Привал кончился. Костёр забросали снегом. Построились. Раздалась команда, и батарея снова двинулась в путь.
ЗАВИСТЬ
Сокращая расстояние до Каменной горы, они временами оставляли дорогу в стороне и двигались прямиком через леса, меж холмов, по гладким, как стол, равнинам замёрзших болот.
Неожиданно их путь преградила река. Зима вот уже несколько месяцев властвовала в Карелии, но даже самые сильные морозы так и не смогли сковать эту упрямую речку льдом. Теперь она лежала перед ними - бурная, стиснутая с обеих сторон высокими берегами, местами зловеще чёрная, местами белая от пены, вскипавшей на больших камнях, беспорядочно навороченных в её русле. Невдалеке виднелись остатки моста - уцелевшие сваи.
Солдаты мрачно глядели на реку, стянутую в выемках берега ледяными наростами.
- Как же теперь? - спросил кто-то.
Ему не ответили.
- Был мост - да сплыл,- сказал Спорышев.- Снесло, наверно.
- И так бывает,- задумчиво проговорил командир роты. .
Пока офицеры и сержанты совещались в сторонке, солдаты присели и закурили.
Положение и в самом деле было сложным: поблизости ни одного большого дерева; только на той стороне начинался лес, и на обрывистом берегу прямо над водой, росли две ели, высокие и стройные.
- Если бы их на эту сторону,- мечтательно сказал Розенблюм,- тогда дело было бы в шляпе: подпилили, перекинули через реку - и мост готов!
- Если бы да кабы...- устало буркнул Османов.
- Или - будь мы на том берегу...
- Будь мы на том берегу, тогда и реку переходить незачем было бы,- сердито проворчал Ильин. Он не терпел праздной болтовни.
Розенблюм обиженно умолк.
- Перебраться бы на ту сторону двоим да подпилить ели,- сказал Трофимов.
- О том и речь,- отозвался Ильин.
- А ты попробуй, переплыви,- ехидно поддел его Филиппенко.
- Прикажут - и ты переплывёшь,- спокойно ответил Ильин.
- Дураков нет,- усмехнулся тот.- После такого купанья и санчасть не вылечит.
- И всё-таки - прикажут - и переплывёшь.
- Прикажут! - засмеялся Таланцев.- Ты, знаешь, Ильин, ты - такой же как Дуб, только с философией!
- Это не так уж плохо,- сдерживая раздражение, ответил Ильин.
Пока они курили, то, о чём большинство из них не могли подумать всерьёз, обсуждалось их командирами, как единственный выход.
- Во время войны,- стряхивая пепел с кончика папиросы, сказал капитан Волков,- мы форсировали не такие реки...
- Где вброд, где вплавь,- прибавил командир первого взвода.
- Здесь можно перебраться по камням,- сказал командир второго взвода, указывая на гряду камней, пересекавшую реку. Некоторые из них торчали на поверхности, другие были покрыты водой. Течение в этом месте было особенно бурным.
- Здесь можно и голову свернуть,- возразил ему первый взводный.
Они заспорили.
- А вы как думаете!-спросил капитан младшего сержанта Дуба.
- Думаю - можно попробовать,- нерешительно произнёс Дуб.
- Нужно попробовать,- подтвердил капитан, делая ударение на слове "нужно" и глядя Дубу прямо в лицо.
Дуб почувствовал, что, подав предложение, он уже как бы заявил о готовности выполнить его, а в тоне, которым командир произнёс "нужно попробовать", ему слышался приказ. И взгляд в упор - властный и требовательный - было тоже приказом. Так само собой получилось, что он произнёс:
- Разрешите выполнять, товарищ капитан?
И почти одновременно с ним Спорышев:
- Разрешите мне, товарищ капитан?
Спорышев привык браться за самые трудные дела и теперь был уверен, что командир предпочтёт его.
Он был смелым человеком и, зная это, в глубине души гордился собой, стараясь, однако, не выказывать этой гордости. Но сейчас его вид, помимо его воли, выражал примерно следующее: "Конечно, ты тоже справишься с этим, только, знаешь ли, дай-ка мне самому: так будет вернее".
А Дубу вовсе не хотелось лезть в ледяную воду, но приказ есть приказ, он адресован именно ему, Дубу, значит - ему и выполнять. Поэтому вмешательство Спорышева он воспринял как недоверие к себе и хмуро взглянул на него, будто желая сказать: "А ты чего суёшься?"
Но капитан Волков уже сделал выбор. На первый взгляд могло показаться, что он выбрал Дуба просто потому, что тот рядом со Спорышевым выглядел и более сильным, и более крепким, но на самом деле капитаном руководили другие соображения: чутко улавливая неприязненное отношение к Дубу со стороны солдат, подмечавших до сих пор одни слабые стороны в характере своего командира (стороны, которые, конечно, были известны и ему),- он хотел, чтобы они сумели увидеть в нём то, за что ценил и уважал его сам Волков: его непреклонную волю выполнить любой приказ, его не допускавшую никаких сомнений уверенность в себе, его решительность и смелость.
- Сержант Дуб,-сказал он,- выполняйте.
- Слушаюсь,- ответил Дуб - Разрешите взять одного солдата?
- Действуйте,- сказал капитан Волков.
Сержант Дуб, направляясь к камням, пересекавшим реку, подозвал Ильина.
- Раздевайтесь,- сказал он.- Штаны, валенки - долой. Связать - и за спину.
- Ого! - вырвалось у Ильина, который понял, что предстоит им проделать.
- Быстрее,- сказал Дуб, сбрасывая одежду.
Через несколько минут они стояли у воды, обмотав ноги портянками, держа в руках длинные, крепкие палки. Их окружили солдаты, советовали, как идти,- они же никого не слушали, а смотрели на реку, мысленно прокладывая свой путь.
- Пошли,- сказал Дуб и, резко подпрыгнув, вскочил на большой плоский камень, лежавший в трёх шагах от берега.
За ним прыгнул Ильин. Солдаты напряжённо наблюдали за каждым их движением: то кричали, указывая, на какой камень лучше ступать,- как будто им было лучше видно, чем тем двоим!-то, затаив дыхание, следили, как они перебирались через сердито пенившийся поток.
- Дубу труднее - он впереди.
- Товарищ сержант, вон, вон - на тот камень!
- Не туда, справа!
- Тише ты, не мешай...
- А Ильин ловко прыгнул, верно, братцы?
- Ему не впервой - он в Хибинах в экспедиции переходил не такие реки...
А Дуб и Ильин продолжали двигаться вперёд, перескакивая с камня на камень, помогая друг другу, падая в воду, ударяясь о серые скользкие валуны и уже не обращая внимания на холод, от которого деревенели ноги и руки, и только чувствуя, как от клокочущей под ногами воды начинает кружиться голова.
Уже вблизи берега у Ильина в руках сломалась палка,- он упал, больно ударившись. Тогда Дуб, швырнув на берёг пилу, взял у него, несмотря на протесты, узел с одеждой.
Добравшись, наконец, до берега, они принялись тереть руки и ноги снегом, потом, одевшись, бросились с пилой к елям.
Ледяная вода, казалось, отняла всё тепло. У них стучали зубы, тело тряслось, как в приступе малярии. Дрожь передалась пиле, она прыгала, упорно не желая остановиться на одном месте. Наконец, её зубья впились в дерево. Каждый рвал её на себя-пилить было трудно, но чем больше движений; напряжения, тем больше тепла.
Когда ель, рухнув, легла вершиной на камни у противоположного берега и батарея благополучно перебралась через реку, Дуб и Ильин оказались в центре внимания.
Ещё вчера солдаты испытывали к Дубу глухое чувство враждебности. Теперь его грубость казалась прямотой, придирчивость - требовательностью, замкнутость - силой. Он стал героем. Ему кипятили в котелке воду, заваривали чай, сушили бушлат, жалели, что нет "целебных двухсот граммов", которые пришлись бы сейчас как раз впору. А он сидел, прихлёбывая кипяток, растерянный и смущённый этим новым отношением. Ильин, чувствуя на себе восторженные взгляды товарищей, вдруг подумал, что не знал и не ценил прежде их так, как следовало бы, и ему захотелось ответить им такой же заботой и любовью.
Один Таланцев, хоть он и стремился, подобно всем, суетиться вокруг Дуба и Ильина, оказывая им всякие знаки внимания, не мог скрыть мрачного настроения.
"Почему Ильин, а не я?" - С удивлением - и уже не в первый раз - он отмечал, что в последнее время его шумная, отчаянная, бившая на эффект удаль, создававшая ему славу в прошлом, не находит себе выхода. Он оказался в тени. Сознавать это было горько, но - что поделаешь?-это была правда. Он нашёл в себе мужество подсесть к Ильину и - когда на них не смотрели другие - стиснуть его руку.
- Конечно,- сказал он,- это не то, что закрыть грудью амбразуру дота, но это тоже здорово. Ты- человек, Ильин.
Ильин улыбнулся.
- Брось... Можно подумать и в самом деле - подвиг...- Он хотел сказать. Таланцеву что-то приятное, но не нашёлся и спросил.- А у тебя что - нога натёрта? Я видел - ты переобувался...
- Нет,- сухо ответил Таланцев, внезапно почувствовав прилив злобы.- Нет, у меня всё в порядке.
- "Завидую? - подумал он.- Как это гадко!"