От промёрзших бушлатов шёл пар. Тесно окружив костёр, солдаты сушили Бад огнём мокрые рукавицы. В котелках закипела вода с пшённым концентратом. Ежеминутно кто-нибудь пробовал жёсткое неразварившееся пшено. Всем хотелось есть. Все молчали, стараясь доотказа насладиться теплом костра и отдыхом. Таланцеву досталось самое неудобное место, ветер гнал на него дым, но отодвинуться он не хотел.
К нему вернулась обычная жизнерадостность, он, не умолкая, балагурил, с юмором описывая, как барахтался в снегу, скованный тяжестью плиты, как встретился с Филиппенко, и он заставил-таки заулыбаться усталые солдатские лица. Только Филиппенко сидел хмурый и делал вид, что совершенно не слушает Таланцева. А тот уже поспорил с Османовым, что знает не меньше ста анекдотов, и в доказательство тут же рассказал пять, где героями были попугаи, в том числе и тот знаменитый попугай, который постоянно кричал "попка - дурак" и был награждён за самокритичность.
Смеялись все-и Спорышев, и солдаты. И даже младший сержант Дуб,-когда понял в чём суть,- усмехнулся.
Таланцеву нравилось смешить людей. Где бы он ни появлялся,- всюду вспыхивал смех, шутки, разгоралась весёлая перебранка. Эта неистощимая весёлость не покидала его и в такие минуты, когда у других почему-нибудь падало настроение, или люди бывали слишком утомлены, и было не до смеха. Ему было приятно сознавать, что он умеет подбодрить, развеселить. Кроме того, сейчас ему хотелось доказать и Спорышеву, и Дубу, что он не Филиппенко, что ему трын-трава и мороз, и долгий марш, и плита за плечами.
К костру подошёл капитан. Солдаты подвинулись, освободили удобнее место на сваленной ели.
У него было странное лицо: на нём как будто раз навсегда застыло одно выражение. Это было лицо о чём-то глубоко задумавшегося человека с чуть тронувшей губы насмешливой улыбкой. Он был скуп в движениях и говорил с расстановкой, тщательно выговаривая слова так, что они звучали как бы отдельно друг от Друга, отчего казались особенно значительными.
- Ну, как? - спросил он, глядя в костёр. Все поняли, о чём он спрашивал.
- Трудновато спервоначалу,- сказал один солдат с простодушным курносым лицом.
- Спервоначалу? - подчеркнуто чётко выговорил капитан.-Нет, Трофимов, и потом будет трудно.
- Ноги болят от ходьбы,-пожаловался Османов.
- А как же? - задумчиво взглянув на него, сказал капитан.- Семь часов с миномётом за плечами - и чтоб ноги не заболели? Тот не солдат, у кого ноги не болят.
Все молчали, огорошенные такими словами. Они ждали другого.
- Вот так,- улыбнулся капитан.- Солдату всегда трудно. Да.- Подняв веточку, он пошевелил ею в костре - Сегодня все держали на марше себя хорошо. За исключением Филиппенко и Таланцева. Вы, товарищи, что же это? Запомните: на марше отстать, значит - пропасть. На марше отстал - задание сам не выполнил и товарищей подвёл. Вот так...
- Что же делать, - сказал Филиппенко. - Сил не хватило. Иду - чувствую,- задыхаюсь, сердце колет... Ну, остановился.
- У врача были?
- Был.
- Признан здоровым?
- Здоровым.
- Так вот: вы себя жалеете. А жалеть себя не нужно. Нужно себя беречь, а не жалеть. Ясно, товарищ Филиппенко? Вот так.
-- А всё-таки странно,- не без задней мысли поддеть капитана в ответ на его насмешку над Филиппенко и - он чувствовал - над собой, обратился к нему Таланцев.- А ведь всё-таки странно: в полку пропасть всякой техники, а мы-пешим...Ни пехота, ни артиллерия. Хороши солдаты атомного века!
- Верно, почему? - поддержали его другие.- Ведь есть и у нас в батарее свои машины...
- Почему, спрашиваете? - капитан повернулся в сторону Таланцева.- Во-первых, потому, что тот, кто надеется только на технику, даже самую совершенную,- обречён на поражение. Нужны люди - выносливые, закалённые, чтобы использовать эту технику на всю мощь и суметь обороняться от неё. Во-вторых... А во-вторых,- глаза у него оживлённо блеснули,- я прошёл с миномётом всю войну. Представьте себе - лес, болото. Артиллерия в грязи завязнет, в чаще застрянет. Кто выручит пехоту? Наш миномёт. Мы со своим миномётом везде пройдём: лес - лесом, болото - болотом, горы - через горы, река - через реку. Миномёт нигде не выдаст. Мы его называли - "карельская артиллерия"...
Слушая капитана, который говорил о миномёте, как о старом, надёжном друге, солдаты и сами начинали ощущать к своему оружию особое уважение и даже нежность.
- Понятно, Таланцев, почему вас учат тому, как воевать, а не тому, как на машинах ездить? - серьёзно, без тени лукавства, спросил капитан.
Посидев ещё немного, он перешёл к другому костру - суровый, правдивый, много испытавший человек.
Таланцев сидел, не поднимая головы... Бывает же так - решительно ни в чём не везёт! Что капитан теперь думает о нём? Может быть, нужно было объяснить, что всему причина - растёртая. нога? Но командир батареи решил бы, что он ищет себе оправдания,.. Нет, правильно, что промолчал. А впрочем-что Филиппенко, что он -одно и то же... Эх, как стыдно, как скверно всё получилось!..
Каша была съедена - вкуснейшая в мире каша, пригоревшая, с запахом дыма, густо заправленная солью,- котелки ополоснуты и, наполненные водой, вновь поставлены на огонь. Тело сладко ломило от тепла, у всех развязались языки. В ожидании чая Розенблюм достал заветную пачку "Беломора", просушил её над огнём и пустил по кругу.
Спорышев напомнил Таланцеву о его новых обязанностях:
- Что нового в газете?
Из вещевого мешка Таланцев достал смятую вчерашнюю газету.
...На Ангаре строится громадная электростанция, новый отряд московских комсомольцев выехал на целину, в Крыму начался сверхранний сев яровых...
- У нас в Киеве скоро яблони зацветут,- мечтательно произнёс Розенблюм.
- А у нас в Хибинах и в июне снег выпадает,- сказал Ильин.
- В нашем Подмосковье климат самый законный,- с удовлетворением сообщил рослый солдат, подбрасывавший в костёр еловые ветки.- Зимой - холодно, летом - жарко...
И всем им, сидевшим у костра в заметённой снегами Карелии, вспомнились родные места, и каждый знал наверняка, что то место, где он жил,- самое лучшее.
...Западная Германия создаёт двухмиллионную армию... Эйзенхауэр бросил седьмой американский флот в Тайваньский пролив... Английский учёный высказался против применения водородной бомбы...Таланцев прервал чтение.
- Ну, дальше,- попросил кто-то.
- Знаете...- Таландев обвёл всех широко раскрытыми глазами.- Я сейчас подумал: что, если всё будет так же, как сейчас - и лес, и снег, и костёр - только не на учениях, а на самом деле? Понимаете, мне вдруг показалось...
Все молчали. Османов, уставясь на огонь, проговорил:
- Неужели будет война?
- У меня во время войны дом сожгли и отца повесили,- неожиданно обронил Дуб - Маленьким тогда я был пацанёнком, лет шести...
Все чувствуют: слова утешения тут не уместны. Но всем жаль Дуба. И солдатам кажется: перед ними - не младший сержант Дуб, которого не любят и боятся,- перед ними мальчик. Он пронзительно кричит, уткнувшись в колени матери, а на.площади ветер раскачивает тело в петле...
Что-то хочется сказать, но обычные слова кажутся мелкими. И всё же кто-то задает ненужный вопрос:
- Это - где?
- На Смоленщине...
...Неужели будет война?
- Эх, братцы! - говорит солдат с весёлыми зелёными глазами.- Будь моя воля, собрал бы я всех, у кого руки чешутся, отвёз на необитаемый остров, дал бы автоматы, патронов: чёрт с вами, воюйте, сволочи, между собой сколько влезет - только перебейте друг друга поскорее...
- Таких, у кого руки чешутся, немного.
- Мал комар, да ведь полез в драку с медведем...
- А по-моему, войны не будет,- говорит Розенблюм.
- Ещё бы,- иронизирует Таланцев,- иначе создание гениальных произведений кисти Розенблюма придётся отложить на неопределённое время.
- Что же в этом смешного? - обижается Розенблюм.- Я, может, после армии в академию поступлю.
- Тогда не забудьте о солдатах,- замечает сержант Спорышев,
- Что вы! - восклицает Розенблюм, сверкая загоревшимися чёрными глазами.
- Даю тебе ценный совет, товарищ Верещагин,- усмехается Таланцев,- в следующий поход прихватить альбом для эскизов: богатейший материал! А то и полотно - будешь работать на привалах и отсылать картины в Третьяковку.
Все улыбаются, и сам Розенблюм тоже.
- А я, ребята, как вернусь на гражданку - махну на целину: корешок у меня там работает,- говорит солдат, которому так по нраву климат Подмосковья.
- А я - к себе, на Кольский,- вздыхает Ильин.- Снова рюкзак, молоток - и в горы. Эх, если бы вы знали, какая это чудесная штука - геология!
- А ты куда? - обращается один из солдат к Таланцеву.
Вопрос застаёт его явно врасплох.
- Не знаю,- отвечает он.
- Как же так - неужели не знаешь? - удивляется Османов.
- Ничего, ещё есть время подумать,- усмехается Ильин, а про себя думает: "Странный парень этот Таланцев. Что у него на душе? Какое у него прошлое?.. Знаю - из Москвы, учился в институте, и всё, пожалуй..."
- Я вот думаю,-говорит Таланцев:- Матросов, Гастелло... Ну, были люди, как люди, как все мы, имели хорошие и дурные качества характера,- ведь идеальных людей нет... И вот - совершили подвиг.
А я - смог бы? - Он вынул из костра уголёк, быстро сжал его в кулаке и сейчас же далеко отбросил, замахав рукой в воздухе.- Вот,- сказал он,- не сумел уголёк в руке удержать, а там - жгли раскалённым железом. И - выдерживали...
- Волю надо не так испытывать, - возразил Спорышев.- Скажем, приказал себе идти на марше, не отставая, и идёшь. А уголёк - чепуха...