2
Днем над лесом пролетел "фокке-вульф", почти на бреющем полете, и сбросил листовки. Трудно гадать - или немцы засекли маленький отряд, или это была простая случайность, что листовки очутились именно в том месте, где дневали хлопцы Анжерова. Вчера, как, только закончили формирование, двинулись догонять колонну. Решили пробираться к шоссе: там легче сориентироваться. Но разведка, вернувшись оттуда, доложила, что на шоссе полно немцев. Капитан круто изменил маршрут, свернул вправо, в лес. Сейчас эти листовки. Неужели немцы что-нибудь пронюхали?
В листовке писалось, что советские войска разбиты или окружены. Пал Минск, на очереди Москва. Сопротивление бесполезно, дальнейшее кровопролитие бессмысленно. Лучше сдаваться в плен и кончать войну. Листовка служила пропуском. Для пущей убедительности на обороте была отпечатана карта, на которой жирный черный удав сдавливал тоненькое красное колечко.
Игонин ходил по биваку и отбирал листовки. Некоторые сами рвали, и некоторые огрызались:
- Боишься, командир? Думаешь, поверю брехне?
- Кто тебя знает, - усмехнувшись сказал одному из таких Петро. - Тебя жалко. Давай, давай. Начитаешься всякой отравы, а потом будешь маяться тяжко. Возиться с тобой придется, но ты сам не дурной, видишь: когда же с тобой возиться?
Красноармеец, худощавый такой, с пасмурным взглядом, сложил листовку вчетверо и положил в нагрудный карман. На Игонина не обратил внимания, будто перед ним было пустое место. У Петра потемнело в глазах.
- Порви! - шепотом приказал он. - Слышишь?
Красноармеец не собирался выполнять приказ.
- Ты! Порви, говорю!
Тот поднял на Игонина глаза, в которых сквозь пасмурность пробивалась злость, упрямо мотнул головой:
- Не порву!
- Порвешь! - голос у Петра сорвался.
- Не скрипи! Командир выискался! Какое твое дело? Хочу рву, хочу берегу.
Однажды, когда Петро впервые прибился с дружком к черноморским рыбакам, один парень, черный, как цыган, франтоватый и наглый, принялся смеяться над ним. Петро не умел танцевать, вот цыган и зубоскалил. Было это возле клуба, в ясный вечер, при девушках. Петро кипел, но держался, пока парень не отмочил что-то очень соленое и обидное. Вот тогда у Петра потемнело в глазах, и он не помнил, что делал. Очнулся тогда, когда четверо рыбаков оттащили его от цыгана, который лежал на земле, стонал и ругался похабно и забористо.
Сейчас случился такой же провал в самообладании, и Петро неожиданно для всех, кто наблюдал эту сцену, тем более для виновника, схватил его за грудки, притянул к себе с такой силой, что у того треснула под мышками гимнастерка.
- Подлюга! - хрипел Петро в побледневшее лицо насмерть перепуганного бойца. - Душу продать задумал, фашисту душу продать хочешь. Не выйдет, вытрясу из тебя сам, вытрясу, подлюга.
Андреев подскочил к Игонину, схватил за руку, спросил с упреком:
- Очумел?
- Уйди! Я его... - Игонин качнул парня сначала влево, потом вправо и со всего размаху отбросил прочь. Парень отлетел метров за десять и завалился в куст орешника. Лежал сначала не шевелясь, видимо, собирался с духом. Вдруг вскочил, поднял винтовку, которая тоже очутилась в орешнике, вскинул ее быстро, целясь в Игонина. Петро как-то даже стал выше, подобрался, выпятив грудь, и двинулся медленно, не спуская глаз с парня, вперед, на сближение с черным злобным кругляшком дула. Цедил сквозь зубы:
- Струсишь, падла. Струсишь, не выстрелишь.
Андреев заорал:
- Опусти винтовку! Опусти, говорю тебе!
Игонин шел и шел на сближение, медленно, неотвратимо, и рука у парня дрогнула, винтовка опустилась, штыком уперлась в землю, Игонин выхватил ее и, взяв за ствол, замахнулся, как дубиной:
- Убью!
Парень схватился за голову и со всех ног бросился бежать. Петро кинул на землю винтовку и, низко наклонив голову, зашагал в глубь леса, где расположился Анжеров. Григорий еле поспевал за ним.
Капитан, лежа на животе, рассматривал схему местности на обороте листовки. Плохо - в отряде ни у кого не нашлось даже завалящей карты. Та, что была перед прорывом, осталась у Волжанина. А без нее командир слеп. В листовке более или менее правильно нанесены крупные населенные пункты - Барановичи, Слоним, Ганцевичи. Слоним где-то недалеко.
- Товарищ капитан, разрешите обратиться?
Анжеров поднял голову, еле заметная улыбка скользнула по губам:
- А, комвзвода один! Чего такой хмурый? Случилось что-нибудь? - капитан сел.
- Я, товарищ капитан, чуть не побил красноармейца. Вот Андреев видел.
- Ого! - Анжеров вскочил на ноги, отряхнул гимнастерку и брюки от прилипших желтых иголок и соринок. - Что-то новое в командирской практике.
- Андреев лучше расскажет, он все видел. Если и приврет - не обижусь.
- Отставить! - это слово капитан произнес мягче, чем обычно, как-то обыденно и нестрого. Игонин сразу уловил этот тон и с жаром принялся рассказывать, как тот красноармеец отказался сдать листовку и как он, Игонин, рассвирепел.
- Что вы добавите, Андреев? - спросил Анжеров и как-то сбоку, остро глянул на бойца.
- Все правильно, товарищ капитан.
- В этом я не сомневаюсь. Я вас спрашиваю о другом - как вы оцениваете поступок Игонина?
Петро переминался с ноги на ногу, ни на кого не глядел, он был сейчас пришибленным, жалким. Не ожидая, когда закадычный друг Гришуха даст оценку его поведению, Петро сам решил ускорить ход событий.
- Вы меня разжалуйте, товарищ капитан. Командира из меня не вышло.
- Мне отвечать обязательно? - спросил Андреев.
- Да!
- Игонин погорячился, товарищ капитан, это правильно. Я не оправдываю его.
- Еще бы! - усмехнулся капитан.
- Его, наверно надо наказать, дело ваше, а разжаловать...
- Пожалели друга?
- Нет! - неожиданно твердо возразил Андреев, и капитан даже с любопытством приподнял брови: интересно!
- Продолжайте!
- Необходимо устранить, товарищ капитан, самое главное - плохое настроение у бойцов.
Анжеров пристально, изучающе посмотрел на Андреева, потом на Игонина, и вдруг горячая волна уважения к этим двум друзьям захлестнула его. Нет, Анжеров не был сентиментальным, ему нельзя быть сентиментальным по роду своего занятия. И наверно, в любое другое время он бы строго взыскал с любого командира, который проявил бы невыдержанность, как проявил ее Игонин. Но сегодня сложились несколько необычные обстоятельства и ему, капитану, в них приходится несладко, без помощников, без знания обстановки, с этим отрядом, сколоченным наспех. И вдруг оказывается, что есть у него помощники, пусть малоопытные, но зато думающие, знающие, что от них требуют, помощники, которые увидели то, что как-то невзначай и непростительно для него, опытного командира, оказалось вне поля зрения - настроение бойцов.
Но обычная выдержка не изменила капитану, друзья так и не догадались, какие чувства обуревали их командира.
- Правильно, Андреев, - похвалил он Григория, - в корень смотришь. - Капитан заложил руки назад, как обычно это делал, и принялся вышагивать взад-вперед перед Игониным и Андреевым, упрямо наклонив голову. Потом остановился и повторил:
- Правильно. Газет не видим, радио не слышим, что в мире делается - не знаем. Прячемся в лесу. А противник листовки сбрасывает. Почитаешь их, и до всякой пакости додуматься можно. Некоторые малодушные эти листовки прячут на всякий случай. Так я говорю?
- Так точно! - гаркнул Петро.
- Не так громко, Игонин. Откуда тут взяться хорошему настроению? Помнится мне, Андреев, что вы кончили педагогическое училище.
- Так точно!
- Зарядили оба, как попугаи, - поморщился Анжеров. - Я ведь с вами советуюсь, так говорите со мной запросто. Перед строем или при бойцах ведем речь, тогда другое. А сейчас мы совет держим, проще чувствуйте себя, можете звать меня по имени-отчеству - Алексей Сергеевич.
- Как-то непривычно.
- Привыкайте. Значит, педучилище?
- Да.
- Попробуйте провести беседу с бойцами, задушевную такую. Можете?
- Не пробовал.
- Смелее. Ну, скажем, вспомните о Чапаеве. Я видел у вас в противогазной сумке книги.
- Есть "Железный поток".
- Замечательно! Почитайте. Соскучился народ по светлому советскому слову. Договорились?
- Хорошо, Алексей Сергеевич!
- При первом же случае и проведем!
Издалека человек кажется всегда менее понятным. Мало понимал Андреев и капитана. Сначала он виделся придирчивым службистом, которому распечь подчиненного ничего не стоит - выгнал же Игонина с мозолью на занятия.
Потом вдруг в глазах Андреева комбат вырос неимоверно, и он безропотно поверил в его командирские таланты. Очутившись в этом пока чужом им отряде, Григорий благодарил судьбу за то, что рядом с ними был Анжеров. Сейчас, после этого трудного разговора, капитан раскрылся совсем с другой стороны - раскрылся как человек, правда, раскрылся очень мало, но и этого было пока достаточно, чтобы настроение у Григория поднялось.
Беседу он, конечно, проведет, хотя, откровенно говоря, побаивается. Но не боги же горшки обжигают!