И снова целый час молчания, снова я сижу и смотрю в зал.
Мои товарищи собираются, выходят. Тучков делает мне знак рукой, чтобы я не поднимался, а Курский опять подмигивает, улыбается. Пошлая и дурацкая улыбка. Совсем неуместная.
"Мушкетеры" ушли. Девушка закрыла книгу. Я решаю: пора выходить.
В гардеробе подаю ей пальто и чужим голосом спрашиваю:
- Можно вас проводить?
Девушка улыбается - опять эта ирония! - говорит:
- Если вам так хочется…
И вот мы идем по Воронцовской. Сначала молчим, потом я спрашиваю:
- А почему же все-таки медицина?
Вопрос мой, конечно, глупый. Но кто в таких случаях говорит умно?
- Хочу быть врачом, - отвечает моя спутница.
- Хирургом?
- Может быть. К нам в школу недавно приезжали врачи санитарной авиации. Рассказывали, как они летают, как помогают людям. Очень интересно! Представляете, садишься в самолет и летишь в какой-то далекий городок или поселок…
- Романтика, - говорю я.
Девушка не понимает, каким тоном произношу я это слово - серьезно или насмешливо. А у меня, по-моему, никакого тона вообще нет и язык деревянный.
- Вы не романтик? - спрашивает она.
- Романтик.
Снова идем и молчим. Глотов переулок, Лавров, Крестьянская застава… Тихо падает снег, матовым светом горят фонари.
- Ну, я почти дома, - говорит моя спутница.
- Скажите, а как вас зовут?
- Инга.
- А меня - Александр.
Я уже успокоился, мне стало легче, еще несколько минут, и моя скованность исчезает. Я говорю:
- Вот и познакомились.
Но в это время замечаю, что навстречу нам идет парень в распахнутом пальто. Идет и смотрит на Ингу, смотрит в упор. Между нами и им - несколько шагов. Мы отходим на край тротуара. Он - в нашу сторону. Поравнявшись с нами, парень задевает плечом Ингу. Пьяный? Нет, трезвый. По лицу видно.
- Нельзя ли поосторожнее? - говорю я.
Парень останавливается, поворачивается ко мне.
- Ты мне будешь делать замечания? - произносит он брезгливо. - Кадет несчастный!
Я ничего не думаю, ничего не решаю. Просто сама моя рука разворачивается и бьет нахала по челюсти. Удар, наверное, очень сильный, потому что парень падает.
Поднимаясь с тротуара, он угрожающе цедит сквозь зубы:
- Я из тебя котлету…
Смотрю на него, примериваюсь. Он - более рослый и, может быть, сильнее меня. Но отступать нельзя.
- А не хочешь бляхи попробовать? - спрашиваю его, снимая с шинели ремень. Ремень с тяжелой медной бляхой на конце - испытанное оружие.
Вокруг нас собираются люди. Улица была почти пустынной. Но так всегда случается: в любопытных недостатка нет.
Единой в мнениях толпа не бывает. Она немедленно раскалывается на два спорящих лагеря. Одни поддерживают одну сторону, другие - другую. И у всех абсолютно веские аргументы. Очевидцы, свидетели!
На этот раз спор разгореться не успевает. К нам подходят двое военных с красными повязками на рукавах - комендантский патруль.
- Товарищ курсант, ваше удостоверение!
Я предъявляю.
- Так-так… Крылов Александр, шестая артиллерийская. Хорошо. Кто у вас политрук? Тепляков, кажется? Доложите ему, что вы допустили драку на улице…
Неудовлетворенная толпа расходится. Парня в распахнутом пальто уже нет, он исчез. Мы с Ингой идем дальше.
Ну, зачем все это произошло? Был такой хороший вечер! И вот теперь я должен докладывать Теплякову…
А может быть, лучше командиру батареи? Тот немного покричит, в крайнем случае выговор объявит, а Тепляков…
К Теплякову мы, учащиеся, относимся с особым уважением: у него - орден боевого Красного Знамени. Такой высокой награды ни у кого из наших командиров нет. Во время боев с японскими захватчиками у озера Хасан Тепляков заменил убитого командира роты и поднял бойцов в атаку.
Тепляков строг, но всегда справедлив. Если накажет, "несправедливый" командир - переживается легче: пытаешься сам для себя найти хоть маленькое оправдание… А тут оправдаться трудно: Тепляков "отвесит" ровно по заслугам.
- Ну вы, надо сказать, драчун, - говорит Инга.
- А как я, по-вашему, должен был поступить?
Инга смеется. Глаза у нее узкие, восточные. И когда она смеется, остаются одни щелочки.
- Знаете, Инга, у нас в спецшколе по воскресеньям танцы. Можно вас пригласить? У вас есть телефон?
Инга говорит "можно", потом прощается со мной у подъезда, и я слушаю, как удаляются ее быстрые шаги.
К торжественному маршу!
Самое трудное время в спецшколе - это подготовка к военным парадам.
Прежняя учебная нагрузка остается целиком. Но к ней прибавляется новая - несколько часов строевой подготовки каждый день после занятий.
Шагают все четыреста человек, но на парад пойдут только двести: каждая спецшкола на параде представлена одной "коробкой" - двадцать человек в ширину, десять в глубину.
На ноябрьский парад нас, новичков, не пустили. В майском мы можем участвовать, но для этого нужно иметь отметки по всем предметам не ниже "четыре", а по военным дисциплинам - стрелковому делу, артиллерии, химзащите - только "пять".
Правда, по военным дисциплинам у нас никто не отстает. Если учащийся получит по физике или литературе тройку, ему сочувствуют. Но заимей тройку по военному делу, и ты будешь окружен презрением. Не знать устройства полковой пушки или не разбираться в топографии - позор. Твои же товарищи скажут:
- Слабак.
Мы, четыре "мушкетера", были уверены, что на парад нас возьмут. Только немного опасались за Курского: вытянет ли он немецкий?
Но нашли выход. Его предложил Тучков:
- Моя мама работает переводчицей в "Интуристе". Я уже говорил с ней. Два раза в неделю она будет с тобой заниматься, Лешка. А всякие там "ну шантон, ву шантэ" забудь. Иначе не видать тебе Красной площади.
- А если в математике отстанешь, - добавил Доронин, - так и быть - дам списать контрольную…
…Мы шагаем. Сначала, во дворе школы, потом на соседнем стадионе, потом на Краснохолмской набережной. Нас учат десятиклассники.
- Товарищ старшина, - докладываю я десятикласснику Исаеву, - взвод для занятий построен. Дежурный Крылов.
Исаев осматривает нас, чуть пренебрежительно говорит:
- Так, так… пуговицы нечищены… Ремень болтается. Эх, вы!
А мы стоим и думаем: "Давно ли ты сам такой был?"
За два месяца строевой подготовки мы разбиваем свои ботинки так, что их и в ремонт не примут. Перед парадом дадут новые.
Генеральная репетиция - на центральном аэродроме. Учебный парад принимает Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный.
Перед началом построения к нам обращается директор Орешин:
- Ну, молодцы, не опозорьте знамени нашей школы. Если пройдете плохо, на парад не пустят. Докажите, что шестая…
Орешин говорит самые обычные слова, но голос у него взволнованный, и это волнение передается нам.
Генеральная проходит удачно. Буденный жмет командирам руки, благодарит нас за хорошую подготовку.
А потом настает 1 Мая.
Рано-рано мы собираемся у Чистых прудов. Отсюда спецшколы двинутся по Кировской к площади Дзержинского, идут вниз, к площади Революции, и через Исторический проезд входят на Красную площадь.
Часы на Спасской башне бьют десять. Нарком обороны объезжает части, выстроенные для парада.
- Здравствуйте, товарищи молодые артиллеристы!
Потом парад слушает его речь. А дальше перекличкой, разноголосицей разносятся по площади слова команды:
- К торжественному маршу! Побатальонно! Дистанция на двухлинейного. Первый батальон - прямо! Остальные - направо!
И вот мы идем по Красной площади. Старательно печатая шаг, проходят мимо Ленинского мавзолея тысяча двести комсомольцев - сводный полк артиллерийских спецшкол. Оркестр играет наш марш:
Мы в нашу артиллерию
Служить пойдем…
С трибун нам рукоплещут. Не потому, что мы очень хорошо идем, а потому, что мы самые молодые участники военного парада.
Инга
В воскресенье вечером урок танцев.
Учитель громким эстрадным голосом дает распоряжение:
- Пригласите дам на танец. И-и-и раз!
Мы с Ингой танцуем, Доронина и Курского в зале нет: они на танцы не ходят. Оправдываются: мы в спецшколу не танцевать пришли - учиться.
Оркестр умолкает. Все расходятся к стенкам.
И вдруг возникает неожиданный эпизод. Со стены падает огнетушитель: кто-то случайно поддел его плечом, и он сорвался с крюка. Извергая густую пену, огнетушитель бешено крутится на паркете. Струи извести поливают стены, платья и мундиры. Слышится девичий визг.
Тучков подбегает к огнетушителю и направляет струю в угол. Тучкову кричат "ура!". Танцы прерываются. Мы с Ингой выходим на улицу.
- К набережной?
- Да.
Мы любим ходить по новым московским набережным, стоять у гранитных парапетов, смотреть, как играют на воде огни домов. Мимо нас проплывают последние вечерние катера. Чтобы не скучать, капитаны крутят пластинки. Шульженко поет песни, Яхонтов читает стихи.
- Ты любишь стихи? - спрашивает Инга.
- Люблю.
- Прочти что-нибудь.
Я читаю:
Под насыпью, во рву некошеном
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном…