- Вернуться в советскую Россию? Сергей Семенович, - обратился Новосельцев к Старцеву, - Вы слышите? В своем ли он уме?
Старцев как бы оставался в стороне и не вмешивался в напряженный спор Новосельцева с Шафровым, но по мере того, как четче и яснее вырисовывалась позиция Шафрова, все больше склонялся к мысли, что его визит в советское посольство был логическим завершением того настроения, которое переживала русская эмиграция на Западе. Неустроенность жизни подавляющей ее части толкала к пересмотру отношения к Родине, и этот процесс переоценки был не в пользу тех, кто придерживался белой идеи возвращения в Россию с оружием в руках. Шафров, как видно, первый в Бельгии порвал с этой идеей и Старцев понял ту огромную опасность, которую представлял его пример для эмиграции. А, поняв это, поспешил на помощь Новосельцеву.
- Вполне возможно, Александр Александрович, вас и пустят в Россию, - проговорил он рассудительно, обращаясь к Шафрову. - Я не исключаю подобного решения правительства Совдепии. Но должен вполне откровенно предупредить, что вас, как белого офицера-колчаковца, незамедлительно отправят в Сибирь, на Колыму, добывать золото для большевиков.
- Господи, Боже мой, - мученически воскликнула Людмила Павловна. - Семен Сергеевич, Аркадий Федорович, - обратила она жалкий и беспомощный взгляд на Старцева и Новосельцева, - да хоть вы растолкуйте ему, что он поступает рискованно. Что ждет нас в этой большевистской России? Что?
- Людмила! - зло оборвал ее Шафров.
- Мама, мамочка, - поспешила к ней Марина. - Успокойся. Все будет хорошо. Ну, что ты?
- А вы прислушайтесь к совету жены, Александр Александрович, - посоветовал нравоучительно Старцев, - Весьма часто устами жен глаголет истина.
- Благодарю за совет, - отрезал не без иронии Шафров. - Воспользуюсь им, когда найду нужным.
- По таким, как мы с вами, Александр Александрович, Сибирь давно плачет, - заполнил неожиданно возникшую паузу Новосельцев.
- К вашему, Федор Аркадьевич, "мы" я себя не причисляю, - был ответ Шафрова.
- В России вас к нему сами причислят, - пообещал Старцев.
- Не причислят, господа, - прозвучал, уверенно голос Шафрова. - Не запугивайте. Да, я был у Колчака и мой полк сражался с Красной Армией. Но он сражался в открытом бою, и я ни разу не позволил его использовать в карательных операциях против моего русского народа.
- Уж не полагаете вы, Александр Александрович, что большевики поверят всему этому? - деланно удивился Старцев.
- Это легко проверить. Но, если не поверят, то я готов понести любое наказание, лишь бы умереть на Родине, где жили и умирали мои предки. Поверьте, я не испытываю восторга от того, что на кладбищах западной Европы вижу могилы русских людей. Идешь по кладбищу и читаешь на надгробиях: "Князь такой-то", "Граф такой-то, артист такой-то, писатель такой-то". Да полноте, господа! Русскими ли костями бесславно удобрять землю Европы? Я убедился, что тысячу раз был прав Иван Сергеевич Тургенев, сказав, что Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас не может без нее обойтись. В Россию русского эмигранта тянет! И вас, господа, тянет. Только вы на Родину с царем идти собираетесь, а приведет случай, то и с Гитлером пойдете. Я же туда с семьей хочу.
- Вы понимаете, что вы сделали? - спросил Старцев.
- Понимаю. И горжусь этим.
- Это предательство! - вновь разъяренно воззрился Новосельцев на Шафрова, поднялся со стула и стал против него мрачной громадой, - Русская эмиграция тебе этого никогда не простит. Ты сошел с ума, капитан второго ранга. Господин генерал, Семен Сергеевич, - обратился он к Старцеву. - Потребуйте, наконец, от Шафрова забрать документы из большевистского посольства. Нельзя допускать этого!
- Александр Александрович, - примирительно с виду, но властно заговорил Старцев, - А ведь Федор Аркадьевич прав. Мой вам добрый совет - пока не поздно, заберите документы из посольства. Иначе мы вынуждены будем принять меры.
- Что? - вступилась за Шафрова Марина. - Как вы смеете вмешиваться в нашу жизнь? Кто вам дал на это право?
Шафров вновь жестом руки остановил ее и, обращаясь к Старцеву и Новосельцеву, ответил так, что у них не возникло сомнений - решение он принял обдуманно и изменять его не станет.
- Господа, - заговорил он тихо, с трудом удерживая волнение. - Я долгое время живу за границей, но по городам и весям Европы любовь к Отчизне не растерял. - С каждым словом голос его звучал громче, увереннее. В нем чувствовались воедино слитые воля к достижению цели и гнев к тем, кто осмелился ему мешать. - Все это время я чувствую себя моряком в затянувшемся дальнем плавании и жду счастливую минуту, когда мой корабль ошвартуется у родного причала, - Он повысил голос и уже не без торжественности заключил, словно давал клятву, - Я взял курс на Родину, господа, и никто не собьет меня с этого курса, не помешает достичь желанных берегов. Я пойду на абордаж, на таран, но цель свою достигну! - Победно посмотрел на Старцева и Новосельцева. - Я сказал все, господа. Честь имею.
Громко хлопнула дверь за Старцевым и Новосельцевым. Шафров устало опустился в кресло.
* * *
Тяжелым выдался для Бельгии тысяча девятьсот сороковой год. Одно за другим складывали оружие перед немецким вермахтом государства западной Европы. Присоединена к Германии Австрия, оккупированы Польша и Чехословакия, капитулировала Дания, окончена молниеносная война с Норвегией.
Напряженная политическая обстановка, доведенная Гитлером до военных конфликтов и войн, вынуждала государственных деятелей малых стран, судьба которых до поры, до времени еще не была поставлена на карту и не предрешена генеральным штабом вермахта, с пристальным вниманием следить за дальнейшим развитием событий. С чувством опасения следил за ними и король Бельгии Леопольд Третий. Доклады премьер-министра Пьерло, министра иностранных дел Спаака, министра обороны Дени и без того неутешительные, с каждым днем становились тревожнее и не вызывали сомнение в том, что война подошла к границам Бельгии, что начало ее - дело времени, а скорее всего - воли Гитлера.
Преднамеренно подчеркивая готовность в любой момент приступить к исполнению обязанностей командующего армией, Леопольд надел военную форму генерала, полагая, что этим внесет в сознание подданных уверенность, повысит моральный дух солдат и генералов.
Королем Бельгии он стал в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, и ему потребовалось не так уж много времени, чтобы применительно к новой расстановке сил в Европе приспособить политику своей страны. Прежде всего он пересмотрел договорные отношения с Англией и Францией, которые были заключены после первой мировой войны и направлены против побежденной Германии. Он понимал, что Германия была уже не той, что во времена версальского мира. С приходом к власти Гитлера она набирала силу, и более дальновидные политики, к числу которых Леопольд относил и себя, не исключали ее войны с Францией и Англией и поэтому торопились по отношению к враждующим сторонам занять правильную позицию. Решал с кем быть и Леопольд. Укрепить или разорвать союз с Англией и Францией в новой обстановке, ставшей опасной для Бельгии? Если решиться на разрыв, то с кем быть, какой тропинкой в сложных международных отношениях идти дальше? После продолжительных колебаний, он порвал с Англией и Францией и в тысяча девятьсот тридцать шестом году торжественно провозгласил нейтралитет.
По дипломатическим каналам из Берлина вскоре Леопольд получил сообщение, что Гитлер назвал его великим человеком за решительный поворот в политике, смелое изменение курса в отношении Германии. И, несмотря на то, что эти слова принадлежали человеку, к которому он не испытывал никаких симпатий и мог бы их отвергнуть, все же этого не сделал. Самолюбивое стремление быть великим оказалось настолько желанным, что он не нашел в себе сил открыто отмежеваться от льстивого заявления германского фюрера.
Провозгласив политику невмешательства в дела Европы, Леопольд уверовал в силу нейтралитета, полагая, что он помешает фашистскому диктатору предпринять нападение на Бельгию. Однако в часы сомнений, которые нет-нет да и овладевали им, испытывал обезоруживающий страх перед военной мощью Германии и в тысяча девятьсот сороковом году осторожно, чтобы не скомпрометировать нейтралитет Бельгии перед Гитлером, вновь начал искать контакты с Францией и Англией, надеясь заручиться их поддержкой в случае нападения Германии. Нейтралитет легче было провозгласить, чем сохранить в стремительно менявшейся политической и военной обстановке в Европе.
Леопольд подошел к оперативной карте, разложенной на столе у окна, и глядел на нее долгим, озабоченным взглядом. Немецкие войска, обозначенные синим цветом, плотным кольцом охватывали границы Бельгии и, он с чувством опасения и страха представлял, как в час икс, назначенный Гитлером, они устремятся на Запад, пронзая территорию Бельгии клиньями танковых колонн, заполняя все ее пространство ударными группировками, которые остановить будет невозможно. Конечно, его солдаты и офицеры будут сражаться храбро и мужественно, но ведь и у них есть предел возможностей. От таких мыслей, холодивших сердце, ему стало не по себе, и чтобы избавиться от неприятного, гнетущего ощущения неуверенности, он принялся ходить по кабинету. Размеренный шаг по мягкому ковру обычно действовал на него успокаивающе, однако на этот раз желанное успокоение не наступало.