- Я все знаю! - крикнул Махат. - Потому и хочу видеть ее чистой…
- И без крови? Да? - Ержабек тоже повысил голос - Не думай, что немцы будут устилать нам розами путь в Прагу. На этом пути, Здена, еще немало прольется нашей крови, может быть, как раз моей или твоей.
Они стояли уже вплотную друг к другу. Махат вытянулся, словно струна:
- Речь не о твоей или моей крови. Речь о напрасно пролитой. Я знаю и кое-что другое, милый Ержаб. Станек сделал какую-то пакость и нашим разведчикам, это я точно знаю. А уж если он офицерам давит на мозоль, то не удивительно, что нам сразу на горло!
Воцарилась напряженная тишина, слышно было лишь шипение плиты и бульканье воды в касках. Зап стучал зубами.
Цельнера охватило искреннее негодование:
- Но мы все выясним! Мы должны вывести их на чистую воду! Обоих!
- Млынарж! - завопил Блага. - Сапоги!
Млынаржик втянул носом воздух и ринулся к горячей печке.
Сбрасывая сапоги с плиты, он задел за каску, в которой варилась картошка, неустойчивый "горшок" закачался, вода выплескивалась и шипела на раскаленных конфорках. Помещение наполнилось паром. Все искали свои сапоги, вырывали их друг у друга и ругались. Цельнер кричал:
- Повторяю, люди добрые! Мы должны вывести их на чистую воду! Обоих! Нашего Старика…
Дверь распахнулась, с силой ударившись о выступ стены. В дверном проеме стоял Калаш.
- Смирно! - рявкнул Калаш.
- Ну, ну, спокойнее, не то мы наложим в штаны!
- Кто это сказал?
- Брось, Йоза! Ты что, потерял голову?
Калаш подскочил к смельчаку:
- Кто я? Какой такой Йоза?
- Не хочешь ли ты закусить свою брань картошечкой? - отозвался за спиной Калаша Цельнер.
Калаш стремительно обернулся:
- Это ты? Три дня без увольнительной, шут гороховый!
"Черт побери! - думали солдаты. - Что с Йозой происходит? Что вообще происходит?"
Калаш озирался по сторонам. Пар постепенно рассеивался, оседал на окнах, и в комнате прояснилось: на проводах висели шинели и портянки, солдаты стояли полуголые. Вонь от подпаленной кожи смешивалась с запахом вареной картошки… Калаш увидел на плите каску.
- Какой негодяй это себе позволил?
- Ты же никогда не возражал, - несмело отозвался Цельнер.
- А теперь возражаю! Я должен составить для надпоручика отчет о каждом из вас в отдельности. С Цельнером мне все ясно. Он хочет сразу двоих вывести на чистую воду.
- Может быть, не стоит подводить под монастырь товарищей? - вставил Блага.
- Давайте, давайте, приятели! Высказывайтесь! Итак, один из двоих - надпоручик, кто же второй? - Все молчали. - Понятно. Второй - это я. А теперь я вас выведу на чистую воду! Что вы имеете против Станека? - Калаш судорожно дергал головой, переводя глаза с одного солдата на другого.
У всех были плотно сжаты губы. Только Шульц не выдержал:
- Меня, Калаш, уволь, ладно? Я на него жаловаться не могу, мне он, сам знаешь, помог, ко мне он не придирается.
- А к кому придирается?
Шульц посмотрел на ребят, Калаш следил за его взглядом, Блага всплеснул руками:
- Эта грязь, эта тишина, холод, темь… - Он лгал почти теми же словами, что часом раньше Калаш - Станеку.
Калаш покраснел. Перевел взгляд дальше, на Запа, отбивавшего дробь зубами. Но и сейчас он не верил в то, что главная причина подавленного настроения связистов - физические нагрузки, усугубляемые ненастьем. Калаш сказал:
- Ну, ну, ребята, вы же не кисейные барышни. - Потом обратился к Млынаржику: - Ты умный парень, Млынарж, объясни мне, в чем дело.
- Умный? Возможно. Я не люблю, когда в чем-либо перебарщивают, но иногда в таком перебарщивании есть доля правды, а ведь каждый хочет знать правду, особенно если от нее зависит жизнь.
- Я добьюсь от вас этой правды! - Калаш бросался от одного к другому. Кричал. Ругался. Но солдаты еще больше замыкались в себе. И Ержабек заодно с ними? Партийный, а покрывает этих негодяев? Неожиданно, потеряв всякую уверенность, Калаш обратился к нему: - Ержабек, объясни хоть ты, что тут происходит за моей спиной?
Ержабек спокойно посмотрел на Калаша:
- Лучше ты нам кое-что объясни. Почему ты от этого уклоняешься? Не хочешь? Не можешь? Почему не можешь?
Калаш пытался прикрыть испуг новым взрывом негодования:
- Ты хочешь допрашивать меня? Но рапорт на всех вас, в том числе и на тебя, Ержаб, должен подавать я!
В приоткрытую дверь протиснулся связной майора Давида. Калаш яростно крикнул ему:
- Чего лезешь сюда, как в хлев?
- У меня поручение для пана четаржа Калаша.
- Это я. Что надо?
Связной вытянулся по стойке "смирно" и, протянув Калашу письмо, на словах передал приказ майора Давида: ознакомить с содержанием письма телефонистов и немедленно написать ответ. Письмо было адресовано роте связи 1-й отдельной чехословацкой бригады. Обратный адрес? Калаш перевернул конверт: Анна и Вацлав Гинковы. Родители Боржека! Он вытащил письмо из конверта, но читать не отважился.
Ержабек молча взял у него из рук письмо и стал читать вслух:
"Исполните, пожалуйста, нашу настоятельную просьбу. Пусть тот, кто был вместе с нашим любимым сыном в день его смерти, напишет нам о последних минутах своего товарища…"
Все стояли, будто окаменев. Никто не проронил ни слова. Млынаржик вспомнил, как незадолго перед киевской операцией к Боржеку приходила Эмча. "Давай попрощаемся так, словно никогда уже не увидимся. Тогда с нами ничего не произойдет". - "В таком случае я рыдаю", - смеялся Боржек. Они поцеловались, словно прощались навсегда. И на тебе! Так и случилось. Млынаржик глубоко вздохнул, но - как и все - не произнес ни слова.
- Чего ты еще хочешь? - обернулся Ержабек к связному.
- Жду ответа. Пан майор желает знать, как погиб этот солдат…
- Я видел его в последний раз на пункте связи… - сказал Шульц, словно извиняясь, что ничего не знает об обстоятельствах гибели Борянека.
- Я тоже - там, - сказал Махат и, пристально посмотрев на Калаша, добавил: - Я с ним на линии не был.
Все взоры обратились к Калашу. Тот присел к столу, долго искал карандаш и бумагу, выдрал лист из тетради - все его движения были какими-то замедленными.
- Пан майор ждет, - напомнил связной.
Ержабек вдруг почувствовал: в этом деле есть что-то такое, чего не должны слышать чужие уши. Он отослал связного.
- Мы сами доставим майору ответ.
Потом сел за стол напротив Калаша. И Калаш понял, что теперь ни его воинское звание, ни командирская власть не имеют никакого значения. Перед ним сидел его товарищ, член партии, строгий судья, перед которым он - рядовой. Ему стало не по себе от этого импровизированного собрания. Это проверка. Он устремил на Ержабека испуганный взгляд.
- Почему ты не пишешь, Йоза? - спросил Ержабек. - Ведь это должен сделать ты! Ты был с ним до последней минуты.
Страх расширил зрачки Калаша.
И Ержабек опять почувствовал: в этом есть что-то такое, чего не должны слышать даже свои солдаты, и перестал настаивать.
Калаш положил карандаш на стол. Махат не сводил глаз с этого карандаша и чистого листа бумаги.
- Ты даже нам не хочешь рассказать, Йоза, что произошло с Боржеком? Почему мы не должны этого знать?
- Ведь я вам уже говорил - снаряд!
- Куда его задело?
- В голову.
- Был убит наповал?
- Нет.
Махату казалось, что ответ Калаша словно приоткрывает какую-то завесу:
- А что с ним произошло потом?
Калаш смотрел не на Махата, а на Ержабека. Строгие глаза Ержабека спрашивали: почему ты исповедуешься перед Махатом? Но Калаш неправильно понимал эти глаза. Приказывают мне: скажи правду, пусть самую страшную, но правду!
- Что же произошло потом? - повторил Махат.
Калашу почудилось, что этот бесцветный голос принадлежит Ержабеку.
- Приближались немцы… Я сократил его мучения.
- Что? Ты его?.. - Махат не мог договорить.
- В сердце. Чтоб не мучился.
- Как ты мог? У меня тоже была разбита голова… - Махат коснулся своего шрама.
Солдаты смотрели на Калаша, словно перед ними был незнакомый человек. Они еще далеко от родины. Им наверняка еще придется вместе с Калашем тянуть кабель - не сократит ли он и им страдания подобным образом?
- Может, я все-таки поступил правильно? - резко спросил Калаш, - Последняя услуга товарищу…
- Возможно… - нетвердо ответил Ержабек.
- Услуга товарищу? - повторил Махат. - Я тебе расскажу о другой услуге. Был воздушный налет. В лагере паника. Я этим воспользовался - и бежать. Два охранника за мной. - Махат задыхался. - Догнали меня и двинули по голове. Я потерял сознание. Думали, что я готов. А может быть, появилась новая группа бомбардировщиков? Не знаю, как уж там, но убежали. Меня нашел путевой обходчик.
- Немец? - спросил Ержабек.
- Немец. Притащил к себе в будку. Его жена перевязала рану и ходила за мной, пока я не набрался сил и не смог укрыться в надежном месте, куда меня направил этот же обходчик.
- Он был коммунист? - подал голос Зап.
- Не знаю. Но, безусловно, порядочный человек. Окажись это ты, Калаш, с твоей последней услугой товарищу - не гулял бы я по белу свету.
- Ты там не был, ты ничего не видел. Его рану с твоей даже сравнить нельзя. - Калаш закрыл ладонью половину лица. - Все это снесло.