Маня осталась свадьбой довольна. Наутро мужики бражничали, а она с девчатами пошла в лес за щавелем, находилась по лесным полянам, как на всю жизнь.
Андреева мать журила:
- Носки домотканые хоть надела б. Так и ноженьки захолодить недолго.
На прощание она заставила Маню забрать всякие домашние соленья-варенья. Маня простилась с ней ласково, а Андрей сказал на обратном пути:
- Вы уж извините ее, коли что не так…
…Когда Маня разобрала гостинцы, она пригласила на ужин своих соседей.
Парни пришли в праздничных костюмах, в белых рубашках с неразглаженными складками от долгого лежания в шкафу, в одинаковых галстуках - темных, в зеленую полоску; чувствовали себя неловко в парадной одежде и все время поправляли галстуки. Они уже знали подробности свадьбы, и им льстило, что Маня всех на свадьбе затмила.
Маня сама им рассказывала о поездке, и деревенская жизнь представала с ее слов и красочней, и незнакомей. Восхищалась матерью Андрея - какая хлопотунья да мастерица… - и парням казалось, что Маня еще ближе им стала, потому что побывала в домашнем миру одного из ник. Но потом им четверым - кроме Андрея - привиделось, что Маня как-то уходит от общения со всеми ними, как-то неуловимо предпочитает Андрея, и четверо сидели настороженные. Они, четверо, даже насупились, заметив, как слушает ее Андрей: глядит прямо в глаза, встряхивает головой, роняя на лоб русые пряди; слушает, не перебивая, и лишь когда Маня вспоминает о матери его, вставляет: "Вы уж извините ее, коли что не так". Маня принимается уверять - "все было чудесно", - и Андрей снова вскидывает головой, почти забубенно. Допили вино, Андрей предложил, оживленный:
- Может, сбегать?
Но Поликарп, не дожидаясь хозяйского слова, остановил сурово:
- Не надо, дежурство скоро.
Они пили чай с медом, Маня нахваливала мед, мол, какой прозрачный да ароматный, и Поликарп, не выдержав, уронил:
- А у нас меду в деревне - что воды в колодце, даже огурцы с медом едим.
…Парни пели песни своей юности, и им становилось грустно, потому что это было невозвратно позади. Поликарп попросил:
- Маня, вы нам спойте, что любите…
Маня отказалась:
- Мальчики, у меня голоса нет… - И, видя, что они не верят, добавила - Хотите, я стихи почитаю?
Стихи произвели на парней огромное впечатление: они никогда не думали, что можно знать так много на память. Стихи звучали звонко, красиво, текли плавно, завораживая.
Гости ушли. Маня, моя посуду и прибирая со стола, улыбалась каким-то своим мыслям.
После неудачного замужества Маня жила замкнуто, мечтая иногда, что еще встретится ей в жизни человек, которого она полюбит. И в этой своей затворнической жизни она ощущала ласково-уважительное внимание своих соседей и понимала, что без них было бы сиротливей. Внезапно она подумала, что если бы влюбилась в кого-нибудь из них, то, наверно, в Павла. Она вспомнила его почти девическую застенчивость, синие мальчишеские глаза и поймала себя на том, что ей нравится его смущать - он так совсем не по-мужски краснеет. Во время поездки на свадьбу они беседовали между собой мало. Павел больше молчал, но она чувствовала, как может чувствовать только женщина, уже любившая когда-то, что за этим молчанием скрывается и нежность, и нечто братски надежное.
Однажды Маня, просматривая областную газету, увидела заметку. Под шапкой "Наши гости" была напечатана фотография Самсона Сергеевича, московского поэта, и сообщалось, что он совершит путешествие по области. Среди других райцентров, которые собирался посетить Самсон Сергеевич, был назван и их город.
А на следующий день уже местная газета извещала, что прибыл дорогой столичный гость и вечером в городском клубе состоится его творческий вечер.
После работы, не заходя домой, Маня отправилась в клуб. Она села в третьем ряду и, волнуясь, ждала, когда выйдет на сцену известный поэт.
Занавес раздвинулся, и она увидела Самсона Сергеевича. Он был в черном мешковатом костюме, стрижен, загорелый, брюшко чуть оттягивало пиджак, но при его высоком росте и широких плечах брюшко не портило, а лишь придавало некоторую солидность. Он откашлялся, выпил глоток воды и стал излагать цели своего путешествия серьезно и важно. Но потом, словно не выдержав такого тона, начал шутить, приводить смешные случаи из своей жизни и очаровал зрителей. И вдруг, оборвав байки, стал читать стихи, сильные, драматические. Слушали его напряженно, и когда напряжение достигло высшей точки, он внезапно прочел стихи лукавые и ироничные.
Самсон Сергеевич слыл опытным чтецом своих произведений, и публика внимала ему доверчиво и благодарно. Он кончил читать, грянули аплодисменты, а он стоял на сцене, чуть ссутулившись, утомленный, и поднимал руку, словно просил: "Не надо хлопать, все естественно, разве буду я читать то, что вас не заденет?"
Маня хлопала вместе со всеми, и сейчас ей Самсон Сергеевич казался недосягаемым, величественным - кумиром.
Он ушел со сцены в артистическую, еще больше ссутулившись и волоча ночи, словно на него взвалили мешок. Маня вышла в фойе и встала около дверей, из которых должен был выйти Самсон Сергеевич. Она убеждала себя, что ждет Самсона Сергеевича, чтобы поблагодарить его за комнату, которую получила. Но где-то в глубине души - в этом она и себе не хотела признаться - рождалось желание побыть с ним, послушать, как он говорит, веско и умно.
Самсон Сергеевич вышел из артистической в окружении местных интеллигентов и твердым шагом направился к выходу. Маня растерялась и неожиданно произнесла:
- Здравствуйте. Это - я.
Самсон Сергеевич остановился, взглянул на Маню и сказал просто:
- Куда же вы тогда делись? - Обернулся к своим спутникам: - Значит, как договорились - завтра в двенадцать, - и взял Маню под руку.
- Я поблагодарить вас хочу: мне дали комнату.
- О! - воскликнул Самсон Сергеевич. - Я помню… Не подвел Коля… Ну, так с вас новоселье. Верно?
- Верно, - согласилась Маня, не очень понимая, что ей нужно делать.
Самсон Сергеевич, несмотря на свой литературный успех, скучал. Ему хотелось милого женского общества, а его окружали городские руководители и любознательные деятели культуры. И Маня, симпатичная и восторженная Маня, явилась ему в этот миг как подарок.
- Приглашаете? - еще раз спросил он.
- Да, Самсон Сергеевич, - пролепетала Маня и наивно добавила: - Но у меня дома пусто, я в столовой питаюсь.
- Это поправимо! - И Самсон Сергеевич сделал широкий жест рукой.
…Когда райкомовская машина, обслуживающая Самсона Сергеевича, подкатила к Маниному дому, пожарники сидели на лавке во дворе, и Поликарп, согласно внутреннему распорядку, проводил политбеседу. Они уставились на машину, из которой вышел грузный мужчина с бутылкой "бренди" в одной руке, а другой прижимая к груди какие-то свертки. Он вышел, и вслед за ним… выпорхнула Маня. Оба они - Маня чуть впереди, а мужчина за ней, - что-то рассказывая и похохатывая, прошли мимо пожарных, замерших, как на фотографии (Поликарп даже газету не свернул), и Маня, не глядя на них, сказала:
- Здрасте.
- Это и есть ваш особняк? - Самсон Сергеевич оглядел его. - Не палаты, зато какое соседство - не сгорите, - кивнул он на вывеску пожарной части.
Маня скрылась на лестнице. Самсон Сергеевич проследовал за ней. К пожарным вернулся дар речи.
- Что же так, ребята? - недоумевая, спросил Андрей.
- На нас и не взглянула…
- А хоть бы и взглянула - тебе легче?
- Сама привела…
- Жизнь… - сказал Поликарп. - Слушай меня… - И все четверо устремили взгляды на своего старшего.
…Маня, когда она вышла из машины, мельком увидела обиженное, как у ребенка, лицо Павла, непроницаемо закрывшегося газетой Поликарпа, и Маня возмутилась: "Они меня своей женой считают, что ли! Никого и пригласить не могу!" Но возмущение в ней не разрасталось, а наоборот, ощущение какой-то вины не давало покоя, и она сердито говорила сама себе: "Что за ерунда! Разве я не свободна?.." Но все равно настроение у нее было испорчено.
Самсон Сергеевич видел Манину стеснительность и, предполагая, что это от робости перед ним, сам для простоты отношений стал хозяйничать: откупорил вино и налил по граненым стаканам, потому как хорошей посудой Маня еще не обзавелась. Маня пригубила, Самсон Сергеевич выпил полстакана и взял Маню за руку - из-под широкого и короткого рукава она открывалась белая, пышная, с ямочкой возле локтя.
- Ну, еще капельку, - воркующе просил он, и Маня подняла стакан… Но в это мгновение раздались прерывистые и пронзительные гудки сирены.
- Что это? - нервно спросил Самсон Сергеевич.
Маня подошла к окну и увидела свою маленькую пожарную команду, суетящуюся вокруг красного автомобиля. Пожарники разматывали шланг, наставляли лестницу… У стены на стуле сидел Поликарп в каске и отдавал команды.
- Учебные занятия, - тихо сказала Маня, отходя от окна, - это бывает.
- Да, - успокоился Самсон Сергеевич, - а надолго?
- Не знаю.
Сирена наконец замолчала, и Самсон Сергеевич, вновь взяв Маню за руку, стал произносить красивый тост:
- Я хочу, Маня, поднять этот бокал за искусство, оно роднит лю… - Но под окнами что-то зашипело, и струя воды взметнулась в небо, рассыпаясь на брызги и опадая дождем.
- Черт возьми! - вздрогнул Самсон Сергеевич и извинился. - Не дают покоя жильцам. Надо пожаловаться. Закройте хоть окно.
- Да у нас еще паровое топят… Задохнуться можно с закрытым.
Пожарные поливали небо невозможно долго, словно все оно, вместе со своими тучами и облаками, луной и солнцем, пылало жестоким огнем. Когда они кончили поливать, Самсон Сергеевич торопливо допил вино и положил руку на Манино плечо.