- Жить совсем стало невозможно. На рынке цены с каждым днем страшно увеличиваются. Евреи богатые наехали, денег чемоданы навезли. Небывалые цены за продукты дают. Я молоко беру по пол-литра для доченьки Гали, тут у одних по 3 рубля, но вчера хозяйка сказала, что с завтрашнего дня молоко будет дороже. Что делать? - тяжело вздохнула, Люба, - только ведь и всего-то пол-литра беру. Жалко мне и Валю с Володей, они тоже молока хотят. Да где уж им, когда самой младшей не хватает. Все думаю, пусть в садике едят. А в садике тоже стали кормить плохо, ребята приходят голодные и сразу есть просят. За хлебом такие очереди, ужас! По буханке в руки давали. Но, говорят, с 1 сентября будет карточная система, тогда порядок будет. Все будут прикреплены к определенному магазину, и каждый без хлопот получит свой паек. Хорошо бы так-то! Да, Маня, в очень тяжелом положении я оказалась. Зима идет, малышка родится, а квартира холодная, дров у меня мало. Как быть? - Люба заплакала, я вместе с ней…
Утром Люба меня представила хозяевам, они как раз завтракали.
- Вот сестра моя - Маня, приехала… учиться хочет… - запинаясь, несмело сказала Люба, - помогать по дому будет, вот бы прописать ее… ведь продуктовую карточку получать надо…
- Феня, подай Любе домовую книгу! - неопределенно хмыкнув, промолвил Иван Иванович Черепанов, оглядев меня с ног до головы.
Первый день в медицинском техникуме прошел быстро - студентам показали кабинеты, в которых они будут учиться, познакомили с учителями. Уроков не было, первокурсников попросили помочь очистить чердак от старой мебели, книг и икон, которые остались здесь после музея. Мы изрядно перемазались в пыли, но чердак очистили. Иконы и все имущество погрузили на грузовик и увезли. После работы студентам объявили, что завтра всех отправляют в колхоз и нужно быть в рабочей одежде.
Пришла я домой рано. Нарядная дама с сыном опять были во дворе. Феня им носила воду.
- Отвратительный городишко, - ворчала дама, сморщив очаровательный носик, - не город, а черт знает что, хуже деревни, пыль, грязь. Кругом одни деревенщины, - красноречиво глянув на Феню, - где же мне найти порядочную домработницу?
- Неонила Петровна, ведь война теперь, какие же домработницы! - воскликнула прямодушная Феня, стараясь вразумить и успокоить даму.
- Вадик! Вадюня! - с придыханием окликнула дама сына, театрально воздев руки к небу. - Куда же мы с тобой попали? Куда же нас завез папка! Уж лучше бы нам с тобой остаться у бабушки!..
Далекий взрыв снаряда прервал ее тираду. В Буграх шли учения курсантов-артиллеристов, они день и ночь бухали из орудий.
Я зашла в дом. В дверях меня встретила улыбающаяся Люба:
- А мне сегодня многое удалось сделать, вот смотри, получила на всех продуктовые карточки, - глаза Любы сияли от счастья, - на детей-дошкольников и иждивенцев дают триста, а на учащихся четыреста грамм хлеба. Мне 300, а тебе 400! - от возбуждения у сестры тряслись руки. - Прописала тебя в домовую книгу, в горисполкоме дали карточку, только вот долго пришлось в очереди простоять. А хлеб я получила быстро. Наш квартал к третьему магазину прикрепили. Итого один килограмм шестьсот грамм. Будем живы, не помрем!
Наш фронт - колхозные поля
Я пересмотрела все свои вещи: в чем же мне ехать в колхоз? Отцова телогрейка и сапоги были велики.
- Мань, погоди, - увидев мои мучения, подошла ко мне Люба, - у меня где-то был ватник мужа, он тебе лучше подойдет, - Люба порылась в кладовке и принесла мне старую телогрейку Михаила Власовича.
Рано утром, взяв с собой кусок хлеба, немного денег, я отправилась к месту сбора. Возле техникума уже стояла небольшая группа студентов. Многие девушки были одеты хорошо - в вязаные свитера, береты, элегантные курточки и изящные ботиночки. Когда я подошла, одна из модниц окинула меня быстрым взглядом, на мгновение остановилась на потертой с чужого плеча телогрейке и стоптанных кирзовых сапогах, отвернулась к своей подружке и громко прошептала: "Смотри, какое пугало!" Опешив от такой встречи, я отошла в сторону.
Вскоре ко мне подошла скромно одетая девочка:
- Привет! - улыбаясь, воскликнула она, - Чего стоишь, скучаешь? Меня зовут Аня Пономарева, а тебя как?
Я ответила, рассказала из какой я деревни, и знакомство продолжилось.
- А я из Знаменки, сирота, - поделилась со мной Аня. - В школе я была отличницей, жили мы нормально, но в 1937-м у меня умерла мама. Отец познакомился с другой женщиной, женился, через год у них родился ребенок, потом второй. А тут война, отца взяли на фронт, в августе пришла похоронка. Мачеха меня выгнала… Вот я и приехала сюда.
Наконец на крыльцо техникума вышел мужчина в темно-сером костюме и, обращаясь к студентам, торжественно объявил:
- Товарищи! Сейчас идет война, и мы должны мобилизовать все силы для обеспечения победы. Наш долг - помочь Родине собрать выращенный урожай. Наш фронт - это колхозные поля. Успех нашей работы - это еще один гвоздь, вколоченный в гроб фашизма!
При каждом слове оратор энергично взмахивал рукой, как будто сам вколачивал эти гвозди. Смахнув пот со лба, выступающий продолжил:
- Студенты, вы направляетесь в деревню Волково, транспорта не будет, пойдете пешком, там вас накормят и разместят.
В Волковой нас расселили по домам. Меня и еще пятерых девчонок поселили в большой деревянной избе, в которой кроме нас жило несколько эвакуированных семей.
С работы мы приходили поздно. Долго ждали своей очереди у столовой, чтобы поужинать. Кормили нас три раза: утром - горячая картошка в мундире и двести грамм хлеба, в обед - овощной суп, стакан молока и опять двести грамм хлеба, на ужин - чай с хлебом. Хлеб был очень плохой, черный, тяжелый.
Осень брала свое, начались дожди и холода. На сапоги налипала мокрая земля, делая их тяжелыми и неподъемными, при каждом шаге они с противным чавканьем отрывались от жирной грязи. Озябшие и промокшие, мы приходили с работы домой, обсушиться было негде. Спали все вповалку на полу, подложив под голову свою мокрую одежду.
К своему удивлению мы стали замечать, что с каждым днем студентов становится все меньше. За городскими приезжали родители, о чем-то договаривались с правлением колхоза и увозили дочек домой. Так прошло три недели. Но вот наконец явилась наша староста и объявила: "Девочки, домой!"
Военная дама
Ирбит готовился к войне: горожане делали светомаскировку и очищали чердаки от хлама. Мрак поглотил весь город, жители сидели в своих квартирах, с плотно закрытыми шторами на окнах, вздрагивая от далеких разрывов ночного учебного боя и рева санитарных машин, вырывающих светом фар кирпичную вязь старых купеческих домов.
- Странно все же, - думала я, - глубокий тыл, и вдруг зачем-то затемнение. Неужели немецкие самолеты могут долететь досюда?
В эту ночь мы с Любой долго не спали, разговаривали. Я пыталась отремонтировать изношенные сапоги, но ничего не получалось. В конце концов я чертыхнулась и бросила их на пол, а сама уже была готова расплакаться. Но Люба принесла старые сапоги своего мужа: "На, носи. Жив если будет, придет домой - наживем как-нибудь".
К семи утра я вновь была на месте сбора у нашего техникума.
На этот раз к нам вышла какая-то военная дама в шинели под ремнем и в новеньких сапогах:
- Староста! Все собрались? Проверь по списку! - дама говорила громко, точно отдавая приказы.
- Да вроде все, - ответила староста.
- Отставить! Отрапортовать по уставу! - выпучив глаза, гаркнула дама.
- Отсутствующих нет! - пискнула Аня Семкина, покраснев от усердия, на лбу выступили крупные капли пота.
- Завтра в таком неряшливом виде не являться! - военная дама презрительно осмотрела строй, сделала паузу, убирая несуществующую пылинку с лацкана шинели. - Вы будущие военные! Обувь и одежда должна быть по размеру!
- А у меня больше ничего нет! - неожиданно для всех прозвучал чей-то голос из строя.
- Кто сказал? - брови дамы сошлись к переносице, лицо исказила хищная гримаса. - Выйти из строя!
- А у меня боле-то нечего надеть! - вышла из строя Настя Карпова, щелкнув стоптанными каблуками. - Вот когда мне новую гимнастерку дадут да сапоги, вот уж я тогда… - при этих словах Настя скорчила уморительную рожицу.
- Тихо! Прекратить разговоры! Как твоя фамилия?
- Свистивертибутылкина!
- Встать в строй! - военная дама зло сверкнула глазами. - С тобой мы еще потом поговорим!
- Напра-аво! Шаго-ом марш! - скомандовала грозная дама и повела нас строем в деревню Мельникову, где мы целый день грузили картошку: из куч на поле - в мешки, а потом в полуторки.
Погрузку картошки закончили к вечеру, немного передохнули и пошли на занятия. Домой я пришла только в полночь. Назавтра нас снова отправили в Мельникову. И так каждый день: работа, учеба, домашнее задание.
Мы пробовали возмущаться, что нам некогда выполнять уроки, но этим только рассердили военную даму:
- Вы что хотите? - орала она. - Вы же в тылу! А там, на фронте, такие, как вы, совершают подвиги! Идут в партизаны, их хватают немцы, мучают! Казнят! А вы! Уроки им, видите ли, учить некогда! - выплевывая слова, кричала дама. - Ничего, захотите - найдете время!
Мне казалось, что она нас ненавидела за то, что мы до сих пор топаем в больших сапогах и в заплатанных, с чужого плеча, ватниках.
Звали ее Анна Петровна Дубских. Но между собой мы ее называли "военная дама". В техникум она приходила подтянутая, стройная, в пилотке, гимнастерке, в сапогах со скрипом. Уроки никакие не вела, а какой штатной единицей она числилась, я до сих пор не знаю…