- Выше голову, сын! - в последний раз улыбается мне отец.
... Я сижу на постели и думаю. Долго думаю. Голова у меня от всех этих мыслей начинает болеть невыносимо. Чуть свет я прихожу к тете Марусе. Она уважала моего отца. Когда-то он очень помог ей, выручил из какой-то большой беды. Она готова была молиться на отца.
- Лешенька! - всплескивает она руками. - Что с тобой случилось?
- Арестовали папу, - глядя в сторону, говорю я.
Руки у тети Маруси опускаются.
- Как же так? - говорит она. - Как же так...
Потом в глазах ее появляется надежда. Она ставит передо мной тарелки с едой и быстро-быстро говорит:
- Вызволим папу, Лешенька! Тысячи подписей соберу, а папу вызволим...
- Совсем теперь пропадет сирота, - жалостливо судачили соседки во дворе, - ох, пропадет.
В Москве у меня есть бабушка. Мать моей мамы.
До Москвы я добирался зайцем. Разыскал бабушку. Она охала и ахала, слушая мой рассказ.
Я жил у нее и учился в школе. А перед самой войной пошел в ремесленное. Они тогда только-только создавались. Не мог я сидеть на шее у бабушки, понимал, что тяжело ей было.
А в ремесленном меня одели и обули. Питание у нас было бесплатное. В общем, почувствовал я себя самостоятельным человеком.
Про отца моего знали в училище. Знал и замполит Федот Петрович Черныш, и комсорг Нина Грозовая. Они писали куда-то. Им ответили, что отец мой умер в заключении от "паралича сердца".
- Сын за отца не отвечает, - сказала мне Нина Грозовая, - учись и работай спокойно.
Но я за отца всегда готов был ответить. Я все время знал, что он ни в чем не виноват.
И в конце концов настал в моей жизни день, когда мне сообщили, что отец мой полностью оправдан. И даже восстановлен в партии, как старый большевик. Посмертно.
А Черныш и тогда верил мне. Черныш говорил, что никто не застрахован от ошибок. Даже те товарищи, что забрали отца. Будь отец жив, Черныш повоевал бы за него. Черныш - коммунист с семнадцатого года. Он брал Зимний дворец и был знаком с Владимиром Ильичом.
Это Черныш помог мне устроиться в ремесленное. Меня не брали - не хватало нескольких месяцев до четырнадцати лет.
- Нет правил без исключений, - сказал Черныш.
Мы перед этим долго беседовали с ним. О бабушке. Об отце. И вообще о жизни.
Черныш ходил со мной в Главное управление трудовых резервов. К самому главному из начальников. И начальник написал на моем зааявлении: "В виде исключения разрешаю принять т. Сазонова А. С. в ремесленное училище".
- Растите его хорошим человеком, - сказал начальник Чернышу.
- Вырастим, - уверенно сказал Черныш.
Глава пятая
ВЕЗЛО ЖЕ ЛЮДЯМ!
Черныш пригласил нас на чай. Скучно Федоту Петровичу одному коротать вечера. Мы пришили к гимнастеркам новые подворотнички, начистили мелом пуговицы.
Любил замполит армейскую выправку. Полушутя-полусерьезно он сказал нам, что мы имеем право отдавать честь военным.
- У них форма и у вас форма. Вы ведь хотя и в тылу, но тоже бойцы. Вот попробуйте поприветствовать - и сами увидите, что вам обязательно ответят.
Воронок прямо загорелся. Он вытащил меня на улицу и стал жадно искать военных. На противоположной стороне улицы шел красноармеец. Длиный, худющий, похожий в своих обмотках на журавля. Мы перебежали дорогу и, не доходя до красноармейца трех шагов, вскинули руки к фуражкам, пожирая его глазами.
Он ошалело посмотрел на нас и... козырнул. Козырнул! Потом нам попался младший политрук. Он не только ответил на наше приветствие, но даже остановился и заговорил с нами.
- Молодцы, что уважаете старших, - сказал младший политрук.
- А мы и рядовым отдаем честь, - сказал Воронок.
- Я имел в виду старших по возрасту, - снисходительно объяснил младший политрук. На губах его золотился пушок - видать, для солидности он пробовал отпустить усы.
- Что ж вы всё отступаете? - укоризненно сказал политруку Сашка.
Собеседник наш неловко откашлялся:
- Я, видите ли, всего лишь третий день в армии.
Можно было догадываться, что теперь дела пойдут на лад. Кто-кто, а младший политрук не ударит лицом в грязь. Мы расстались с ним дружески - он и старше нас был на каких-то четыре года. Не больше.
- Опоздали мы родиться, - изрек Сашка, - пока подрастем - война закончится, Гитлера повесят н не достанется на нашу долю ни орденов, ни медалей.
- Гляди, полковник! - толкнул я его локтем в бок.
- Даем строевым, а? - предложил Сашка. - Ведь маршала сейчас в Москве вряд ли встретишь.
- Согласен, - сказал я, - давай строевым.
За пять метров до полковника мы оба разом вскинули руки и начали чеканить шаг. Он ответил нам, широко улыбнувшись, и даже два раза оглянулся, с довольным видом покачав головой.
- Видал? - горделиво спросил Сашка. - Вот, думает, бравые ребята, их бы ко мне - сыновьями полка, разведчиками. Пошел бы?
- Пошел бы, - признался я.
... Мы пришли к Федоту Петровичу втроем. Андрейка с удовольствием разделил нашу компанию. К нашему удивлению, в комнате Черныша мы увидели Нину Грозовую. Она копалась в книгах, то и дело громко чихая:
- Будь здорова! - сказали мы одновременно.
- А, три мушкетера, - сказала Нина. - Для нас одного самовара-то маловато будет, а?
- Вода нынче дешевая, - пошутил Черныш. - Рассаживайтесь, орлы, поудобнее. Сейчас я патефон заведу.
- А у нас, Федот Петрович, своя музыка, - сказал я, кивнув на аккордеон.
Сашка небрежно пробежал пальцами по клавишам, внимательно посмотрел на Нину и заиграл "Катюшу". Нина запела первая, задумчиво глядя на перечеркнутое белыми полосками окно; мы подхватили песню, и даже Черныш негромко подпевал, стараясь не заглушать красивый и чистый голос девушки...
Когда человек поет, легко понять, что это за человек. Вот Нина... Сразу видно, что вспоминается ей в эту минуту очень хорошее. Может быть, мама, которая осталась в оккупированном Смоленске, может, первая встреча с любимым...
О том, что у нее есть любимый, знает все училище. Еще недавно он ходил на все наши вечера - молоденький летчик с двумя кубиками на петлицах. Он танцевал только с Ниной. Говорил только с Ниной, и видно было, что кроме Нины, он на этих вечерах никого не замечает.
Его звали Павликом. Нина не раз уговаривала его выступить перед ребятами, рассказать о службе. Я слышал, как она просила его. Павлик хмурился.
- Ну о чем я буду рассказывать? Вот собью фашиста - тогда пожалуйста.
- Ловлю тебя на слове, - смеясь, сказала Нина.
- Если, конечно, он меня не собьет, - добавил Павлик и, видя, что Нина расстроилась от этих слов, просиял, как мальчишка, и успокоил ее: - Ладно уж - ради тебя я его собью...
Как только начались налеты на Москву, Павлик перестал появляться в училище. Но письма-треугольнички Нина получала от него каждый день. Об этом мы тоже знали.
Андрейка поет старательно и серьезно. Я часто любуюсь его лицом - высоким лбом, спокойными глазами, крутым подбородком. Он красив, наш Андрейка, настоящей мужской красотой. Вот и в братья он ко мне не набивался, и ругает меня частенько за всякую ерунду, а я все-таки люблю его. Стоит побыть без него несколько часов - и уже начинаешь скучать, не хватает тебе его рассудительного голоса, его теплого дружеского взгляда. Он, пожалуй, мудрее всех нас, если, конечно, можно быть мудрым в неполных шестнадцать лет.
Свободнее всех держится, конечно, Сашка Воронок. Сейчас он в своей стихии. Все слушают его, и стоит ему прекратить игру - оборвется и песня. Сашка не поет, а декламирует. Право петь он предоставляет нам, а сам лишь напоминает слова, чтобы мы не сбились и не испортили песню.
Мы поем "Славное море, священный Байкал", "Тучи над городом встали", "В далекий край товарищ улетает"...
Последнюю песню Сашка заиграл не без умысла. Нина ее не поет, только слушает, глядя на нас своими большущими усталыми главами. В глазах этих появляется непрошеная влага, и девушка отворачивается к окну. "Любимый город может спать спокойно..."
Где сейчас ее Павлик, какие ветры летят вслед за ним? И не в эту ли минуту встретился он в небе со своим первым фашистом?
Так, наверное, думает она, и, чтобы развеять ее грусть, я прошу Сашку сыграть "Камаринскую" и начинаю откаблучивать самые замысловатые коленца. Воронок смотрит, на меня с одобрением, все время ускоряет темп, и я в конце концов плюхаюсь на диван совершенно обессиленный.
- Ай да Сазонов! - восклицает Черныш. - Не знал я за тобой этого таланта.
Андрейка довольно хмыкает и говорит:
- На него находит. Иной раз носится по комнате как угорелый. Я сперва думал, что он малость чокнутый, а, оказывается, он таким манером вдохновение вызывает. Теперь полчаса будет отлеживаться.
Все смеются, смеюсь и я. До чего же хорошо с вами, друзья мои - товарищи! До чего же вы все мне родные...
Сашка принимается за анекдоты. По этой части ему нет равных в училище. Анекдоты он рассказывает безобидные и очень смешные. Начал он было один анекдот с "перцем", но Черныш так пронзительно посмотрел на него, кивнув в сторону Нины, что Сашка поперхнулся чаем, объяснив сконфуженно:
- Не в то горло попало. Извините.