Девушка перевернулась на живот и принялась полировать ноготки, а Рустэм пожирал глазами ее округлые ягодицы и мягкие очертания спины. Он смотрел на ее маленькие ступни, на лодыжку с золотой цепочкой, и понимал, как эта девушка полна жизни, как освещена внутренним светом, как не похожа на скотоподобных женщин, что работали на его полях и влачили никчемную жизнь в Эскибахче. Рустэм попятился от стены и молча вернулся в гостиную.
- Садитесь, - пригласила Карделен, и Рустэм-бей сел.
- Я видел то, чего не должен был видеть, - слабым, дрожащим голосом произнес он.
- Ах, бедный вы бедный! - протянула Карделен, в ее тоне слышались сочувствие и сарказм. Ее весьма раздражало, когда чья-то порядочность и щепетильность вставали на пути у наслаждения и красоты, но она понимала, что Рустэм-бей пребывает в некоторой растерянности.
Внезапно Карделен перешла на деловой тон:
- Вы сами видели, что эта девушка - идеал красоты. Лицо чуть овальное, прекрасная белая кожа, черные сросшиеся брови и свежие алые губы. Она не высока и не приземиста. Кроме того, восхитительно играет на лютне и поет. Как все мои девушки, прекрасно готовит кофе. Довольно образованна, и я сама учила ее всему, что может пригодиться в ублажении мужчины.
Рустэм-бей встревожился:
- Но она девственница?
- Естественно, мой ага, - снисходительно улыбнулась Карделен. - Лейла невинна, как в день своего рождения, и девственнее, чем Дева Мария, да пребудет она в раю. Я рассказала и, должна признать, весьма подробно обо всем, что ей необходимо, но практического опыта она не имела.
(Иоанна, переименованная в Лейлу, все еще голышом присоединилась к подругам, наблюдавшим за переговорами. Арабка дернула ее за ушко и прошептала:
- Слыхала? Ты снова целка!
Иоанна прикусила губу и помотала головой.
- Опять! - шепотом воскликнула она. - Снова фокусы дорогуши Карделен с куриной кровью!)
- Сколько ей лет? - спросил Рустэм.
- Пятнадцать, и, по моим оценкам, она в самом начале долгого расцвета красоты.
(- Ты помолодела! - сдерживая веселье, сверкнула белыми зубами негритянка.)
- За сколько же вы ее продаете? - поинтересовался Рустэм.
- Она не продается! - вскинула голову Карделен. - Я никого не продаю, в Стамбуле уже полвека с лишним нет рабов. Вам, разумеется, это известно.
- Тогда как же я ее… обрету?
- Вот что происходит: я беру к себе несчастных девочек - сироток, беженок и тому подобное, о которых некому позаботиться. Естественно, у них ничего нет, а я отнюдь не богата. Бедняжки без приданого, о замужестве нет и речи, либо оно затруднительно, хотя и возможно. Когда девочки становятся хорошенькими, я ищу для них мужчин, не стремящихся к браку, но делаю это с величайшей осторожностью. Девочки мне дороги, я так к ним привязываюсь. Мы счастливы вместе, и, говоря по правде, мне не хочется отпускать их насовсем, но деньги-то нужны.
- Деньги? - эхом откликнулся Рустэм-бей.
- Деньги, - повторила Карделен. - Возмещение времени и сил, потраченных мною, чтобы их воспитать, одеть, накормить и тому подобное. Естественно, сумма должна быть достаточной, чтобы начать все заново с новой девочкой. - Она выдержала многозначительную паузу, потом быстро проговорила: - Лейла - исключительный случай, и вознаграждение составит шестьдесят тысяч пиастров.
Рустэм-бей вздрогнул:
- А другие девушки есть?
- Имеется юная красавица абиссинка, которую украли (спешу сказать, не я) у хозяина в Александрии и бросили в Адрианополисе. Есть пухленькая арабка из Ливана, совершенная милашка. Но даже самое богатое воображение не превратит их в черкешенок, поскольку одна черная, а другая смуглая.
- Шестьдесят тысяч пиастров гораздо больше того, что я взял с собой, - сказал Рустэм-бей, уже решивший заполучить черкешенку именно потому, что она ускользала из рук.
- Если вы ей понравитесь, можно сбросить цену. Извините, я ненадолго отлучусь. - Карделен с достоинством поднялась и стремительно вышла из комнаты, якобы возмущенная неблагородной скаредностью Рустэма.
Хозяйка, Иоанна и две другие девушки собрались в кухне и оживленно загомонили.
- Ну как он вам? - спросила Карделен.
- Великолепен! - воскликнула негритянка. - Какая удача!
- Красивый, - согласилась Иоанна. - И одет хорошо. У него такой милый и забавный выговор! Они что, все так говорят на юге?
- Наверняка очень богатый, - выступила арабка. - Вам не показалось, что он опечален?
- Главное, как ты считаешь: тебе понравится его ублажать? - спросила Карделен.
Иоанна стыдливо улыбнулась:
- Наверное, да. Во всяком случае, какое-то время. Ты меня знаешь.
- Только не вздумай убегать и снова впутывать меня в неприятности, - притворно пожурила Карделен. - Ты не представляешь, какой это ужас в одночасье все переиграть. Дважды! Я была готова тебя убить.
- Он мне надоел, - оправдывалась Иоанна. - Он был мерзкий, и вообще свинья. К тому же я заработала тебе вдвое больше денег. Нынешний клиент из дальних краев, и там меня никто не найдет. - Она помолчала и, вспомнив, спросила: - Мне правда надо быть Лейлой? Думаешь, он не догадается, что я гречанка?
- Он не распознает настоящую черкешенку, даже если она вывалится у него из задницы, - ответила Карделен. - У них на юге черкешенок нет, и потом, ты не какая-то дерьмовая гречанка из выгребной ямы. Ты, дорогуша, считай, итальянка. Давай, оденься и свари нам кофе.
- Я получу половину денег?
- Разумеется, милочка. Но я вряд ли выбью шестьдесят тысяч, не слишком обольщайся.
- А вдруг мне придется ходить в мечеть? - сообразила Иоанна, но Карделен уже вышла.
Чрезмерно вихляя бедрами, хозяйка вернулась к гостю и села на оттоманку, подвернув под себя длинные ноги с худыми лодыжками. Рустэм-бей вытащил из кальяна свой мундштук и спрятал в карман. Его слегка подташнивало, голова кружилась сильнее.
- Я могу предложить вам тридцать тысяч пиастров, - сказал он.
Карделен в ответ приподняла бровь и снисходительно улыбнулась:
- Есть еще условия.
- Условия?
- Первое: вы не имеете права отдавать Лейлу в пользование, а также продавать или передавать другому лицу без ее согласия. Если через двенадцать лет Лейла захочет получить свободу, вы обязаны ее предоставить и обеспечить девушке существование. Если она откажется от воли, вы содержите ее, как и прежде. Если вы на ней женитесь, она получает равные права с другими женами, а ее дети от вас воспитываются как ваши собственные. Кроме того, тридцать тысяч - просто смешно. Пятьдесят - еще куда ни шло.
- А как вы проверите выполнение условий? - искренне удивился Рустэм-бей.
- Проверю? Я отпускаю девочек только к благородным людям, с которых беру обещание. Вам придется дать обещание. Вы ведь благородный человек?
- Разумеется.
- Даете обещание?
Рустэм-бей смешался. Странный табак и духота его одурманили.
- Повторите, пожалуйста, условия.
Двуполая Карделен повторила и спросила опять:
- Вы даете обещание?
- Даю, - сказал наконец Рустэм.
- Прекрасно. Завтра придете с пятьюдесятью тысячами пиастров и двумя носильщиками, Лейла будет собрана и готова, иншалла. Хотя, по моему опыту, она вечно всюду опаздывает.
Рустэм-бей вышел под палящее солнце и, зажмурившись, сжал бухающие виски двумя пальцами правой руки. Немного постояв, он тряхнул головой, разгоняя бессвязные мысли и впечатления, и махнул слугам с проводником, чтобы шли вперед. В душу закралось подозрение, что бесполая Карделен - скорее женоподобной мужчина, чем мужеподобная женщина, либо вообще ни то ни другое, а потом мелькнуло неприятное предчувствие: его судьба резко переменилась. Он собрал волю в кулак, готовясь встретить что бы там ни было, вернулся на лодке в Скутари и направился в мечеть "Священный источник", чтобы еще раз помолиться божеству, чьей непривычной поддержкой с недавних пор возжелал заручиться. Когда Рустэм коснулся лбом молельного коврика, возникло четкое впечатление, что никто его не слушает, и он вышел на площадь с ощущением, что отныне населяет чужую, не свою жизнь.
34. Рустэм-бей и Лейла-ханым
Рустэм-бей курит на мужской половине своего особняка и слушает часы. Он собрал их великое множество: так состоятельные люди демонстрируют свое богатство в провинции, где трудно придумать, что бы такое купить. Со временем часы тайком согласовали свой ход, и когда стихает городская суета, смолкают дрозды, в тишине почти пустого дома звучит размеренное тиканье, точно биение механического сердца, что лаконично отсчитывает истечение жизни. Когда часы бьют, дом наполняется странным, однако красивым и всякий раз новым диссонансом. Однажды Тамара попросила слуг отключить у часов бой, и тишина так угнетала Рустэма, что он встал среди ночи и с масляной лампой обошел все комнаты, возвращая часам голос.
Рустэм-бей чувствует, что жизнь поменяла русло, но ему все равно. Вопреки его рассудочности, все в Лейле кажется ему живительным и прелестным, и он сожалеет лишь о том, что его собственная сдержанность не соответствует ее жизнерадостности. Сейчас она на женской половине в восторге командует слугами: это поставить сюда, то убрать, это чуть подвинуть. Она в восторге от кровати, отвергнутой Тамарой, и ложе вновь собирают и полируют ореховым маслом, сдобренным лавандой. Лейла валяется на щедро набитых матрасах, объедается лукумом и расчесывает волосы, а когда Рустэм упрекает ее в лености, корчит лукавую гримаску и смеется:
- Я ленива? Вовсе нет, просто я ужасно люблю безделье.