- Граждане оставляют, так надо сразу им сообщать… Небось успели уже проверить, не прихватили ли мы казенные полотенца!.. Да ты не серчай, не серчай, - кивнула она потускневшей тете Шуре, - я мать свою, может, десять лет не видела, еду к ней, надо ж мне ее чем-то городским одарить…
Дары искусства
Маня жила в районном городе, в доме, где внизу размещалась пожарная часть, а на втором - пожарные, холостые ребята. Маня никакого отношения к тушению пожаров не имела. А попала она в этот дом вот как.
Мане было двадцать пять лет, она уже успела и замуж выйти, и развестись, и находилась в трудной полосе своей жизни, снимая угол у одинокой старухи, переживая только что отгремевшие семейные неурядицы.
Маня писала стихи и работала корректором в газете. Стихи писала неважные, но искренние, от души, и никому их не показывала.
Она выглядела привлекательной - статная, сероглазая, с высокой грудью; Маня немножко шепелявила, точно у нее каша во рту, но кавалеры ей такую мелочь прощали.
Однажды Маню послали в Москву на семинар. Маня с радостью поехала, потому что у нее была тайная мысль собрать все свои стихи и показать одному столичному поэту, который ей очень нравился.
В Москве, в справочном. Маня узнала адрес поэта, а потом уже и номер телефона. Бледнея, меняясь в лице, Маня набрала номер Самсона Сергеевича - так звали писателя, - и когда он подошел к телефону, пролепетала, что она издалека, начинающая, мечтает показать ему стихи. Самсон Сергеевич тяжко повздыхал в трубку, что-то прикидывая, и назначил ей на следующий вечер.
Маня ушла с семинара пораньше, сделала прическу на улице Горького, маникюр, подкрасила ресницы и вдруг разозлилась на себя за эти приготовления, - ведь от них стихи лучше не станут.
Она добралась до нужного дома, поднялась на третий этаж и позвонила, сжимая свернутую трубочкой тетрадку.
Самсон Сергеевич открыл дверь и весьма оживился, увидев интересную женщину. Самсону Сергеевичу было за сорок, но его молодило то обстоятельство, что семья - жена, теща, двое детей - отдыхали на даче.
В тот вечер у Самсона Сергеевича собрались приятели. Приятели повскакали из-за стола, усадили Маню в центре. Ей сразу налили вина, положили закуску и заставили выпить. Она не знала, как себя вести, особенно когда ее сосед, чернявый и взъерошенный, с отчаянными цыганскими глазами, стал хлопать ее по бедру и провозгласил, что отныне она его муза. Самсону Сергеевичу это очень не понравилось, он сказал, что Маня пишет стихи и пришла к нему их прочитать. Все непомерно обрадовались тому, что Маня пишет стихи, и стали ее уговаривать читать сейчас же. Маня принесла из прихожей тетрадку, дрожащими пальцами раскрыла ее и слабым голосом, монотонно, принялась читать о природе, лесе, своем городе и любви.
- Гениально, - шептал взъерошенный, - я могу спокойно умирать.
Самсон Сергеевич, не желая упускать инициативы, театрально обвел всех рукой и сказал:
- Нам уже так не суметь. Слишком опытны.
Молодой человек неопределенного возраста, с пегой бородкой и услужливыми глазами, уронил голову на руки и повторил как эхо:
- Не суметь.
Самсон Сергеевич спросил бархатно:
- А как вы живете? Расскажите нам.
И Маня, видя, какие здесь искренние и благородные люди, поведала всю правду о своем житье-бытье.
- И вы живете, снимая угол! - воскликнул Самсон Сергеевич.
- Как Беранже, - добавил бородатый.
- Постойте! - вскричал Самсон Сергеевич, загораясь. - Мы вам поможем! - Он выбежал в соседнюю комнату и через пять минут вернулся, размахивая письмом.
"Дорогой Коля!" - начиналось письмо к руководителю областного Союза писателей. Самсон Сергеевич с пафосом прочел письмо. Все ахали.
- Как это здорово: "талант гибнет"! - сказал бородатый. - Мы все подпишемся!
- Да я не гибну, - вставила Маня, но ее не слушали.
Письмо было подписано всеми в порядке значимости каждого, и бородатый, расписавшись последним, тут же выбежал на улицу и бросил его в ящик.
Потом чокались, отбирали стихи для большой подборки и наконец разделились на две спорящие стороны: одна предлагала передать стихи в "Наш современник", другая - в "Октябрь". За спорами о Мане забыли, и она, улучив момент, вышла в коридор, накинула плащ, отворила входную дверь и оказалась на лестнице.
Большего смущения Маня никогда еще не испытывала. "Милые, отзывчивые люди, - думала она, - но как они много говорят…"
…Стихи в журнале не появились.
Но как-то пришла открытка из местного Союза писателей, в которой просили ее выслать свои стихи.
Маня отослала.
Руководитель Союза - Николай Ильич - прочел стихи, крутанул головой: "Развернулись ребята!" - но поскольку было письмо, и за несколькими подписями, он, оказавшись в Манином городе, зашел к зампредрика.
- Думаете, может действительно стать явлением? - спросил зам.
- Все может быть, - уклончиво ответил Николай Ильич - он был человек добрый.
- Ну-ну, - озабоченно постучал карандашом зам.
А через неделю Мане предложили комнату в доме, где висела вывеска: "1-я профессиональная городская полярная команда".
Пожарных звали Андрей, Матвей, Федор, Павел и старший - Поликарп. Все они были молоды, после демобилизации сюда определились. В недальних деревнях жили их отцы и матери. Когда удавалось, сыновья ездили к родителям.
Они походили друг на друга - коренастые, светловолосые. Лишь Поликарп отличался - и по возрасту (ему к тридцати шло), и тем, что носил усы, рыжие, густые, стриженные щетинкой.
Пожары случались редко, но службу они несли браво и два раза в месяц на небольшой площадке перед домом устраивали учения.
Они рты разинули прямо, когда к пожарной части подкатил грузовик с легким скарбом Маши и из кабины явилась сама Маня, как диво дивное.
- Дева-аха, - протянул Андрей.
- Я в Германии однаж таку видел, - поддакнул Матвей.
Федор кашлянул в кулак.
А Павел, самый младший, покраснел, словно его уличили в чем-то.
- Дисциплина, ребята, - сказал Поликарп и потрогал усы.
Пожарные познакомились с Маней.
Дом их был построен не фундаментально, стены тонкие- все шумы слышны. Когда Маня просыпалась, начинала ходить по комнате, парни слышали и говорили:
- Ходит. Уже девятый, значит.
Сами они вставали раньше. Когда шаги Мани становились особо четкими и резкими, пожарные знали, что она надела туфли и сейчас покажется во дворе. Они выходили из помещения и встречали Маню.
- Здравствуйте, мальчики, - говорила она.
Они улыбались, - никто их так не называл, - и вперебой:
- На работу?
- Домой, как всегда?
- Наше дело - пожары ждать…
Говорили обычные слова, но такими радостными выглядели их лица, что Мане хорошо делалось на душе.
Пожарные знали девушек с соседней ткацкой фабрики, наведывались к ним в общежитие, но девушки были словно сами по себе, а Маня отдельно. Маню они никогда не решались пригласить в кино или на танцы, да и поодиночке с ней не виделись - вместе все, обычно во дворе их дома. Маня радовала их. Они переживали какое-то неясно- счастливое чувство оттого, что рядом живет красивая и сердечная женщина, озаряя своим ежедневным приветом их обычную жизнь. А их служба, дежурства, редкие пожары, девушки с ткацкой фабрики - это и была обычная жизнь.
В апреле у Андрея женился старший брат. Жила родня недалеко от города, в колхозе работала, и брат просил Андрея непременно приехать. Поликарп рассудил, что Андрей и земляк его, Павел, на два дня отлучиться могут, Они собрались, купили подарок, и перед отъездом Андрей спросил товарищей:
- А что, коли я Маню приглашу?
- Как ее встретят-то? - спросили остальные.
- А как друга нашего, - нашелся Андрей.
- Ну, смотри, приглашай, коли согласится она. Только уж оберегай за пятерых, - решил Поликарп.
Маня согласилась ехать. Они тряслись на паровичке, Андрей и Павел старались развлечь Маню в дороге: это была их родина, а они гордились тем, что все здесь знают. Но Маня слушала их рассеянно. Она смотрела в окно вагона, любовалась сосновыми лесами, ручьями, темными от отраженных в них ветвей, первой, некошеной травой на болотистых низинах.
Бабы, возвращавшиеся с городского базара, разглядывали ее, пытались заговорить, но она отвечала односложно, и женщины обиженно замолкали. А одна, проходя к выходу и громыхнув пустым бидоном, бросила Андрею с Павлом:
- Хороша у одного из вас женушка, да только напрасно гордость в ней угнездилась.
Все рассмеялись и Маня оторвалась от окна.
В деревне мать Андрея руками всплеснула:
- Да никак и ты, Андреюшка?!
Андрей объяснил матери, кто такая Маня, какой она им товарищ. Мать поддакивала, одобряла, но, выслушав сына, повела все же Маню осмотреть хозяйство. Угощала свежей редиской, лук зеленый рвала. В избе она, несмотря на суету свадебных приготовлений, достала семейный альбом, дала его Мане, приговаривая:
- Вот Андреюшка совсем махонький… А вот на службе он…
Во главе свадебного застолья сидели жених, невеста, родня и председатель колхоза Максимыч, молодой и веселый. Когда свадьба разгулялась, Максимыч поднял стакан, обращаясь к Мане:
- А переезжайте к нам. На лучшую работу обоснуем!
Маня неловко пожала плечами, закраснелась.
- Нет, вы переезжайте, - закуражился Максимыч, - и жениха найдем… А хоть я сам, - стукнул он себя в грудь.
- Максимыча даем! - орали мужики.
Андрей встал и сказал раздельно:
- Не то говорите… Сергей… Максимович…
- Я к тому, - примирительно объяснил Максимыч, - что свадьба свадьбу должна рожать, как семя семечку…