Старшина Кутейкин, вскинув автомат и поймав на мушку беглеца, нажал на курок, но автомат по неизвестной причине стрелять почему-то отказывался. Старшина передернул затвор, и тут только увидел набившийся туда песок. С ругательствами принялся дуть на затвор, когда рядом с ним оказался Золин.
- Не уйдет, - проговорил Золин. - Там мины.
- Уйдет. - Старшина ладонью провел по затвору. - Мины правее, у высоты.
А Гордыев тем временем преодолел уже половину расстояния, и, достигши он обрыва у берега, пророчество старшины бы сбылось.
Быстро, один за другим, раздались четыре выстрела. То очухавшийся Лучинков вел огонь из своей винтовки по убегающему Гордыеву. И все четыре пули прошли мимо. Пятую Лучинков выпускать не торопился, долго прицеливался, и Золин, встав в траншее в полный рост, упредил его. После выстрела Золина Гордыев, уже достигший края обрыва, исчез из виду. Так что сказать определенно, спрыгнул ли он вниз сам, или же свалился подстреленный, было невозможно.
Старшина послал Золина и Лучинкова выяснить, что сталось с преступником, и те, двигаясь короткими перебежками, засеменили исполнять приказание. Сам же Кутейкин принялся оказывать помощь лейтенанту. После того как старшина перевязал голову Егорьева бинтом из индивидуального пакета, а лейтенант в себя так и не приходил, Кутейкину пришлось звать квалифицированную подмогу. Прибежала медсестра, молодая девушка по имени Клава, и, положив под голову Егорьева свою медицинскую сумку, открыв ампулу с нашатырным спиртом, сунула ее под нос лейтенанту. Егорьев медленно открыл глаза, огляделся вокруг и, осторожно покрутив головой, с тихим стоном произнес: "О-ох".
- Порядок, - сказал старшина, посмотрев на лейтенанта. Повернувшись к медсестре, спросил: - Куда его теперь?
Та решительно заявила:
- Надо в санчасть.
- Не надо, - запротестовал Егорьев.
- Да, а если у вас сотрясение? - сердито спросила медсестра.
- Нету у меня никакого… - Егорьев приподнялся и, усевшись в окопе, договорил: - Сотрясения.
- А если есть? - не унималась медсестра.
Егорьев поморщился, потер ладонью лоб.
- В общем, вы можете идти, - обратился он к девушке. - Хотя постойте, у вас лейкопластырь имеется?
- Имеется.
- Дайте-ка его сюда.
Медсестра достала из сумки пакетик с лейкопластырем, передала лейтенанту.
- Большое спасибо, - поблагодарил Егорьев. - А теперь идите.
- Может, все же… - снова начала было Клава, но Егорьев вежливо перебил:
- Благодарю, но у меня почти ничего уже не болит.
- Как хотите, - пожала плечами медсестра и, взяв свою сумку, удалилась.
- Значит, так, - сказал Егорьев, когда в траншее они остались наедине с Кутейкиным. - Для начала, дорогой Тимофей, объясни мне, что это было?
И он притронулся к повязке на голове.
Старшина в двух словах рассказал, что он видел, а об остальном, мол, сам знает не больше лейтенанта. Не успел Кутейкин закончить, как со стороны немцев раздалась отчаянная стрельба. Кутейкин выглянул наружу и увидел бегущих к траншее Золина и Лучинкова. Первый был с двумя винтовками, второй вообще без оружия, зажимая ладонью правой руки левое предплечье. Почти одновременно они спрыгнули в траншею, и, тяжело дыша после быстрого бега, Золин сообщил:
- Ушел.
Лучинков в подтверждение его слов молча закивал головой.
- И Саню ранили, - добавил Золин, кивая на пропитанный кровью рукав лучинковской гимнастерки.
- Лучинков - в санчасть, быстрее, - распорядился Егорьев. - Золин, Кутейкин - за мной.
И, поднявшись, хоть и чувствуя небольшое головокружение, лейтенант твердым шагом направился в блиндаж.
- Ну, рассказывайте, Золин. Старшина говорит, вы за ним от самой землянки гнались. Что там случилось? - спросил Егорьев, когда все вошли и наружная дверь была закрыта.
- Собственно, рассказывать особенно и нечего. - Золин пожал плечами.
- Рядовой Гардыев предложил мне перейти на сторону противника. Я ему за такие разговоры дал в морду. Он убежал, а я, подумавши, как бы он сгоряча чего не натворил, решил проследовать за ним. Ну а…
- А он уже натворил, - докончил Кутейкин. - Ясно.
- Ну вот а чем он мотивировал свое решение, чем так недоволен был? Ведь не просто же так решил Родине изменить? - поинтересовался Егорьев.
Золин мгновение помолчал, потом четко ответил:
- Никаких политических мотивов я в его поступке и в предшествовавшем тому поведении не усмотрел. Был убежден, что война проиграна. Свою шкуру спасал. К тому же сегодня эта пропаганда… В общем, смалодушничал.
- А вы насчет войны как считаете?
- Наше дело правое, победа будет за нами, - отчеканил Золин.
Кутейкин поморщился, взяв Егорьева за рукав, тихо сказал:
- Лейтенант, оставьте эти вопросики для Баренкова…
- Ладно, Золин, идите. И запомните: об этом, - Егорьев притронулся к повязке на голове, - никому. А о случае перехода я сам доложу куда следует.
Золин направился к двери, но лишь только вышел, как появился на пороге вновь, сообщив:
- Тут к вам какие-то саперы.
- Стойте здесь, Золин, - вскочил Егорьев, разматывая свою повязку на голове. - Одну минуточку… Пластырь, пластырь… - последнее было обращено уже к старшине.
Кутейкин вскрыл пакет, вытащил оттуда полоску лейкопластыря и налепил ее на содранный висок Егорьева. Лейтенант пригладил полоску рукой, сунул в карман брюк с уже засохшей кровью бинт и, поправив на голове фуражку, распорядился:
- Зови.
Золин снова скрылся за дверью, и старшина, улучив момент, спросил:
- А что у вас в планшете было? Наверное, важные документы, раз Гордыев его утащил?
Егорьев, улыбнувшись, посмотрел на старшину и, качая головой, сказал:
- Полпачки доппайковского печенья.
21
В тот же вечер саперы проделали проходы в огораживающем высоту минном поле. А глубокой ночью к переднему краю противника полезли разведчики. Они не возвращались долго, и Егорьев уже побаивался, как бы они не были замечены боевым охранением немцев. С минуты на минуту ожидал лейтенант, что вот-вот услышит шум боя, и тогда его разведка будет рассекречена. Но все обошлось благополучно. Вернулись все и с хорошими известиями: немцев на высоте не больше двадцати человек, пулеметов у них четыре, их размещение выяснено, так что координаты артиллеристам хоть сейчас подавай, а у танка вообще никаких признаков жизни не замечено: стоит себе на отшибе грудой железа, и даже никто его не охраняет.
Егорьев тут же связался по телефону с Полесьевым, доложил результаты разведки, спросил, не меняется ли чего. Ротный отвечал, что никаких изменений в план не внесено, но предупредил, чтобы Егорьев на артиллерию особенно не рассчитывал: им хоть и подвезли снаряды, но подвезли мало, и больше чем три-четыре залпа ему выделить не смогут. Распорядился также старший лейтенант и о том, чтобы нарочный с координатами огневых точек противника в батарею отбыл этой же ночью. В конце сказал, что при атаке будет присутствовать лично.
Телефонную трубку Егорьев повесил в отличном настроении. Все шло как нельзя лучше, хотя до главного дело еще и не дошло. Следующим вечером временно находящаяся в распоряжении Егорьева группа саперов отправилась уже окончательно снимать мины для прохождения атакующих цепей. До трех часов ночи лазили саперы по нейтральной полосе, а вернувшись, огорошили Егорьева известием: мин нет.
- Как это нет? - удивился лейтенант.
- А так, нет и все, - отвечал чумазый сержант, командир отдаления саперов, - будто черти их поснимали.
- Не может быть. Ведь вчера ночью-то были?
- Вчера были. А сегодня нет, ни единой.
- Да хорошо ли вы смотрели?
- Каждый метр на брюхе облазали. Как на духу говорю: ни единой нету, - божился сержант.
Однако Егорьев не верил. Как это так безо всякого нашего участия могло пропасть перед передним краем противника невесть куда все минное поле?
Тут же с командой саперов был послан старшина Кутейкин, а приказ еще более ужесточен: прощупать и протыкать штыком каждый сантиметр.
Было уже около шести утра, когда вновь вернувшиеся саперы принесли все ту же весть - мин нет.
- Да куда же они все подевались? - сокрушался Егорьев.
- Не имеем понятия, - пожимая плечами, в один голос отвечали Кутейкин и сержант-сапер.
Атака была назначена на семь часов. Егорьев, не зная, как поступить в такой ситуации, и считая, что здесь слишком много подозрительного, побежал звонить Полесьеву.
Спокойный голос ротного успокоил разволновавшегося лейтенанта.
- А на кой черт они тебе сдались? - звучало на другом конце провода. - Нет и нет, тебе же лучше. Я понимаю, если бы их в два раза больше стало. Если все проверил - действуй смело. В шесть сорок я буду у тебя.
Егорьев вышел из блиндажа, подозвал старшину, осведомился, все ли готово. Кутейкин доложил, что взвод находится в полной боевой готовности и ждет сигнала к атаке.
Без двадцати семь подошел Полесьев в сопровождении солдата с телефонным переносным аппаратом и катушкой провода.
- Вот, - указывая на телефониста, пояснил старший лейтенант, - как только высоту захватим, сразу же связь туда.