- Нужно обождать, герр оберст, ваших мотоциклистов. Партизаны уничтожили мостик. Сейчас его должны починить, - ответил Рубен.
- Вот как?
- Именно так. Но машинам лучше съехать с дороги, стать над кюветом, - дал распоряжение Рубен.
"Мерседес" и автобус свернули в сторону и, проехав с десяток шагов, стали у дороги над глубоким рвом, Рубен показывал рукой и тем водителям, которые были сзади, чтобы они освобождали проезжую часть шоссе. Те хотя и неохотно, но исполняли распоряжения майора фельджандармерии.
Вдруг к Артуру подъехала еще одна машина. В ней было только двое: водитель и эсэсовский офицер со знаками отличия штурмбаннфюрера. Задняя кабина была забита саквояжами и картинами в тяжелых золоченых рамах и без рам, свернутых в рулоны. Это трофеи эсэсовца Вассермана, добытые в Полтаве, Гадяче, Миргороде, Лубнах, Корсуне и Белой Церкви.
Артур Рубен в погонах майора и с металлической подковой фельджандармерии на груди так увлекся "регулировкой" движения, что не узнал эсэсовца в "мерседесе". Зато штурмбаннфюрер Вассерман вдруг почувствовал что-то неладное. Он решил выяснить, почему образовалась на шоссе пробка. Вассерман вылез из кабины. Майор фельджандармерии разговаривал с офицером. Только сейчас Вассерман увидел его лицо и чуть было не подавился воздухом. Машинально расстегнул френч: Вассерману стало душно. "Неужели капитан Рубенис? Мой бывший пленник?.."
В двух десятках шагов от "мерседеса" Вассермана стоял с немецким офицером тот самый Артур Рубенис, за голову которого гестапо и жандармерия (эмблема ее висела на груди самого Артура) обещали деньги, разные награды и даже землю. Сомнений не было: перед Вассерманом - комиссар партизанского отряда, посланец штаба генерала Шаблия, разведчик, минер, исключительно отчаянный человек, сумевший босым сбежать в пятнадцатиградусный мороз, разнеся черепа эсэсовцам-конвоирам.
"Какая наглость!" - заскрежетал зубами Вассерман, лихорадочно думая, как схватить Рубена, чтобы и полковник и генерал, которые вот-вот подъедут, заметили его, Вассермана, решимость.
Но рядом с Рубеном так и стриг глазами еще какой-то бандит в униформе немецкого лейтенанта, готовый, как видно, в любое мгновение дать очередь из автомата. И губы Вассермана посинели, руки задрожали - был он таки не из самых храбрых. Рубен перевел на него свой взгляд. Еще мгновение - и латыш узнает своего палача. Вассерман словно потерял разум. Конвульсивно поднял руку с пистолетом, забыв о том, что немцев тут сотни, а партизаны только вдвоем, и завопил нечеловеческим голосом:
- Ка-пи-тан Ру-бе-нис!!!
И в то же мгновение нажал пальцем на спуск пистолета.
Артур Рубен не упал, хотя Вассерман целился в сердце, он схватился рукою за рану. Такого с штурмбаннфюрером не случалось давно. Стрелял он всегда метко, уверенно, словно играючи: еще до войны был чемпионом по стрельбе среди эсэсовцев-штурмовиков своей части. Но сейчас его руки, как и обескровленные губы, дрожали от страха.
Раздался второй выстрел, третий… Четвертый раз штурмбаннфюрер выстрелил, уже выпуская из рук пистолет: автоматная очередь перерезала его пополам. Это стрелял Терентий Живица, за которым столько охотился Вассерман.
В это время где-то позади колонны грохнул пушечный выстрел. Это стрелял танк Т-34, замаскированный под копну сена на краю усадьбы дорожного мастера. Танк попал в бронетранспортер и выскочил на шоссе, подминая под себя машины. За ним двинулся тяжелый танк КВ. Один за другим поджигал он бронетранспортеры, расстреливал солдат, выскакивавших из машин. С исступленным ревом оба танка врезались в колонну, сбивая вражеские машины в ров, освобождая шоссе и даже грунтовую дорогу, которая тянулась рядом с мощенной.
- Заметай дорогу, заметай смелее! - передал по радио через ларингофон подполковник Майборский с КВ на тридцатьчетверку.
- Есть! - ответил молодой командир роты Игнат Тернистый и повторил: - Есть заметать шоссе!
Оба танка носились как бешеные, набрасываясь на бронетранспортеры, стреляя и стреляя из пулеметов по бегущим фашистам. Через каких-то десять минут шоссе было "заметено", а кювет на несколько сот метров оказался заваленным перевернутыми машинами, бронетранспортерами.
Подполковник Майборский остановил свой КВ, вылез из машины и подошел к бойцам, окружившим Артура Рубена.
- Жив? - нетерпеливо спросил Майборский.
- Кажется, нет… - сказал кто-то.
- Жив! - воскликнул Живица, так как в эту минуту он ничего больше не желал, как только бы выжил его верный друг.
Артур еще дышал, и после каждого его вздоха из пробитой разрывной пулей груди струилась кровь. Сердце билось все глуше. Огоньки в широко открытых глазах постепенно угасали. Однако жизнь еще тлела.
- Ты слышишь меня? - шептал Живица, склонившись над лицом Рубена. - Что же я хлопцам скажу, когда выйдем сегодня на берег Днепра? Как же я не уберег тебя? - Он взял его руку в свою. - Артур! Выживи еще раз! А?.. Выживи…
Живица упрашивал друга выжить, будто это зависело от Артура. А жизнь Артура Рубена висела на волоске с первых минут войны. Много раз он стоял уже одной ногой за последней чертой жизни. Но всегда находил выход, и смерть отступала перед его мужеством, солдатской сметкой и неодолимым желанием бить врага.
- Артур! - позвал и подполковник Майборский, положив руку на плечо Живицы.
- Он уже не слышит…
Два танкиста сняли с танка брезент и положили на него убитого Артура. Им помогал Терентий. Танкисты не оставляют своих погибших товарищей на поле боя - берут их на танки с собой, чтобы потом похоронить.
Надевая танкошлем, Майборский сказал танкистам:
- Положите убитого партизана на мой танк. - Комбриг закашлялся, ибо ветер пригнал сюда от горящих немецких бронетранспортеров и автомашин целые тучи черного дыма.
9
С востока доносилась пулеметная стрельба. Небо периодически вспыхивало от осветительных ракет. Там фронт. Там всеми силами враг стремится задержать продвижение советских частей, цепляется за клочки земли, чтобы побольше увезти награбленного, угнать с собой людей, скот. После разгрома партизанами гарнизона в Хоцках и рейда танкистов Майборского у берега образовалась неширокая полоса, освобожденная от оккупантов. Эту ситуацию и использовал генерал Шаблий, дав по радио сигнал форсировать Днепр силами партизанских отрядов.
Переяславцы подтащили к берегу два десятка дубов, шесть понтонных лодок, а со дна реки в эту ночь подняли затопленный паром деда Романа. Палуба на нем так и не успела просохнуть, она была скользкой, кое-где поросла водорослями. И весь паром в ночной тьме поблескивал как-то таинственно. В этом сооружении было нечто сказочное, ибо оно вынырнуло со дна, где пролежало целых два года, служа пристанищем для рыб и раков.
К Оленеву один за другим подходили командиры групп и докладывали, что бойцы готовы отчалить.
- Хорошо. Сейчас двинемся! - кивнул Оленев.
- Слушай, друг! Тебе же на лодке, когда начнется стрельба, будет нелегко… с одной рукой, - обратился к Оленеву Андрей.
- Вот именно. С одной рукой! А это уже что-то да значит! Мы только что похоронили Артура, а три месяца назад Перелетный и Вассерман схватили мою Надю, повезли куда-то за Днепр.
- Вассерман свое получил! - вмешался Терентий Живица. - Может, ты, Ваня, остался бы на этом берегу наших встречать, генерала Шаблия. А уж потом…
- Вот именно!.. Еще выскажется старшина Колотуха - и вас будет трое, а я один! - с иронией заметил Оленев.
- Я уже давно для тебя не старшина. Разве кого-нибудь из вас можно в чем-то переспорить? Вы же все, как быки, упрямые! - сердился Максим Колотуха, а потом махнул рукой. - Твое дело. Держись только, Иван, за палубу, ее хорошо отполировали русалки, танцуя на своих хвостах.
- Зачем подобные разговорчики? Нас же люди слышат! - решительно, с обидой предупредил Оленев.
- Что, товарищи пограничники? - спросил командир переяславцев, сняв фуражку и вытирая рукой пот с бритой головы. - Рация будет с нами?
- На всякий случай, - ответил Андрей.
- Но случай предстоит не "всякий", а очень важный, ответственный, и Оленеву надо бы остаться на левом берегу, - сказал командир переяславцев. - Там же несколько сот человек из пленных, которых мы освободили. У них уже сейчас работы по горло. Нужно снести к берегу из села все, что может плавать: колоды, доски, ворота, заборы, кадушки. Подойдут наши танкисты - им немедленно нужно передать пять тонн бензина, захваченного в Хоцках.
- Танки не бензином заправляются, а соляркой, - заметил Терентий.
- Ну да. Таких грамотных, как вы, поискать, - несердито сказал переяславец. - А немецкие "пантеры" - бензином. Скажешь, нет?
Партизаны отчаливали на лодках, на бревнах, на пароме, на плотах, державшихся на поплавках (поплавки - кадушки). Все пошло в дело, чтобы сразу же могло переправиться как можно больше людей. На пароме были даже две пушки и несколько ящиков снарядов. Пока готовились, ветер пригнал с северо-запада большие тучи, стало совсем темно, холодно.
- Тут скользко. Держись за меня, Ваня! - подал Андрей руку Оленеву.
- Хорошо, что мы вместе. А ты хотел оставить меня на том берегу, - укоризненно сказал Оленев.
- Какая же широкая река! - зажмурился Андрей.
Ему никто не ответил: и потому, что говорил он шепотом, и потому, что каждый был занят своей работой. Гребцы на левом борту изо всех сил налегали на весла, чтобы пересилить течение и ветер, который все сильнее разгуливался над водами Днепра. Тревожно бились сердца у партизан. Удастся ли без шуму и стрельбы переплыть реку? Так важно, чтобы их не заметили немцы до тех пор, пока они не взберутся на кручу, не подползут к их окопам.