышали, - и огорчается. Молодые бойцы еще не отточили зрение и слух, не умеют сравнивать, сопоставлять, делать выводы.
Днем рядом с одним из ориентиров - группой берез - несколько раз поднимались птицы. И Зарян, и Бядуля заметили беспокойство пернатых, однако никак не связали его с врагом.
- Надо было глядеть как следует, Степан Анисимович. Птицы зря пугаться не станут. Может, там рыли окопы?
Солдат смущенно молчит.
Где-то в глубине немецкой обороны раздается орудийный выстрел. Снаряд, шурша, пролетает над головами разведчиков и разрывается далеко,на юге.
- Гармата... - отмечает новичок. - Нехай их черт...
- Это не пушка. Гаубица.
Бядуля теребит щетинистые прокуренные усы.
- Хто знаеть?
- Нет, отчего же? Тут все ясно, как божий день. Снаряд пушки летит быстрей звука, снаряд гаубицы - медленней. Сначала мы услышали выстрел, потом пролетел снаряд. Значит, гаубица. А коли по тебе бьет пушка, сперва рвется снаряд, и лишь затем слышишь, как звук подвывает в небе.
- Если после разрыва еще что-нибудь сможешь услышать, тезка, - ухмыляется Зарян.
Смолин не укоряет его за это. Шутка на войне, пусть и грубоватая, - тоже оружие. Самое надежное, никогда не дающее осечек.
Несколько секунд все молчат. Изредка где-то на левом фланге раздаются пулеметные очереди, - вероятно, немцы все-таки беспокоятся за стык. Там - лишь минное поле и колючая проволока в три ряда, но нет ни окопов, ни солдат.
Вскоре все обращают внимание на неяркую вспышку в ближнем тылу врага. Короткое зарево густого красного цвета на секунду загорается у южного ската высоты и гаснет.
- Миномет, - верно определяет Зарян. - Пушка или гаубица - те посильней светят. И говорят погромче...
Беседуя шепотом, Смолин не отрывает взгляда от дзота. Пулеметы этой огневой точки за всю ночь не выстрелили ни разу, и взводному хочется думать, что она, может статься, пуста. Но старшина знает, как опасно верить догадкам, если трижды не проверил их.
Пометив на своей карте расположение гаубицы и миномета, Смолин молча пожимает руки товарищам и ползет на свое место.
Вскоре он уже лежит на влажных кочках, пытаясь справиться с дремотой и отчетливо понимая, что для этого у него не хватит сил.
...Просыпается старшина от легкого толчка. Рядом лежит Швед, шепчет на ухо взводному горячо и торопливо:
- Двадцать четыре ноль-ноль, Саша. Немцы - в дзоте. Давай встряхнем их. Нет терпежа...
Смолин молчит в смущении. Он заснул в самое неподходящее время и не может себе это простить. Немного придя в себя, отрицательно качает головой.
- Будем ждать, Арон.
Швед что-то ворчит под нос, потом советует:
- Пошли Бядулю и Заряна расчистить минное поле и вырезать проход в проволоке. Завтра ночью меньше работы. Я сам пойду с ними, если прикажешь.
- Не ерунди, сержант, - сердится Смолин. - Утром немцы увидят проход и поднимут тревогу.
...Днем находиться в болоте нечеловечески трудно. Приходится лежать почти без движения за камышами и кустами, не спускать глаз с линии немецкой обороны. Самая малая оплошность или случайность - кашель, луч, упавший на бинокль, болотный лунь, взмывший над кочкой в испуге, - и немцы заподозрят неладное, иссекут заросли многослойным огнем - и все кончено.
Но еще хуже, чем враг, - комары. Они гудят над головой, лезут под плащ-палатки и ватники, втискиваются в уши, в глаза, в рот. И нельзя покурить, чтоб отогнать эту гадость дымом, нельзя отхлестать себя ладонями по лицу и шее, давя гнуса!
И все-таки разведчики умудряются даже немного подремать, чтобы хоть частично восстановить силы. Они спят, положив пальцы на спусковые крючки автоматов, злые даже во сне, готовые ко всему. И во сне бессознательно работает их слух и натянуты их нервы.
Идет к концу третий день болотной жизни. Исчезают редкие птицы, становится прохладнее. Медленно крадется ночь по старорусским кочкарникам и ржавцам, заливая чернилами огромную унылую равнину.
После нелегкой внутренней борьбы Смолин наконец решает послать солдат к немецкому стыку. Намоконов, Зарян и Бядуля проделают проходы в минном поле и колючей проволоке - и это означает, что нынче ночью разведчики нанесут удар. Если немцы не покинут дзота, придется пускать в ход ножи.
Получив приказ, облегченно вздыхает даже флегматичный полтавчанин: "Смилывый наскок - половина спасиння!"
На горизонте появляется тоненький желтый месяц, чем-то удивительно напоминающий цыпленка, - не то цветом, не то глупым и милым младенчеством своим.
Разведчики подтягиваются ближе к стыку, вблизи которого чернеет дзот.
С этой секунды Смолин весь превращается в слух: группа разграждения должна подать сигнал, что дорога открыта.
Томительно течет время.
Старшина изредка взглядывает на часы. Рядом с ними, на руке, компас и секундомер, привязанный проволочками к запястью.
Сигнала все нет. Впрочем, чему ж тут удивляться? Разграждение - нелегкое, опасное дело, и за четверть часа с ним не справиться.
Смолин осматривает небо над головой. Серп немного переместился, но по-прежнему сияет без помех. Облака от него далеко на западе.
Взводный думает о том, что месяц для солдата - тоже военная обстановка. Иногда позарез необходим он в бою, в другой раз ждешь - не дождешься какой-нибудь малой тучки, чтоб закрыла она бесстрастную рожу этого соглядатая.
Обе стрелки на часах Смолина сошлись. Полночь, а сигнала все еще нет. Тихо и у дзота, намеченного для нападения. Неужели и сегодня его маленький гарнизон не уйдет в тыл?
Старшина еще размышляет об этом, когда слышит негромкий крик болотного луня. Проходит несколько секунд, и сигнал повторяется.
Значит, проход очищен, и разведка может втянуться на передовые позиции врага.
Швед, лежащий чуть впереди, оборачивается, и старшина понимает смысл этого движения. Но он молчит. Надо ждать.
Без четверти час. Возле дзота раздаются приглушенные слова немцев.
Разведчики видят черные на темном фоне фигуры солдат, идущих в свой ближний тыл. Тают тихие звуки шагов.
Почти мгновенно Смолин ощущает прилив сил, то состояние, которое обостряет чувства бойца, мобилизует его волю, внимание, решимость.
Трижды звучит крик болотного луня.
Бядуля и Зарян лежат теперь между минным полем и колючей проволокой. Бойцы протянули за собой веревки, обозначив ими коридор, проделанный в опасной зоне.
Намоконов, мелко стукаясь подбородком об автомат, пластается по проходу, стараясь как можно скорее достичь траншеи. Оттуда удобнее всего без шороха и звука добраться до намеченной огневой точки.
Швед, напротив, ползет к дзоту кружным путем. Он должен очутиться за спиной у часового, охраняющего блиндаж. Как только Намоконов окажется вблизи немца, Арон отвлечет внимание солдата каким-нибудь звуком - и тогда... тогда, пожалуй, все пойдет благополучно.
Бядуля и Зарян, пропустив своих в траншею, расползаются в разные стороны и тоже спускаются в ход сообщения. Теперь они находятся на флангах атакующей группы и охраняют их.
Намоконов вплотную подползает к часовому. Немец стоит, привалившись к блиндажу, в стороне от амбразур, и черный на черном фоне почти сливается с ночью.
Позади дзота раздается тихий кашель и в ход сообщения валятся комки земли. Часовой вздрагивает, вскидывает винтовку, вытягивает шею, пытаясь рассмотреть, кто у него за спиной.
И в ту же секунду Иван выпрыгивает из траншеи, накидывает на голову немца тряпку, сдавливает ему рот. Мгновенно рядом оказывается Арон. Он заламывает часовому руки назад, стягивает их петлей "набросом" и тащит солдата к колючей проволоке, подальше от блиндажа. Здесь стаскивает с немца тряпку, всовывает ему кляп в рот и передает пленного Смолину. Затем возвращается назад.