- Нет. - Синченко засмеялся. - Долетался… Под Минском попали мы в окружение, - снова стал рассказывать он. - Выбирались, было нас человек пятнадцать. И вот идем как-то лесом. Вдруг - поляна впереди, и самолет на поляне. Мы сначала испугались, думали, аэродром. Потом смотрим - нет, один самолет, и в округе вроде никого. Подошли мы к самолету, оружие на изготовку. Самолет немецкий. И веришь ли, тот самый летчик. Только от самоуверенности его и следа не осталось. Увидел нас - бледный, руки трясутся, глазами, как волк затравленный, водит и все повторяет: "Гнадете, гнадете". Потом вдруг меня увидел, аж просиял весь. "Геноссе, комрад, товарищ, - кричит. - Зи вайсе мир". Узнал, значит, меня. Я его, конечно, тоже узнал, раньше еще. Все на меня смотрят - откуда у меня немцы знакомые? Ну а фриц решил, наверное, что ему теперь ничто не угрожает. Говорит что-то, никому ничего не понятно, но все слушают. Потом начал нас просить о чем-то. Видит, нам не ясно, он давай жестами объяснять. Ну, мы поняли, что он просит самолет свой развернуть. Опять у него самолет, видать, из строя вышел. Мы молчим. Фриц уразумел, что никто ему помогать не собирается, тоже стоит, молчит. И вдруг выстрел. Немец за живот схватился, рот раскрыл, на нас смотрит и моргает, быстро-быстро. Еще выстрел. Мы повернулись - глядим, лейтенант наш с пистолетом стоит. И всю обойму в немца всадил. Потом подошел к нему - тот лежит, не шелохнется, - посмотрел, к нам оборачивается и говорит: "Вы что, забыли али не видели, чего они натворить успели. Геноссе… Эх вы". И плюнул на него. Опосля распорядился: "Поджигайте самолет". Так мое знакомство с тем летчиком и кончилось. Ну а мы вышли потом, вот, воюю, но про немца того вспоминаю все же иногда.
Он замолчал.
- Да… - протянул Глыба, покачав головой. - Всякое бывает.
- Интересная история, - раздался рядом насмешливый голос сержанта Дрозда.
Синченко и Глыба повернули головы: Дрозд стоял в траншее, скривив губы, смотрел на них. Он слышал весь разговор и теперь, злорадно усмехаясь, принялся отчитывать "хуторских".
- Это так вы исполняете свои обязанности! Следите за передним краем противника, несете охранение. Молодцы, молодцы, - повторил он и вдруг перешел на крик: - Да вы даже не считаете нужным находиться на своем боевом посту и вставать при появлении старшего по званию!
- В боевой обстановке при появлении старшего по званию можно и не вставать, - спокойно заметил Сниченко.
- Что нам, голову под пули подставлять? - добавил Глыба.
- Но на своем боевом посту вы находиться обязаны! - не желая ни в чем уступать, сказал Дрозд.
- Мы и так на своем боевом посту. - Синченко снял пилотку с головы и вытер ею лицо. - И не надо к нам придираться, сержант.
- Вы у меня дождетесь, Синченко, - злобно бросил сержант и направился к землянке.
- Др-р-розд, - растягивая букву "р", с пренебрежением сказал Синченко.
- Что? - с ледяной холодностью, повернувшись назад, спросил сержант.
- Я говорю, ваша фамилия Дрозд, - объяснил Синченко, усмехаясь.
- И что же? - сквозь зубы проговорил сержант.
- А моя Синченко, а его Глыба, - повышая голос, ответил Иван, указав одной рукой на Глыбу, и добавил: - И ничего.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Дрозд.
- Я уже сказал - ничего. - Синченко отвернулся в сторону.
- Ну-ну, - тоном, не обещающим ничего хорошего, сказал Дрозд, уходя.
- Сволочь он, - с ненавистью бросил Синченко, когда сержант скрылся.
- Почему? - спросил Глыба.
- Потому что есть такие люди, - со злобой пояснил Синченко. - И когда они дорываются до власти, пусть даже до самой маленькой, они изведут кого угодно.
Больше Синченко не проронил ни слова. Глыба тоже молчал. Они сидели каждый в своем окопе и смотрели в сторону немцев, где, хотя никто не знал, надолго ли, пока воцарилась тишина.
11
Этим же утром старший лейтенант Полесьев был вызван в штаб батальона. Штаб располагался в селе, в одном из уцелевших домов. Полесьев уже был там вчера, когда рота только что прибыла к месту своей дислокации, но командира батальона не застал и все предшествующие распоряжения получил от начальника штаба, а сегодня уже сам комбат вызывал его, дабы познакомиться с новым ротным.
Полесьев подошел к крыльцу, однако часового, как это было в прошлый раз, там не оказалось, и старший лейтенант беспрепятственно вошел в сени. Здесь тоже не было никого, и Полесьев, постояв полминуты в сумрачных сенях, толкнул дверь в комнату и переступил через порог.
В горнице было светло. Посреди нее стоял длинный стол, за которым спиной ко входу сидели двое военных, один на лавке, протянувшейся вдоль стола, другой на табуретке, подперев щеку рукой, а второй рукой водя по расстеленной на столе карте. В дальнем углу хаты сидел перед рацией солдат в наушниках; при входе Полесьева он поднял на него глаза и застыл в таком положении. Сидевшие за столом обернулись в сторону вошедшего, и Полесьев тотчас узнал в одном из них старшего лейтенанта Полищука, начальника штаба батальона, с которым он вчера разговаривал. Полищук и другой офицер встали из-за стола и вышли навстречу Полесьеву. Тот приложил руку к фуражке и доложил:
- Командир третьей роты старший лейтенант Полесьев по вызову явился!
Офицер - Полесьев разглядел по одной шпале в каждой петлице - подошел к нему и представился:
- Капитан Тищенко. - И, уже протягивая Полесьеву руку, добавил: - Ваш командир батальона.
- Очень приятно, - сказал Полесьев, пожимая руку комбату.
- С моим начальником штаба вы уже знакомы. - Тищенко кивнул в сторону Полищука. - Так что прошу.
И жестом руки указал на стоящую около стола лавку, приглашая всех садиться. Полесьев с Полищуком сели за стол, а Тищенко, подойдя к столику радиста, спросил:
- Ну что, молчат, Глухов?
Тот удрученно кивнул головой в наушниках.
Тищенко провел рукой по волосам, потом сказал, обращаясь к солдату:
- Но вы все равно слушайте. Настройте рацию на прием и слушайте. Ждите, должны они ответить.
Глухов опять кивнул головой, на этот раз утвердительно, словно желая сказать: "Да, да, конечно", и, хотя рация и так стояла на прием нужной волны, принялся крутить настройку. Из эфира полетели какие-то хрипящие и шипящие звуки, и Тищенко, горестно вздохнув, подощел обратно к столу, устало опустившись на табуретку. Потом, не поднимая головы, сказал после некоторого молчания:
- Два дня назад в тыл к немцам ушла группа полковой разведки. Радиограмм ожидаем со вчерашнего утра. Пока вот сами видите…
Слова эти были адресованы Полесьеву, потому что Полищук знал все это, и, стало быть, Тищенко разъяснял обстановку новому ротному, посвящая его в суть дела. Полесьев понял это и молча кивнул головой. Тищенко посмотрел на него печально, потом проговорил:
- Боюсь, что они вообще не вернутся!
Полесьев увидел, как Глухов, сидевший за рацией, видимо, расслышав слова Тищенко, резко повернулся и, сверкая глазами, смотрел на комбата. Тищенко, перехватив этот взгляд, поспешил заверить солдата:
- Они придут, обязательно придут!
Потом, повернувшись к столу, сказал, слегка кивнув головой в сторону вновь склонившегося над рацией Глухова:
- У него брат в полковой разведке.
Снова все замолчали. Было лишь слышно мерное потрескивание в наушниках у Глухова, да со стороны переднего края несколько раз прозвучала пулеметная дробь. Наконец Полищук, поняв, что Тищенко так сейчас больше ничего и не скажет, решил завязать разговор сам.
- Значит, с нами теперь будете воевать, - сказал он, обращаясь к Полесьеву.
- Значит, с вами, - отвечал тот.
- Ну-ка, Василь Алексеич, дай-ка нам карту. - Полищук потянул за край карты, на которую локтями опирался Тищенко.
Тот приподнял руки, и Полищук, выдернув карту, расстелил ее на столе между собой и Полесьевым.
- Вы занимаете вот тут оборону? - Он провел пальцем по извилистой линии, которую в нескольких местах пересекали красные карандашные черточки.
Полесьев кивнул.
- Значит, высота эта в вашем секторе? - Полищук указал на обведенный синим кружочек, примыкавший к реке.
- В нашем, - ответил Полесьев.
- Ну и как, уже начали немцы вас допекать? - поинтересовался Полищук.
- Там позиции четвертого взвода, - разъяснил Полесьев. - И уже командира убили.
При этих словах Тищенко снова грустно покачал головой.
- Знаю, - изменившимся тоном сказал Полищук. - Мне докладывали.
- Здесь до вас тоже рота была, - заговорил Тищенко. - Как раз напротив этой высоты. И четверть личного состава с высоты посшибали. Каждый день по два, по три человека. Негодяи!
- Да, - вздохнул Полищук. - У Кононова, бедняги, под конец меньше взвода осталось. До этого, конечно, бои были, но много он здесь потерял.
- Кстати, ты его видел вчера? - спросил Полищука комбат.
- Кононова-то? - переспросил Полищук и тут же ответил. - Видал! Он с ребятами своими вечером в машину грузился. Они ж до нас еще вон сколько были, давно пора было заменить.
- А я с ним даже проститься не успел, - посетовал Тищенко. - Как в полк вызвали, так тут теперь с разведчиками.
Он замолчал на полуслове. Полищук покосился на Глухова. Но тот, казалось, не слушал их разговора - был весь погружен в свое радио.
- А неужели нельзя эту высоту взять? - спросил Полесьев.
Полищук посмотрел на него, потом сказал, усмехнувшись:
- Пробовали. Проводили даже разведку боем.
- Ну и что?
- А не вышло ничего. Только людей угробили. У них по центру заминировано все, а с левого фланга не подступиться - с того берега прикрывают.