Мужик, наверное, кулак. Кто же еще может в такое время везти на рынок столько сметаны? Надо с ним поосторожнее. От такого всего ожидать можно.
Дурное предчувствие не обмануло Якова. Не прошло и получаса, как впереди на дороге показались два всадника. Увидев на их плечах погоны, Швах нахмурился и полез за пазуху, где лежал брезентовый сверток с документами.
Когда всадники поравнялись с телегой, мужик, сидевший до того спокойно, неожиданно соскочил на землю и кинулся к ближайшему верховому.
- Ваше благородие! - заорал он во весь голос, указывая на Яшку. - Задержите его. Все про рынок спрашивает. Не иначе - красный…
Здоровенный урядник, довольный тем, что его назвали "благородием", остановил коня, спешился и потянул из кобуры наган.
- А ну иди сюда.
Швах неторопливо спрыгнул с телеги…
* * *
По расчетам Дубова, эскадрон к 12 часам дня обогнал батарею белых, о которой сообщил Гришка, версты на три. Следовательно, пора было подумать и о подыскании позиции для засады на большаке. Еще раз сверившись с картой, командир подозвал Гришку и приказал ему выводить отряд на дорогу Суджа - Дьяконово.
После плутания по глухим разъезженным проселочным дорогам, на которых еще сохранились в тени и в низинах лужи от последнего дождя, уставшие бойцы выедали, наконец, на накатанный большак.
Дубов поднял отряд в галоп. Конники обогнули невысокий холм с одиноким развесистым дубом на вершине и вылетели на прямую дорогу. Впереди, в низине, у мостика через овражек, росли тополя.
Тут Дубов разделил эскадрон. Контуженного Ступина с легкоранеными он направил в засаду на высотку. Большая часть отряда во главе с самим командиром залегла на крутом склоне оврага, с которого простреливалась вся дорога. И, наконец, третью, небольшую, группу он послал на другую сторону.
Коноводы отвели коней в овраг и поставили их с таким расчетом, чтобы можно было в случае чего немедленно сесть в седло.
…Разведчики занимали позиции. Легкий шорох в кустах, приглушенный голос, блеск винтовки на солнце… И все смолкло.
Словно проверяя маскировку красноармейцев, по дороге прогромыхала двуколка. В ней сидели фельдфебель и возница. Дубов затаил дыхание. Но ни движением, ни звуком бойцы не выдали своего присутствия. Двуколка спустилась вниз, сытые лошади рванулись, что-то крякнуло под колесами повозки, и фельдфебель уехал.
Дубов вздохнул с облегчением. Рядом с ним посапывал Харин. Он лежал на спине и, обкусывая травинку, глядел в небо.
- А везет же нам, командир, - сказал Харин, не вынимая травинку изо рта. - Самая осень - а третий день дождя нет…
- Смотри не накаркай. - Он помолчал. - Посматривай тут, а я к Ступину смотаюсь, посмотрю, как он устроился. Там, кстати, дорога поворот делает - может, кадеты уже показались?
- Лучше бы я, Николай Петрович, - привстал Харин.
- Прикажу - пойдешь. А так - лежи, - отрезал Дубов и, поправив маузер, пополз в кусты.
- Черт его поймет, нашего-то. Шутки шутит, смеется, а потом как скажет - прямо отрубит, - задумчиво проговорил Лосев, подбираясь поближе к Фоме. - С ним никогда наперед не знаешь, что будет.
- Так с вами и надо, чтобы не распускались, - ответил Фома.
- А с тобой?
- И со мной. Только я, брат, в дисциплину врос и командиру со мной ни хлопот, ни забот… Как-то там Гришка на горушке своей? Скучает небось?
…Разомлевший после бессонной ночи, пригревшийся на солнце Гришка одиноко грустил на своей позиции. Да и какая это, курам на смех, позиция! Командир поставил его на самой вершине холма, дальше всех от дороги, в густых кустах, и приказал ему в рукопашную не лезть и Стрелять по тем белякам, которые вырвутся вверх на дорогу. Тоже - бой… Вроде насмешки. Разве он не полноправный боец эскадрона? Обиженный и сонный, Гришка слипающимися глазами смотрел на дорогу, а она плыла, извиваясь, то заволакиваясь туманом, то проясняясь.
Дубов вернулся скоро. По его лицу Харин догадался, что он увидел что-то неожиданное и не приятное. Командир тяжело плюхнулся в сырую траву и, отдышавшись, сказал:
- Целый дивизион идет, черт бы их взял… По своим тылам с охранением ходят, пуганые стали.
- А сколько пехоты? - Фому новость не удивила.
- До взвода - кучно идут. И еще обоз.
- Взвод - это ничего.
- Тебе все ничего… Нам и дивизиона за глаза хватит, без пехоты. Ясно?
- Чего ясней, сам служил. - Фома опять повернулся на спину и закусил травинку. Потом задумчиво добавил: - Пропустить две батареи, атакуем последнюю. Четыре орудия все лучше, чем ни одного…
Дубов толкнул Харина кулаком в бок и рассмеялся:
- Правильно решаешь задачу, медведь. Я так Ступину и приказал. А тебе, как старому артиллеристу, приказ такой - уничтожить орудия! Ясно?
Харин ничего не ответил.
- Что молчишь?
- Думаю.
- Что ж, подумай, но чтобы гаубицы уничтожить… Ибрагимов! Спишь, парень?
- Дом вспомнил, товарищ командир, - разморенным, домашним голосом ответил Ибрагимов. - Дом вот вспомнил. У нас еще купаются. Девки от парней отдельно… На обрыв заберешься и смотришь… Заметят - вечером лучше из дому не выходи…
- А ты - злой до баб? - поинтересовался Дубов. - Что-то на дневках я тебя все с гармошкой вижу.
- У меня - невеста. С обрыва высмотрел…
- Ишь ты… Ждет?
- Ждет. Мать с земляком передавала - всем отказывает.
- Счастливый ты, парень… - Дубов помолчал. - Так вот тебе, счастливый, задание - взять офицера живым. Ясно?
- Есть, взять офицера живым…
- Передать по цепи - пусть Иванчук и Лосев прикроют Ибрагимова, - приказал Дубов.
Зашевелились кусты, ветерком пронесся шепот, послышалось приглушенное "Иванчук"… и опять все смолкло.
Дорога оставалась пустынной. Дубов почувствовал, как в глубине сердца комком собирается волнение. И тут на склоне холма поднялся боец. Он размахивал фуражкой в воздухе.
- Черт бы их взял, с охранением идут, - расшифровал сигналы Дубов.
- Что делать? - Он задумался.
Охранение выставляется на 50-100 метров в стороны и вперед от головной колонны. Если ликвидировать охранение и открыть огонь, это лишит нападение внезапности, и тогда отряду не справиться с целым дивизионом.
- Оттянуться и пропустить, - не колеблясь больше, приказал он, - передай по цепи.
Дубов до боли в глазах всматривался в поворот дороги. Сильнее и сильнее нарастало беспокойство, пересохло во рту. А белые все не шли. Он поглядывал на часы, огромную луковицу, с таким громким ходом, который, казалось, мог выдать засаду. Давно прошло время, необходимое, чтобы добраться до моста. А белых все нет. Да и часы вроде остановились. Их стрелки, казалось, прилипли к циферблату. Только секундная в такт гулким ударам сердца, словно подгоняемая его толчками, прыгала по своему маленькому кругу необычно медленно.
Наконец из-за поворота появились трое офицеров верхом на рослых лошадях. В ту же минуту командир заметил на обращенном к нему склоне пятерых солдат. Они брели по кустам, держа винтовки, как вилы, и беззаботно переговаривались. Только унтер изредка поглядывал по сторонам.
Батареи выползали на дорогу. Сытые, здоровенные битюги по трое тащили тупорылые гаубицы. Солдаты шли вольно. Колонна выглядела удивительно мирно, по-домашнему. Дроздовцы напоминали мужиков, возвращающихся с покоса. Если бы не малиновые фуражки офицеров, трудно было бы поверить, что это враги, белые, с которыми через несколько минут придется вступить в бой.
Показался обоз. Тощие лошаденки крестьян после артиллерийских битюгов казались особенно маленькими и заморенными. Мужики, кто в рваных полушубках, кто в шинелях, сидели, свесив ноги, на груженых телегах.
Первая гаубица вползла на мостик. Один из офицеров остановился, и до слуха Дубова донеслось:
- А ну, взяли, братцы, разом!
Мостик натужно заскрипел, и орудие выползло на твердую дорогу.
- Пожалуй, размолотят мост тяжелыми орудиями, последние надолго застрянут, - подумал с удовлетворением Дубов.
И действительно, обоз накрепко засел у разворошенного гаубицами моста. Дубов отчетливо слышал крепкую ругань, хриплые крики офицеров. Мужики растерялись. Лошади сгрудились и стояли, терпеливые, равнодушные ко всему, покачивая головами. Офицеры, обозленные задержкой, начали хлестать нагайками лошадей. Возчики таскали хворост и валежник из оврага. Наконец передняя лошаденка, которой больше всех досталось, не вытерпела, выгнула дугой острый хребет и, перебирая дрожащими ногами, поволокла тяжелую телегу по веткам. Вторая прошла спокойнее, и обоз медленно миновал мост.
На небольшом подъеме лошади опять сдали и остановились. Мужики суетились, подталкивали телеги, а вокруг на конях крутились офицеры…
У Дубова от нетерпения взмокли ладони. Теперь, когда две батареи и охранение ушли далеко, вперед, ему хотелось подтолкнуть обоз, чтобы скорее к засаде подошла третья.
Наконец первая гаубица взгромоздилась на мост. Дубов неизвестно зачем посмотрел на часы.
- Товарищи, по кадетам - огонь! - Он приподнялся и метнул гранату.
Ударил залп. Перекрывая его, загрохотали разрывы ручных гранат.
- По коням! - скомандовал Дубов, прыгая в седло.
Ступинская группа, не давая опомниться белым, усилила огонь.
- Даешь! - криком взорвались кусты…
Дубов выскочил на дорогу. Он успел заметить, как повалился офицер, как взвились лошади, обрывая и путая постромки, как перевернулись зарядные ящики, потом что-то рвануло со страшной силой, и, обжигая, пронесся вихрь осколков, камней.
- Ур-ра-а!
На дроздовцев с двух сторон, скользя на травянистых склонах, скакали конники.