Товарищ военный
Ивана Ивановича взяли в трудовую армию и отправили работать на военный завод в Нижний Тагил. В письмах он писал, что живет в общежитии, работает в литейном цехе, готовит формовочную смесь, и что такой жизни и такой работы он бы не пожелал злейшему врагу.
Ольга Михайловна плакала от горя, заботилась, переживала, думала: что же делать? Что предпринять? Как вызволить мужа из такой беды?
Общая беда сближает, и Ольга Михайловна стала как-то проще и ближе к нам, квартирантам, мы разговаривали, делились своими переживаниями, старались помочь друг другу.
Как-то раз Люба рассказала Ольге Михайловне насчет меня, и в тот же день я была устроена на работу санитаркой в детскую консультацию, в которой Ольга Михайловна работала заведующей. Она взяла мой паспорт и поставила штамп "Принят", хотя об увольнении штампа не было.
- Ерунда! - сказала она. - Неужели я с руководством техникума, в случае чего, не договорюсь!
Нас было трое санитарок: Щитова Тася - старшая санитарка, женщина лет сорока с лишним, Нина Ясинская, лет тридцати, и я. Нам вменялось в обязанность наводить чистоту в помещении и топить печи.
Приходилось по очереди одной из нас приходить на работу почти с полночи, чтобы растопить все печи, вскипятить на углях шприцы и все инструменты, поставить двухведерный самовар, остудить кипяченую воду, перемыть графины и стаканы, налить свежей кипяченой воды, нащипать лучины для шпателей.
В консультации работали четыре врача: Кондакова, Помашевская, Гинзбург и Зеленая. Практически весь персонал состоял из эвакуированных - из Киева, Одессы, Харькова и Ленинграда.
Консультацию санитарки разделили на две половины. Мне как новенькой досталась большая половина, с инфекционным отделением и боксами. Старшая санитарка Тася зорко следила за моей работой.
С санитаркой Ниной мы подружились сразу, женщина она была простая, без ехидства и каверз, жила до войны где-то под Харьковом.
- Ты, Маня, грамотная? - как-то спросила меня Нина.
- Окончила семилетку, - с гордостью ответила я.
- Так чого ти пішла сюди? - продолжила Нина, от волнения переходя на украинский язык. - Було б у мене сім класів! Та я б в життя з цією гадюкою не працювала! - и она указала на Тасю.
От Нины я узнала, что до меня устраивалась на это место одна молоденькая девчонка, но, не выдержав придирок Таси, сразу уволилась и ушла на завод.
Что мне было делать? Попала я сюда по несчастью, и как-то надо привыкать, угождать, что ли.
Когда кончался прием, мы начинали мыть полы, обтирать мебель.
Как-то вечером, когда в инфекционном отделении никого не было, я запела песню "Капитан, капитан, улыбнитесь!".
Тася подслушала и с ехидством всем сообщила:
- Новая-то наша работница затворилась в боксе да песенки попевает!
- А тебе-то что, завидно? - одернула ее бойкая на язык Ленка. - Или обидно? Пусть поет! Девчонка еще!
- Ведь на работе! Нельзя!
- Нельзя? Знаешь, нельзя только штаны через голову надеть да на небо лезти!
С Ленкой у Таси вечно были споры.
Вскоре кто-то из молодых сестер потерял хлебную карточку. Они и сами не знали, где вытрясли, не надеялись найти и ни на что не претендовали. Но Тася точно и категорично заявила, что это украла Ленка, больше некому. Удивляюсь, как она не сказала на меня. Ленке донеслось, и она взбеленилась:
- Ты, шкура, что врешь на меня? Поймала? Да?! Да я тебе темную вечером сыграю и мозги вытрясу! Ты меня попомнишь, сука! - Ленку трясло от ярости. - Всю жизнь на порошках жить будешь! Я же медичка, я все приемы знаю! Житья от тебя нет санитаркам, а теперь и до нас добралась…
Тираде не было конца, много было сказано всяких разных слов, и Тася стала на некоторое время тише воды, ниже травы. Она стала побаиваться бесстрашной и отчаянной Ленки: такая, пожалуй, ненароком и отомстить может. Еще было свежо воспоминание среди медиков об одной такой "темной".
Была в то время одна злющая-презлющая старуха, Ворожева Вера Семеновна, уж хорошо бы врач, а так себе - средней руки фельдшеришко в вендиспансере, очень любила она всех подряд учить и воспитывать.
Бывают такие люди, давно уж на пенсии, а никому проходу не дают и с работы никак не уходят. Часто коллеги стараются не ссориться с ними, справедливо считая, что себе дороже, а они этим пользуются и паразитируют, высасывая всю кровь из коллектива.
Нашлись и у нас подхалимы, выбрали на свою голову такого кровососа в местком всей медицинской "епархии", а ей только этого и нужно было - должность ей дала право беспрепятственно ходить с проверками по всем больницам и поликлиникам.
Помню, работала я тогда еще первые дни, прием был небольшой, сестры собрались в коктории и о чем-то судачили.
Никитина Фрося, в тот день дежурившая "на фильтре", прибежала как полоумная:
- Девки! Ворожева идет!
Все побежали по своим местам. Я спросила Ленку:
- Кто такая Ворожева? И почему ее надо бояться?
- Это наш местком, а остальное позже сама узнаешь.
Ворожева вплыла в консультацию словно царственная особа - гордая, надменная. Прошла, заглянула во все углы. Специальной тряпочкой потерла, есть ли пыль на рамах боксов. Я подобострастно следовала за ней по пятам.
- Ты новенькая? - снизошла она до меня.
- Да, - несмело ответила я.
- Чистота неважная, рамы надо мыть с содой. Стекла чтобы блестели. Это отделение инфекционное, нужна особая чистота, о личной гигиене не забывай. И потом, температура довольно низкая. Почему? Две печки. Ой, да они чуть теплые. Как же вы так топите?
- Да дрова-то сырые, да гнилые, - попробовала я оправдаться.
- Никаких скидок! Никаких скидок! Суши! Или еще что. В общем, как хочешь! Но чтобы в отделении было тепло, хоть из дому неси. Завтра приду, проверю.
Она посмотрела на меня уничтожающим взглядом и поплыла снимать стружку с других.
Так вот с этой самой Ворожевой осенью курьезный случай вышел: ей кто-то "сыграл темную", когда поздно вечером она шла с партийного собрания. Снегу еще не было, на улице тьма, и народу ни души. Вдруг из-за угла солдат с палкой. Шапку на глаза надвинул и давай охаживать молча Ворожеву палкой.
- Товарищ военный! Товарищ военный! - заверещала Ворожева. - Что вы делаете! Вы ошиблись! Ой! Ой! Ой! Помогите!
А кто? Все обыватели сидят по домам на десяти запорах. Война. Даже и собак нет нигде ни одной. А "товарищ военный" все продолжает воспитывать…
У Ворожевой и очки в грязь слетели, а без очков она, как сова днем, ничего не видит. "Товарищ военный", натешившись, зашвырнул подальше березовый кол да и был таков. Попробуй найди. В Ирбите все мужчины военные.
Пришла на утро Ворожева в центральную поликлинику вся в синяках и расплакалась. Судили-рядили все врачи и сестры, кто бы это мог быть. А как узнаешь? И порешили на том, что какой-то, наверное, из ее же бывших больных чем-то был недоволен и решил так жестоко отомстить, а может, и по ошибке.
Потом уже через много времени мы узнали, как дело было, но молчали. И радовались в душе, что хоть немного этой злыдне, да досталось.