- Если бы ты знал, Максим, - прошептала девушка, - как не хочется мне оставлять отца! А где сейчас Стоколос?
- В окопах, на берегу. Ты не волнуйся, - успокоил Максим, заметив, что Леся прислоняет ладони то к щекам, то ко лбу.
- Не понимаю, что делается со мной! Жаль отца, мать… В голове все перепуталось: мама, папа, детвора Рябчикова, все парни с нашей заставы и Андрей тоже. Хотела увидеть. Ты скажи ему, что я никогда его не забуду. - Девушка говорила не очень складно, волнуясь.
- Все скажу. Мы все тебя любим, Леся. Андрей не зря назвал тебя солнечной!
- Откуда ты знаешь? - вспыхнула Леся.
- Оленев говорил… Ну, счастливой тебе дороги! - попрощался Колотуха.
- Так договорились, Маргарита Григорьевна, - сказал лейтенант Рябчиков. - Поедете до Полтавы. А потом в Гадяч, а оттуда в Лютенки. Там с моей Зиной и детишками и перенесете невзгоды.
Полтора километра открытой местности оказались очень длинными. И люди, и кони напряглись. А вражеские минометчики били по косогору. Завыли, засвистели мины.
- Бойтесь не ту мину, что воет, - предупредил Рябчиков Маргариту и Лесю, - а ту, которая шелестит.
- Когда вы успели, Василий Михайлович, разобраться?
- Сегодня. Ну, детки! Не канючить! Вы ведь уже большие! - утешал всех и себя отец. - Скоро лесок, и тогда никакой черт нам не страшен. Все мины зацепятся за ветки!
В лесу остановили лошадей.
- А на станции купишь мороженое? - спросил кто-то из детишек, высунув голову из мешка.
- А как же! Эскимо купим. Только сидите спокойно. Не высовывайтесь!
В скверике возле станции люди с узлами и чемоданами. Когда подали вагоны, людская волна залила перрон. Все спешили, толкались и поглядывали на небо, откуда ежеминутно можно ждать беды.
- Спокойно! Успеете! - сдерживал толпу дежурный по станции старшина милиции.
- Да это же мой знакомый! Старшина Опенкин, - обрадовался Рябчиков. - Товарищ Опенкин! Помогите нам!
Опенкин подошел, взглянул на узлы и не поздоровался.
- Извините! Но вначале мне нужно посадить в поезд детей, женщин, ну а потом и ваши узлы…
- Да ты что? Не узнаешь меня? - поразился Рябчиков.
- Вы должны меня понять. Сначала в вагон пойдут дети и женщины, а потом уже и ваша жена с чайным сервизом и тульским самоваром, - мрачно кивнул старшина на узлы, которыми были навьючены кони.
- Сам ты тульский самовар! Откуда тебя такого взяли в милицию. Немедленно помоги поставить на землю узлы! И осторожно. Дети - это тебе не сервиз и не самовар!
Опенкин поморгал глазами, пожевал и с неловкостью промямлил:
- Изви… Извините. Что же вы сразу не сказали! Извините меня, Зина… Не знаю, как по отчеству…
- Я Маргарита Григорьевна. А Зина Рябчикова далеко от нас.
- Простите. Я жену Рябчикова не видел, вот и подумал, что это она, - совсем смутился Опенкин. - Что это я все время "не туда"?
- Я жена капитана Тулина, - объяснила Маргарита.
- Теперь понятно! - облегченно вздохнул Опенкин, осторожно помогая снимать поклажу, будто в узлах был действительно хрусталь или фарфор. - Ну!.. Путешественники! Живы-здоровы, родичи гарбузовы. - Старшина вынул из кармана конфеты и роздал детям. - А я своего сынка со Стешей уже спровадил. Поедут в Тульскую область к моей матери.
- Так вот откуда тульский самовар? - засмеялся лейтенант Рябчиков.
Леся держала коня за повод и думала о своем. Ей было до слез больно, что она не попрощалась с Андреем. Перед глазами все время его лицо, белые волосы, к которым прикоснулась ее рука, взгляд то задумчивых, то слегка лукавых глаз. "Ты солнечная девушка!" Неужели то была их первая и последняя встреча? "Нет, нет!.." - готова была крикнуть Леся.
- Чего ты стоишь как вкопанная? - прервала мысли мама. - Бери вещи - и к вагону!
- Да… Радио слушаю, мама!..
"…По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в едином пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы…" -
звучал голос наркома иностранных дел.
- Какой же подлец этот Гитлер! - зло проговорил Рябчиков. - Вы понимаете?.. Ты понимаешь теперь, старшина, почему наши не стреляли по их самолетам еще вчера и неделю тому назад? Гитлеру нужно было придраться и объявить нас агрессором!
- Еще бы не понимать! - ответил Опенкин. - Гад Гитлер, еще и прикидывается невинным перед миром. Ну, малыши, живее к вагону!
Леся Тулина никогда не была на таком распутье, как сейчас. Из семнадцати своих лет она помнит от силы двенадцать, с того времени, когда отец служил еще на заставе в Каракумах. Там Лесе странным казалось, что в страшную жару тамошние люди ходили в белых мохнатых шапках. И дома какие-то необычные, с плоскими, как пол, крышами. И солнце там ослепительно белое и совсем не ласковое, как в Могилеве-Подольском. И всюду песок, песок. А когда поднималась буря, то дышать было нечем. Песок на зубах, в глазах. И днем и ночью сквозь те пески ходят пограничные наряды, лежат в секретах, бегут по тревоге, ведя на поводу собак-овчарок по следу нарушителей границы. Еще помнит стрельбу. А потом похороны. Убитый начальник заставы Кравченко. И салют из винтовок. И вывеска: "Застава имени Леонида Кравченко". То был вообще первый убитый, которого видела маленькая Леся.
"В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение. То же будет и с хвастливым Гитлером, который объявил новый поход против нашей страны. Красная Армия, весь наш народ снова поведут победную Отечественную войну за Родину, за честь, за свободу…" -
доносилось из громкоговорителя.
- Леся! Иди к вагону! - снова крикнула мать.
"Иди к вагону…" Через несколько минут от перрона отойдет эшелон с женами пограничников, детьми, с работниками учреждений на восток, подальше от взрывов и выстрелов. Путь будет нелегким. Так и жди стервятников с неба. А здесь, на границе, бойся снарядов, и мин, и пуль. Бойся! И почему Леся Тулина, дочка начальника заставы, должна бояться? Она умеет стрелять. А если так, то должна остаться с отцом…
- Мама! Родненькая, единственная моя! Ты же знаешь, как я люблю тебя! - кинулась к матери.
У Маргариты Григорьевны екнуло сердце. Всегда, когда дочь принимает свое решение, хочет сделать что-то по-своему, то говорит с ней с чрезмерной ласковостью. А сейчас в ее словах тревога и взволнованность. Она почувствовала в словах дочки твердость решения.
- Мама! Я вернусь на заставу! Нужно! - задыхаясь от волнения, сказала Леся и сразу подняла голову, откинув со лба черную густую прядь волос. - Нужно, мамочка моя, любимая!
Маргарита Григорьевна побледнела, отшатнулась, хватаясь рукой за голову. Рябчиков поддержал ее.
- Успокойтесь! Старшина, принеси воды! Леся! Пожалела бы мать, - упрекнул лейтенант девушку.
- Я люблю маму, - прошептала Леся. - Но… - На глазах показались слезы. - Я должна остаться с вами!
"Враг будет разбит! Победа будет за нами!" -
Нарком иностранных дел закончил свое выступление. В репродукторе зазвучал военный марш.
- Быстрее в вагоны!
- Успокойтесь, Маргарита Григорьевна! - вмешался старшина Опенкин, почувствовав, что Лесю уже не переубедишь. - Все обойдется. Все будет в порядке!
- Мама! Не надо думать, что все, кто на границе, должны погибнуть. Мама! - Леся обнимала и целовала мать.
- Ты, как и отец твой… Да и от судьбы никуда не убежишь. А наша судьба то под пулями басмачей, то под пулями фашистов. Сердце мое разрывается, - всхлипывала Маргарита Григорьевна.
Детей и вещи внесли в вагон. Рассаживая своих, Рябчиков тоже не сдержал слез.
- А маму мы там встретим?
- Встретите!
- А ты скоро приедешь?
- Скоро!
- И Леся с тобой?
- И Леся. Прошу вас, Маргарита Григорьевна, умоляю, будьте им матерью, пока не встретите Зину! Маленькие же. Глупые. Так и стараются созорничать, - с комком в горле сказал он.
- Да они большие… - сказала Маргарита Григорьевна, бросив взгляд на дочку.
- Не надо так, мама! Я вернусь! - громко выкрикнула Леся, все еще держа мать за руку.
- Папа!
Эшелон дернулся. Клубы пара покрыли паровоз.
- Папочка!
- А мама нас встретит?
- Я не хочу ехать. Я хочу с папой! - неслись детские голоса.
Рябчиков и Леся спрыгнули с подножки вагона, в то же мгновение перед ними проплыло окно, сквозь которое было видно ребят с расплющенными о стекло носами. Над детьми - красивое в обрамлении черных волос лицо Маргариты Григорьевны. Она смотрела широко печальными, тоскливыми глазами.
Поезд набирал скорость. Стук колес сливался в единый шум. Рябчиков, Леся и Опенкин махали вслед руками. А по радио звучала песня:
Если завтра война, всколыхнется страна
От Кронштадта до Владивостока.
Всколыхнется страна, велика и сильна,
И врага разобьем мы жестоко…
9
Стоколос, Колотуха и киномеханик Шишкин быстро шли к заставе за боеприпасами.
На полдороге Андрей остановился, чтобы переобуться. Только сел, как из-за кустарника выскочил всадник. Андрей испуганно вскочил на ноги. Конь порывисто остановился, стал на дыбы. Чтобы не упасть, Леся припала к шее коня. Потом лихо соскочила на землю.