- Обрати особое внимание на часы майора. По ним другие сверяют свои часы. От этого зависит взаимодействие родов войск, а значит, все зависит от тебя. - Цельнер пытался шуткой развеять скверное настроение, овладевшее всеми. - Люди добрые! Салют Шульцу! - Вымученный смех, тут же оборвавшийся, только подчеркнул подавленное настроение.
- А серебряные чьи? - не отставал Цельнер.
Шульц, не сказав в ответ ни слова, прикрыл циферблаты. И тот, самый маленький, окантованный серебром. Эти часы он готовил для Яны в подарок к рождеству.
Больше Цельпер ни о чем не спрашивал. Не было нужды. Продекламировал: "Все люди плакали, когда молодую пани замуровывали: печальный пан у окна стоял, единственный - не плакал".
Махат сравнивал себя с Цельнером. Тоже не сводит с Яны глаз, но и он следит за тем, чтобы не выдать своих чувств. Развлекает ее. Шутит. Иногда стихи читает.
Разве Яна может дать ему от ворот поворот, если он прячется за Карела Гинека Маху? Не может. И пройдоха всегда этим пользуется. То превратится в Пушкина, то в Врхлицкого, то в Шекспира…
А поэтов, живых и мертвых, тьма тьмущая, и Цельнер никогда не одинок. Как будто он и не стремится заполучить Яну. Как будто эта игра в любовь уже сама по себе является его целью и защищает от хищной пасти войны.
"Только я какой-то сумасшедший. Ну что за блажь пытаться выдавить из человека любовь, словно воду из скалы! Ведь я же не Моисей. - Махат не мог успокоиться. - У Шульца, Благи, Цельнера, Запа - у всех есть еще что-то свое, личное, будь то часы, стихи, шутки, или семья, или Каштан, как у Млынаржика, - у каждого есть какая-то отдушина, а у меня только эта мучительная любовь. - Махат растирал зубами попавшие на язык горькие табачные крошки. Признание Яны "я люблю Станека" терзало его. - Что я теперь? Словно пополам разрубленный. Для ребят я еще что-то значу, но для Яны, рядом со сказочным Станеком - ничего, отвергнут ею. Гнилое яблоко. Прогнившая половина будет заражать вторую, пока не сгниешь целиком… Он попробовал взять себя в руки. - Смерть?! Да что о ней думать? Она сама о себе напоминает, даже слишком часто. Здесь каждый старается думать о жизни. И я тоже думаю о ней. Я все время думаю об одном-единственном. "Потрясающая целеустремленность", - подтрунивает надо мной Млынарж. Да, это так. Ради Яны. А теперь - все!"
Зап съежился под шинелью, натянув ее до самого носа. Цельнер размотал свое скатанное одеяло и прикрыл Запа.
- Спасибо.
- Так лучше?
Запа била дрожь:
- Лучше? Разве мне может быть лучше? Мы застряли на месте. А что теперь дома? Есть ли у меня еще дом?
- Но надо прежде времени волноваться, - успокаивал его Цельнер.
Зап молча трясся. Все утешения были напрасны: ему постоянно виделось одно: вот он звонит в дверь родительской квартиры, открывает незнакомая пани, переспрашивает: "Запы? Они уже здесь не живут".
Цельнер плотнее укутывал трясущегося Запа одеялом, прижимал к нему теплые ладони.
- Такую лихорадку одеялом не выгонишь, - сказал Блага.
- Отличная живодерня, - ворчливо бросил Цельпер. - Старик тащит нас изо дня в день по этой гнилой слякоти…
- Задумывается ли он о том, - вторил ему Блага, - что, заставляя своих людей ползать по грязи, он пачкает километры кабелей и все наше барахло? Сколько времени уходит на уборку этого свинарника!
- Его-то самого надраивает Леош. Если грязь брызнет на канадки Станека, так этот холуй собственной слюной их вымоет и рукавом отполирует, - не унимался Цельнер.
- А нам Старик не дает никакого послабления, не облегчит нашей участи ни на йоту…
- Калаш все стерпит!
- А где Калаш?
- Старик его вызвал.
- Зачем он ему опять понадобился?
- Калаш лишь щелкнет каблуками и выдавит из себя, словно в полусне: слушаюсь, пан надпоручик!
Цельнер все кутал Запа в одеяло:
- Так обращаться с личным составом! Скоро Эрику придется за это расплачиваться!
- Что? Я? - Зап стал вырываться из-под одеяла, но Цельнер навалился на него всем телом. Зап кричал:.- Я же не настолько болен! Пусти, шут гороховый! Мне дышать нечем.
Цельнер не отпускал. И опять за свое:
- Лежи смирно. Еще неизвестно, к чему приведет твоя лихорадка.
Махат затоптал сигарету.
- Не бойся, Эрик! - сказал он успокаивающе. - От этого не умирают. Обычная простуда. Чай, аспирин - и завтра опять будешь здоров. - Махат на секунду умолк. Пауза нужна была ему, чтобы побороть в себе последние колебания. Потом, как бы невзначай, он проронил: - Может быть, уже завтра наш Старик пошлет тебя проверять кабель. Вот там можно умереть.
Млынаржик - руки засунуты глубоко в сапоги: кончиками пальцев он пробовал, не высохли ли - прямо с сапогами подскочил к Махату:
- Ты опять тащишь сюда своего Боржека?
Махат откинулся назад, так, что затрещала спинка стула.
- Зачем его тащить? В этом нет необходимости. Он и так все время с нами. И именно я-то не хотел о нем напоминать. А то вы, пожалуй, подумаете, раз сегодня Станек объявил своими позывными: Яна - моя, то я говорю все это от ревности к нему. - И, увидев, что Млынаржик опустил руки с сапогами, сказал: - Не будем тревожить покой Боржека.
- Подожди, Здена, - отозвался Цельнер. - Боржек, вероятно, обрел покой, но у нас-то его нет.
- Хотите вступиться за товарища? - Махат удивленным взглядом обвел ребят. - Только сейчас? Тут гибнет много солдат, и никто не спрашивает, кто послал их, куда и почему. И вы не спрашивайте. - Он достал новую сигарету. Задумчиво глядя на пламя спички, закончил: - Кто много спрашивает, слишком много знает. Это старая и мудрая истина.
- Но мы хотим знать, как было дело, - энергично возразил Цельнер. - Мы будем спрашивать.
- Я тебя понимаю, совесть повелевает вступиться за товарища. - Махат прокашлялся и махнул рукой. - Да стоит ли это теперь ворошить!
Эти слова взволновали солдат. Причем тут время? В таком деле оно никогда не может быть упущено. Люди стремятся восстановить справедливость по прошествии десяти и более лет, безразлично, идет ли речь о живых или мертвых. А они позволят заткнуть себе рот после двух месяцев? Эта мысль зрела в них все отчетливее. Цельнер сказал:
- Мы даже не имеем права молчать. Мы должны в конце концов узнать, в чем тут дело. Это наш долг.
- И сейчас, пока нет боевых действий, - добавил Блага, - для этого самое подходящее время.
- Все равно вы ничего не докажете, - высокомерно произнес Махат. - Жажда правды у вас появляется обычно на нарах и там же засыпает.
Критиковать офицера было нарушением устава.
"К чему все это приведет, если вместо доказательств у нас только домыслы? Пожалуй, к стенке, как бунтовщиков", - размышлял Млынаржик.
Терпеть все как есть? Этого даже слабохарактерный Блага не хотел допустить.
Шульц был в панике: идти против Станека - ведь это же все равно, что идти против самого себя.
"Чем это кончится? - Цельнер готов был критиковать командира, пусть это и противоречит уставу. - Молчать? Нет. Тогда, пожалуй, в самом деле сбудутся пророчества Махата".
Вошел Ержабек и сразу понял, что позывные "Яна" сегодня еще больше накалили напряженную атмосферу неприязни к Станеку.
Заметив появление Ержабека, Цельнер торжественно сказал:
- Люди! Мы должны вступиться за павшего товарища, чем бы нам это ни грозило.
- Не пижонь! - оборвал его Махат. - Все равно ничего не сделаете.
- А что хочешь делать ты? - спросил Ержабек.
- Я? Один? Что я могу один? Ты же знаешь лучше меня: коллектив!
- Коллектив? Против командира? На фронте?
Предостережение Вокроуглицкого - не вздумай сравнивать! - звучало теперь в ушах Махата совсем по-иному: сравнивай!
- Мы же из одного теста, что и солдаты в Англии. А те взбунтовались против офицеров по меньшему поводу, чем наше дело…
- В этом деле не все ясно. И твое мнение, Здена, может быть ошибочным. Вдруг ты зря все это затеял?
- Брось, Ержабек. Тебе все тишь да гладь, дисциплина и энтузиазм, даже если придется погибать ни за что ни про что. - Махат криво усмехнулся: - У тебя билет в кармане, а у меня - здесь. - Он ткнул в шрам на лбу. - Этот билет навечно, на всю жизнь. И у меня достаточно разума, чтобы сообразить, что на родину мы приведем таких офицеров, каких сами здесь воспитаем. Ты-то должен это так же хорошо понимать, как и я, товарищ Ержабек.
Все это Ержабек понимал. Знал он и то, что у беспартийного Махата общие с ним идеалы. Но тут фронт, передовая, и копировать здесь то, что было в Англии, - опасная вещь.
- Ты понимаешь, что ты затеял?
- Оставь меня. Я делаю то, что должен! Офицеры там, в Лондоне, - продолжал Махат с жаром, - хотели главных зачинщиков засадить в тюрьму, но те все равно не спасовали! Писали петицию за петицией, дошли до президента…
- И добились своего? - спросил Цельнер.
- Когда командование не пожелало отстранить этих офицеров, отказались повиноваться…
- Это же бунт! На что ты нас подбиваешь?
- Нет, это демократия!
- И добились своего? - наседал Цельнер.
Махат не знал. Но убежденно ответил:
- Им ничего не было.
- Солдатам?
- Офицерам?
Махат и этого не знал, но теперь он уже не мог пойти на попятный:
- Солдаты победили!
- Ты подбиваешь всех на бунт? А сам ничего толком не знаешь! - Ержабек приблизился к Махату. Не кричал, но именно поэтому его слова западали прямо в души солдат: - Ты даже не знаешь, что такое бригада! С нее начинается наша армия…