Бывшие пограничники не только слушали радио из Москвы и пересказывали потом услышанное надежным людям. Навесив торбы с кукурузным зерном или какой-нибудь крупой, Терентий и Иван то и дело отправлялись в путешествие обменивать продукты на вещи, хотя выменянного товара у них так никто и не видел. И Надежда тоже. Она, правда, догадывалась, что "товар", видимо, стоил того, чтобы ходить за ним, потому что после возвращения настроение у хлопцев всегда было приподнятое.
А ходили они почти за сотню километров от села, на дорогу Киев - Харьков, вблизи которой еще в сентябре сорок первого шли ожесточенные бои между фашистскими военными частями и партизанским отрядом арсенальцев.
Места были памятны Ивану: тут он потерял руку, тут стояли насмерть красноармейцы и чекисты, возглавляемые Шаблием, всего двенадцать человек вышли тут из огня живыми. У края поля были вкопаны и наспех засыпаны длинные глубокие рвы. Из-под земли торчали черепа, кости.
- Сколько же наших людей тут расстреляно! - ужасался Оленев.
Листовок хлопцы не распространяли. Листовки, считали Терентий и Иван, - занятие для школяров. Им же нужно убивать фашистских солдат, офицеров тут, за шестьсот километров от фронта. Потому они и ходили к реке Трубеж, в лес, подступавший с обеих сторон к шоссе. Там у них была спрятана снайперская винтовка, послужившая Оленеву еще на границе.
Они залегали и стреляли в фашистов, ехавших по шоссе.
Оленев бил мотоциклистов без промаха, особенно тех, у которых на груди висели металлические подковы с фосфоресцирующими буквами, светившимися ночью: "Фельджандармерия". Это были эсэсовские патрули, убийцы, головорезы. Всякий раз после выстрела Оленев приговаривал: "Вот именно! Живет еще пятая застава. Это вам за рвы под Барышевкой!.."
- Потри мне руку, затекла, - попросил Иван друга.
Терентий снял рукавицы. Вдали затрещал мотор мотоцикла. Живица схватил бинокль:
- Они. Жандармы!
Терентий заметил в коляске мотоцикла немца в кожаном пальто, из-за его спины торчал штырь-антенна, который гнулся на ветре, словно камышина с распущенным султаном.
- Только не пробей, Ваня, их радиоаппарат!
- Вот именно! Подставляй плечо!
Оленев положил винтовку на плечо друга, который встал на колени, поймал в оптический прицел водителя мотоцикла. Секунда. Вторая… И мотоцикл ткнулся в кювет. Еще выстрел - и неестественно откинулся на спину второй жандарм.
Мотоцикл лежал в кювете и яростно рычал. Терентий оттащил трупы с дороги, а потом выключил двигатель, повел мотоцикл в кустарник. Оленев, положив винтовку на ветку, был наготове. В случае появления еще какого-нибудь транспорта он должен остановить машину, прикрыть Терентия.
Но других машин не было, и пограничники стали рассматривать трофеи. Больше всего их интересовала рация.
- Эту штуковину, Ваня, в мешок! - сказал Живица. - Все бумаги и полевые сумки закопаем.
- А как с этим? - кивнул Оленев на мотоцикл. - Может, поедем?
- Разве что до первого жандарма. Лучше забросаем хворостом, может, весной пригодится нам.
Они закопали убитых, а потом насобирали в лесу кучу ветвей и забросали ими мотоцикл.
- А когда же радио попробуем? - спросил Иван. - Может, оно и не играет.
- Отойдем подальше.
Через час они остановились у небольшого, чудом уцелевшего стога соломы. Посреди поля он был как лодка, затерявшаяся в волнах. Над головою ясные, крупные звезды.
- Холодно. Наверно, мороз градусов пятнадцать, да еще и без снега, - сказал Иван.
- Зато для нас везде дорога - и через болотце, и через речку. Подожди-ка, Ваня. - Терентий услышал в наушниках свист, писк, а потом и какие-то неразборчивые голоса.
Он стал крутить ручку настройки, ибо знал, что переключил рацию на "прием". И вдруг сквозь писк морзянки прозвучал чистый, уверенный голос Москвы: "В последний час…" Они затаили дыхание. Голос этого диктора знали еще со службы на пятой заставе. Сейчас он торжественно-празднично сообщил, что девятнадцатого ноября 1942 года после небывалой в истории войн артиллерийской подготовки войска Юго-Западного и Донского фронтов перешли в наступление на берегах Волги.
- Теперь наших не остановишь! - гордо сказал Живица. Он немного помолчал и спросил: - Как назовем наш отряд?
- Имени пятой заставы! - ответил Оленев не колеблясь.
- Ну и голова ты! - Терентий крепко обнял друга за плечи.
Возвратились они на следующий день под вечер, спрятав новый трофей в лесу. Терентий пошел к крестной матери, а Иван - домой.
К большому удивлению, Оленев увидел на столе чугунок с вареной картошкой, от которой еще шел пар, миску с огурцами и бутылку со странным горлышком, которую встречал у жандармов, подстреленных им на харьковской дороге.
Надя сидела спиной к порогу, ее растрепанные волосы густым снопом лежали на спине. Она обернулась, и Иван заметил на ее шее красные пятна, будто следы чьих-то ногтей. Щеки Нади мокрые, в слезах, а губы дрожат от обиды.
- Ну что, Лосев Иван? Наменял товара?.. - вдруг послышался насмешливый голос. Из горницы вышел, пошатываясь, Вадим Перелетный. - Что же ты смотришь? Ну ударь меня за то, что я попил немного крови из ее шейки.
- Кто же дерется без правой руки? - усмехнулся Оленев. - Несолидно мне драться, господин грос полицай!
- Это точно. Несолидно. Вижу рыцаря. Садись, выпьем! Не бойся. Только чмокнул ее в шею. Змея она у тебя! Ее и втроем не побороть.
Перелетный налил из своей бутылки с причудливым горлышком Оленеву:
- Пей! Чего же ты наменял на просо или кукурузу?
- А ничего, кроме вестей от немецких солдат, что в Сталинграде им таки дают прикурить, аж небу жарко!
- Что ты городишь, Иван! - насторожился Перелетный.
- То, что солдаты говорили… Так и сказали: "Пей, рус Иван! Ваша взяла в Сталинграде. Идем и мы туда на убой, как быки".
Иван говорил таким серьезным тоном, что Перелетный захлопал глазами.
- Да за такие разговорчики тебя завтра же на виселицу поведут! - выкрикнул Перелетный.
- Не мог же я такое выдумать?
- И ты понимаешь по-немецки?
- Среди них был такой, что по-русски мог…
- Может, какой-нибудь коминтерновец?
- Что ж тут удивительного? Не все же немцы зверье, как те, которые постреляли людей и закопали во рвы. Какой я для них противник, без руки-то?
Вадим Перелетный слушал Ивана и не мог установить, что в его рассказах было правдой, а что выдумкой. Одно он заметил: этот примак на удивление спокоен, будто совсем махнул рукой на свою русалку, вроде и все равно ему, целовал ее полицай или нет.
- Ну пей! - предложил Перелетный Оленеву.
- Вот именно. За здоровье Нади, за ее будущее счастье. Я ухожу от тебя, Надя, так будет лучше. - Иван взял чарку и выпил.
- Это ты взаправду? - как спросонья спросила Надя. - Да еще и при таком свидетеле?
- Взаправду. И при свидетеле, потомке запорожцев, писавших письмо турецкому султану, - дерзко сказал Иван (знал: Перелетный любил похвалиться своим казацким происхождением).
- Да его предки были где-то в лакеях панских! - простодушно, но гневно выпалила Надя. - Запорожец вот так не кусал бы женщину! Запорожцы за оскорбление женщин сажали своих бабников на кол.
- Откуда знаешь? - засмеялся Перелетный.
В это мгновение появился посыльный из управы:
- Пан! Вас разыскивают по телефону из самого Киева. Вам нужно ехать немедленно в родное село!
- Так уж и немедленно?
- Как велено, так и передано, - пожал плечами посыльный.
- Что там могло случиться? Отца убили?.. Да я… Я…
- Не говорили. Однако не на похороны же. Что сейчас человек? Плюнь и разотри. Не то время, чтобы вызывать на похороны. Дело какое-то. Сам вроде гебитс… велел ехать сразу же туда!..
- Пусть шофер готовит машину! Поеду утром. Так и передай. И еще скажи, чтобы не заморозил радиатор.
- Будь сделано, пан цугфюрер!
У Оленева похолодело внутри. Ведь в селе Перелетного, куда заходил Терентий по пути из Молдавии, живет тетка Семена Кондратьевича Шаблия…
Вадим Перелетный надел шинель и ушел. А Надя сразу же бросилась к Ивану:
- Это правда, что наши в Сталинграде перешли в наступление?
- Еще и как правда!
- Теперь не будешь так томиться душой, Ваня?
- Вот именно! Не буду, Надя.
- Сколько же я пережила за эти дни, сколько намучилась. Что стоило отбиться от этого Перелетного?.. Почему не расспрашиваешь? - расплакалась вдруг Надя. - Считаешь себя чужим, что ли?
- Нет.
- И ты правда хочешь уйти от меня из-за этого Перелетного?
- Не из-за Перелетного… Все, что ты пережила, все это мелочь по сравнению с тем, что можешь еще пережить из-за меня. - Он прижал ее к себе единственной рукой. - Я люблю тебя. И потому, что люблю, мы должны разлучиться до времени, пока придут наши… Ты пойми, что и я и Терентий не можем так ждать, томиться душой, как ты сказала. Я пойду отсюда за сотню, за две сотни километров для настоящего дела. Ты меня пойми…
- Я начинаю понимать, Ваня, - тихо ответила Надя и заглянула ему в глаза. - А ты меня извини. Не за Перелетного. Ты сам все видел. Просто я тебя еще плохо знаю.