Дубов сбил конем унтера, ударил шашкой наотмашь - от неловкого удара заныла рука - и прямо перед собой увидел дуло пистолета. Он не успел поднять для удара шашку, как грянул выстрел. Дубов закрыл глаза, открыл их снова, удивился, что еще жив, и увидел, как офицер медленно валится с седла. "Кто-то помог?" Но тут же забыл об этом. Перед ним дюжий солдат ловко отбивался винтовкой от красноармейца. Дубов поспешил на помощь…
Ибрагимов еще в засаде наметил себе офицера и боялся, что того ненароком убьют. Капитан ехал впереди на отличной лошади. Услыхав выстрелы, он с недоумением оглянулся, не понимая, в чем дело. Когда Ибрагимов подскакал к нему, капитан уже оправился от неожиданности и встретил нападающего с саблей в руке. Клинки взвизгнули, сталкиваясь в воздухе, капитан отбил удар и в свою очередь сделал выпад. Парируя его, Ибрагимов почувствовал, что имеет дело с опытным противником, поднял коня на дыбы, сделал вольт и обрушил на капитана град финтов, не давая тому опомниться. Улучив момент, он отбил в сторону саблю противника и прыгнул на офицера. Капитан упал на землю, увлекая за собой разведчика. Ибрагимов вывернулся в воздухе, как кошка, и оказался сверху. Офицер не шевелился. Разведчик мгновение смотрел на него, затем вскочил на ноги.
- А-а, подлец, сдох! - в отчаянии повторял он и вдруг осекся и упал ничком на капитана сраженный шальной пулей.
…Стреляли сверху, с дороги. Было видно, что там перебегают дроздовцы, падают и опять бегут вперед, к месту схватки.
- Товарищи, отходим!
- Отхо-одим…
Эскадрон скрылся в овраге. Сзади гулко рвались снаряды. Первая батарея, видимо, успела развернуть гаубицы и теперь стреляла вслед уходящим победителям.
В полутора верстах от дороги Дубов остановил эскадрон. Сзади еще бухали орудия: дроздовцы наугад обстреливали овраг. Потом все стихло.
- Чистая работа…
- Здорово…
- Я его шашкой, а он все лезет со штыком…
- А мы человек десять сняли.
- Егоров, уточни раненых и потери, - приказал Дубов и подошел к Ступину. - У тебя все в порядке?
Ступин кивнул, ощупывая руками голову.
- А как снаряды рвануло! Вроде от моей гранаты, - говорил, захлебываясь словами, боец.
- Ну да, от твоей…
- А Фома-то, Фома, словно у себя на усадьбе действовал. Кстати, где он? Фома!
Харина среди красноармейцев не было. Не нашли и Гришку…
- Товарищ командир, - доложил Егоров, - убит один - Иванчук… Двое без вести пропали - Фома и Гриша…
Разговоры смолкли.
- Тяжело ранен Ибрагимов. - Егоров добавил тихо: - Безнадежен. В живот. Раненых легко - семь. Ступин опять контужен. Не везет Степану.
Дубов подошел к Ибрагимову. Тот лежал на шинели бледный до синевы, на лбу его выступили крупные капли пота. Рядом сидели его дружки.
- Товарищ командир, - заговорил он, увидев Дубова, - ваше… приказание… не выполнил…
- Лежи. Не надо. - Дубов положил ладонь на холодный лоб бойца.
- …Не выполнил… хлюпик кадет… сдох, сволочь… не выполнил приказание.
- Егоров?
- Да нет… пусть с ребятами займется… я уже… вот только… кадета не добыл…
Ибрагимов замолчал и вытянулся. Дубов медленно встал. Подошел, осторожно ступая одетыми в белые носочки ногами, конь Ибрагимова, дотронулся мокрыми губами до лица хозяина и посмотрел на людей темными грустными глазами. Шумно втянул воздух подрагивающими ноздрями и встал рядом, горестно покачивая головой.
Пока разведчики отрывали шашками неглубокую братскую могилу в сырой, вязкой земле, пока осторожно, словно боясь разбудить, укладывали в нее товарищей, Дубов курил. Глотая едкий дым, он кашлял надсадно и думал не об Ибрагимове, а о той, которая не дождется теперь ласкового песенника и гармониста, о высмотренной с. обрыва дивчине. Уплывут туманами по реке долгие годы ожидания, лучшая девичья пора. Дожди смоют невысокий бугорок, истлеют за зиму красноармейские фуражки, и никто не найдет могилу…
- Товарищ командир, салют? Или…
- Салют, товарищи, обязательно салют.
И, поднимая маузер, чтобы отдать последнюю воинскую почесть павшим, Дубов пытался отогнать мысль, что, может быть, этот салют относится и к Харину с Гришкой…
Глава девятая
Урядник стоял, широко расставив ноги, и грозно смотрел на Шваха маленькими колючими главками.
- Н-ну, - проговорил он, играя наганом, - какой части? Кто послал? Говори, красная сволочь!
Яша с выражением крайнего испуга на лице растерянно заморгал:
- Ваше благородие, помилуй, какой я красный? Цыган я. Врет он все. В город иду, на заработки.
Урядник отпустил Яшке увесистого "леща" и кивнул солдату: обыскать его. Тот в минуту растормошил Шваха, стянул зипун, рубаху, ощупал холщовые порты и велел скинуть опорки. Яков натурально дрожал всем телом и беспрекословно дал себя обыскать. Единственное, что обнаружил солдат, была краюха хлеба и две луковицы, - это второпях сунула ему на дорогу Нюрка.
- Ваше благородие, - бормотал Швах жалобным голосом, - не губи, вели отдать зипунишко-то… замерзну. Он вам без надобности, пло-о-хонь-кий.
- Дурак, - ухмыльнулся урядник, успокаиваясь. До крайности комичная фигура Якова, тощего, узкоплечего, стоящего босиком и без рубахи, рассмешила его. - Нужно нам твое рванье, бродяга бездомная. Одевайся.
Повеселевший Яков быстро оделся.
- Сплясать, что ли, ваше благородие, цыганского? - озорно подмигнул он уряднику.
- Ишь обрадовался, - нахмурился тот. - Вот мы посмотрим, какой ты есть цыган. Ну-ка, определи, сколько моей кобыле лет… Самая что ни на есть цыганская задача, ваш брат, известно, конокрад на конокраде…
Швах несмело шагнул к лошади. Перестарался, дурень! Вспомнилось ему, что конский возраст определяется по зубам, но как именно - не знал. Он поднял руку к морде лошади. Кобыла скосила на него недобрый глаз, шумно всхрапнула и угрожающе оскалилась. Яшка отдернул руку: "Ну-ну не, балуй". Зубы у лошади были большие, желтые и блестящие. Он, нахмурясь, глядел на них и лихорадочно соображал: поскольку все целы, значит, не старая, поскольку желтые уже, значит, не молодая. Тьфу ты, пропасть, вот задача…
- Ну, вызнал? - поинтересовался урядник.
Яшка повернулся к нему и со спокойствием отчаяния грохнул наугад:
- Шесть лет кобыле.
- Хе, - довольно крякнул урядник, - верно. Разбираешься, шельма. Ну ладно, цыган, топай дальше. Я сегодня добрый…
- Спасибо, ваше благородие. - Голос Яшки звенел от пережитого волнения и радости. - А мужик на меня по чистой злобе наговорил. Подвезти ему человека жалко. Боится, сметана его прокиснет…
- Сметана? - насторожился урядник и шагнул к телеге. Мужик тем временем успел покрыть макитры рогожей. - А ну, покажь… Добро, хорошая сметанка, - продолжал урядник, со знанием дела осматривая макитры. - Поскольку ты самовольно и без надобности задержал войско, - сказал он наконец мужику, - конфискую у тебя в пользу армии один горшок.
- Ты что, окаянный, - вскинулся тот, но увесистый удар по шее заставил его замолчать.
Урядник потянул ближайшую макитру. Яшка похолодел: все кончено, сейчас… вот сейчас… Но казак, подумав, поставил ее на место:
- Эге… Вспенилась твоя сметана. Видать, подмешал чего. Давай-ка другую…
Через минуту Яшка и мужик снова остались одни на пыльной дороге.
- Ну как, папаша, - язвительно заговорил Яшка, - будем дожидаться второго разъезда, а?
Чтобы и последнюю макитру взяли? Или, может, дальше тронем?
- У-У-У, ирод, - лицо мужика перекосилось от злобы, - нечистый тебя послал. - Он схватился за кнутовище и начал размахивать им, наступая на Шваха.
Тут бы Яшке и уйти, поиздевавшись над ограбленным кулакам, но он и шагу прочь не сделал. Макитра с пенящейся крупными пузырями сметаной накрепко привязывала его к телеге. Там на дне лежал заветный брезентовый мешочек, который Швах успел сунуть в сметану в самый последний момент. Сначала он испугался, что выдадут пузыри, но они-то, оказывается, и выручили. Не будь пены, забрал бы урядник макитру с документами.
- Стой, папаша, - перехватил Яков мелькающее перед самым носом кнутовище, - так дело не пойдет. Ты против меня зло задумал, так вези за это вот до того пригорка, да побыстрее. Там я в сторону пойду. А не повезешь, - Яков зло прищурился, - хуже будет…
Мужик плюнул, выругался и вскочил на телегу. Яшка пристроился сзади возле макитры, и лошадь, чутьем поняв настроение хозяина, припустила легкой рысцой.
Яков лихорадочно соображал. Мешочек надо вынуть как можно скорее и так, чтобы мужик не заметил, а то еще донесет и пустит по следу погоню. Но как это сделать? Оберегая оставшееся добро, кулак поминутно оглядывался на макитру, а та глубока, пальцами не достанешь, надо всей рукой лезть. Эх, была не была! Яшка сбросил зипун, чтобы рукав не мешал, и, дождавшись, когда телегу слегка тряхнуло на бугорке, запустил по локоть руки в макитру.
Мужик обернулся. Не успел Яков моргнуть, как по плечам его прошелся со свистом тугой ременный жгут. Озверевший мужик снова взмахнул кнутом, но Яков, зарычав от гнева, схватил тяжелую макитру с остатками сметаны и что было силы запустил ею в мужика. Посторониться тот не успел. Яшкин снаряд обрушился на него, оглушив и перемазав с ног до головы. Мужик громко икнул, сел посреди дороги и начал бестолково размазывать по лицу густую липкую жижу.
Схватив драгоценный брезентовый мешочек, Яков, не оглядываясь, побежал прочь от дороги к синеющему вдали лесу, откуда доносились тяжкие артиллерийские удары. Фронт был где-то совсем близко…