К столу подошли, как подходят противники к огневому рубежу - настороженно, выжидательно. Кому-то из них надлежало произнести первый тост, но никто не решался этого сделать. Хозяева были насторожены, это сдерживало их от первого слова. К тому же Шафров, соблюдая воинскую субординацию, не мог позволить себе сказать тост раньше старших его по званию - генерала и капитана первого ранга. В свою очередь, у Старцева и Новосельцева, намеревавшихся потребовать от Шафрова объяснение о цели визита в советское посольство, семейное торжество Марутаевых, оказанное внимание поколебали решимость, и они сидели в неловком молчании. Отказаться от своего намерения генерал и капитан не могли, но и приступить к его осуществлению не решались. А приступать все-таки было надо.
- Разрешите мне, - умышленно начал Старцев с того, что не имело прямого отношения к визиту Шафрова в советское посольство, но могло достаточно четко определить их позиции в отношении России, дать повод подойти к главному.
- Просим, Семен Сергеевич, - поддержал его Новосельцев.
- Господа, - произнес Старцев чуть торжественно хорошо поставленным звучным голосом человека, привыкшего к выступлениям перед публикой, - С вашего разрешения, я позволю себе предложить осушить бокалы за молодое поколение русской эмиграции, которое, по-моему глубокому убеждению, достойно своих прославленных отцов и дедов. Я искренне молю Бога, чтобы он послал им счастье вернуться на Родину освободителями нашего многострадального народа от большевиков. Пью за их счастье в свободной России. Ура!
- Ура! Ура! - подхватил Новосельцев.
Шафров скользнул недовольным взглядом по Старцеву, расценив его тост как вызов, но ничего не ответил, опустил бокал на стол. То же самое сделали Марутаев и Марина.
- Господа, что это значит? - спросил Новосельцев.
- Александр Александрович, вам не нравится мой тост?
В голосе Старцева Шафров уловил угрожающие нотки, подумал, что ни семейное торжество, ни вынужденное внимание, которые были оказаны нежданным гостями, не предотвратили, а только несколько отсрочили принципиальный разговор. Однако это его не испугало, а придало силы, и он ответил:
- Простите за откровение, господа, но с некоторых пор я стал иначе думать о судьбе русской эмиграции.
- Папа, - попыталась остановить его Марина, но он предостерегающим жестом руки успокоил ее.
Старцев и Новосельцев многозначительно переглянулись.
- Это интересно, - отметил Новосельцев. Опрокинув в рот рюмку водки и, дробя зубами соленый огурец, спросил: - И что же вы думаете, любезный Александр Александрович?
- Надеюсь, господа, ваш визит к нам не случаен? - поинтересовался Шафров.
- Вы проницательны, - ответил Старцев.
- В таком случае мне надлежит быть откровенным?
- Безусловно, - посоветовал Новосельцев, наспех справившись с закуской и положив вилку на стол.
- Так вот, господа. Я только что вернулся из советского посольства.
- Это мы знаем, - бросил недобро Старцев.
- Нас интересует, зачем вы туда ходили? - перешел Новосельцев к тону допроса.
Отложив прибор и отодвинув от себя тарелку, он принял позу следователя.
- Это что? Допрос? - гневно спросила Марина, но Шафров вновь остановил ее.
- Успокойся, Марина, - сказал он. Лицо его побагровело, в глазах появился недобрый блеск. - Это объяснение. Не сегодня, так завтра оно должно было состояться, - Он перевел дыхание. Посмотрел на взбыченно сидевшего Новосельцева, надменного Старцева, продолжил напряженно, рассудительно: - Видите ли, господа, я уже давно не разделяю монархических взглядов о возвращении на Родину на белом коне победителя. - Скривил в усмешке бледные губы, - К сожалению или к счастью, но среди нас уже нет и не будет победителя. - Он бросал в лицо своим бывшим единомышленникам, ставшими ныне его противниками, сокровенные, тяжело выстраданные мысли, - После долгих и болезненных размышлений я пришел к выводу, что в Россию надо возвращаться со склоненной головой.
Новосельцев заерзал в кресле, но перебивать не стал, лишь недовольно хмыкнул. Старцев смотрел на Шафрова в картинном изумлении и тоже молчал, будто подталкивая, дескать "И что дальше, сударь?"
- Да, да, господа, - повторил убежденно Шафров, - Со склоненной головой. Как известно, повинную голову меч не сечет.
- Помилуй Бог! - воскликнул Новосельцев и откинулся на спинку стула, заскрипевшим под его грузным телом. - С каких это пор вы, Александр Александрович, стали так думать? Какой поворот мыслей! Разве не вы, сударь верой и правдой служили его высоко превосходительству адмиралу Колчаку? Если забыли, так я напомню. Ха-ха-ха! - зло засмеялся он. - Поздно вехи менять начали, полный ход назад отрабатывать. В нашем с вами положении на курсе рыскать опасно.
- Ну, и что из того, что я служил в армии Колчака? - вспылил Шафров. Напоминание об этом словно бичом обожгло его, он обозленно, вприщур посмотрел на Новосельцева, и ответил, усмиряя клокотавший в груди гнев, - Ошибка, которую я допустил в России, не может быть всю жизнь клеймом Каина на мне. Время многое изменило, в том числе и отношение Родины к таким эмигрантам, как я и мои дети. Советский народ великодушен. Он умеет прощать своих сыновей и дочерей, особенно, если они обращаются к нему с чистым сердцем.
- Александр Александрович, - с деланным удивлением заговорил Старцев. - Я потрясен образом вашего мышления. Поверьте, весьма прискорбно, что боевой офицер русского военно-морского флота, кавалер орденов его величества, царя России, спустил андреевский флаг с флагштока боевого корабля. Я потрясен, - повторил он театрально. - За Родину надо бороться. Ее надо отвоевать, освободить от большевиков.
Упреком в нарушении верности андреевскому флагу, требованием бороться за Родину с большевиками Старцев словно подлил масла в огонь разгоравшегося спора. Шафров энергично поднялся, бросил на стол салфетку, гневно спросил:
- Отвоевать Россию? Вы предлагаете вновь лить кровь русского народа? Так я вас понимаю?
Выжидая их ответ на прямо поставленный вопрос, какое-то мгновение молчал, тяжело дыша, явно овладевая собою. Затем несколько миролюбиво, с болезненным упреком продолжил:
- Господа русские дворяне, позвольте спросить вас, не много ли пролито крови нашего народа за всю историю государства российского? Так что же мы Чингиз-ханы какие-то, чтобы вновь идти войной против своих же людей? Мы ведь русские! Русские, черт возьми!
Он хлопнул ладонью по столу, будто поставил точку и минуту стоял молча, ни на кого не гладя. Поднял взгляд на Старцева и Новосельцева и потеплевшим голосом сказал:
- Я слыхал, в Соединенных Штатах Америки бывший товарищ военного министра в правительстве Керенского генерал Яхонтов Виктор Александрович, заместитель военного министра, умнейший человек, которого я имел честь лично знать, издает газету "Русский голос".
- Сейчас многие эмигранты писателями стали, - прервав Шафрова, пробасил, Новосельцев, - Пишут стихи, романы, мемуары, будто кроме этого и делать им больше нечего. Писатели…
- В отличие от многих других, о которых вы говорите, Федор Аркадьевич, - назидательно отпарировал Шафров, - генерал Яхонтов призывает русскую эмиграцию любить Родину, какой она есть сейчас. Именно, какой она сейчас есть. Ибо это наша с вами Россия! Так это же, позволю себе обратить ваше внимание, господа, говорит товарищ военного министра! Не нам с вами чета! Но ведь он-то за Россию, за Родину, а не против нее. Вы понимаете, что это значит?
- Это предательство белой эмиграции! - отрезал Новосельцев воинственно. - Измену русской эмиграции - вот что проповедует Яхонтов! И мне плевать на него, кем он был в России - товарищем министра или самим министром. Значит, ошибся в нем Александр Федорович Керенский, коль он…
- Позвольте, позвольте, Федор Аркадьевич, - осадил его Шафров. - О какой эмиграции вы говорить изволите? О той, что на деньги, полученные из сомнительных источников, создает различные дурно пахнущие союзы, организации? Или о той, которая, как вы правильно заметили, взялась за перо, издает газеты, журналы, в которых без меры и совести поливает грязью Родину, благо за это хорошо платят? Простите, но я к этой эмиграции не принадлежу. Лить грязь на Родину - все равно, что клеветать на родную мать, отдавшую тебе жизнь. Согласитесь, что немного найдется таких, с позволения сказать, сынов и дочерей.
- Это красная пропаганда, Александр Александрович. И не тебе, офицеру русского военно-морского флота, заниматься ею, - перешел на "ты" Новосельцев.
- Полноте, Федор Аркадьевич, ярлыки вешать направо и налево, - в тон ему резко ответил Шафров, - Если за Россию - значит, красная пропаганда. Если против России, против Родины - значит, хорошо? Странная логика. - Передохнул мгновение, вытер платком выступившие на лбу бисеринки пота и продолжил спокойно, с убедительной вескостью: - Позволю себе заметить, господа, что о Родине, нашем долге перед нею, мы говорим сейчас на разных языках. Я говорю на языке мира и любви к ней, вы - на языке войны и ненависти. История показывает, и это вам хорошо известно, что военные авантюры против России не принесли успеха двадцать лет назад и тем более не принесут они лавров в настоящее время. Россия не та, что была раньше. Не та, господа. Вы это сами знаете. Пора менять язык.
- Менять язык? - вскипел Новосельцев, - И не подумаю!
- Да, я сегодня был в советском посольстве, - не обращая на него внимания, гордо заявил Шафров, - Меня соизволил удостоить аудиенции советский посол, и я подал ему рапорт с просьбой к советскому правительству разрешить мне с семьей вернуться на Родину. Посол принял мой рапорт и обещал содействие. Как хотите, но я счастлив, господа!