Иетс ответил, что да, известна, - Каррузерс сказал ему. Не совсем так, подумал Иетс. Он знал обстановку на фронте. Ну а здесь, в этой мелкой игре, в которой его принудили участвовать, обстановка коренным образом изменилась с появлением Фарриша. И Иетс спрашивал себя, стоит ли подвергаться всем предстоящим ему неприятностям ради того только, чтобы вызволить Крерара и Уиллоуби из неловкого положения?
Фарриш начал излагать свой план, нимало не интересуясь тем, что уже сказал или не сказал Каррузерс. Он любил слушать самого себя.
- У меня больше артиллерии, чем полагается по штату. В моей дивизии сорок восемь орудий. Я сберег достаточно боеприпасов, чтобы разнести в щепы Сен-Ло, или Кутанс, или Авранш, - словом, любой из этих городишек. В пять часов утра четвертого июля я намерен дать сорок восемь залпов из всех сорока восьми орудий. Именно сорок восемь залпов из сорока восьми орудий. Сколько у нас штатов? - Сорок восемь. Сколько звезд на флаге? - Сорок восемь. Это голос Америки в лето от рождества Христова тысяча девятьсот сорок четвертое. Шикарно, а?
- Да, сэр, - невольно сказал Иетс. Сумасшедший, подумал он про себя. Но в его безумии есть своя логика.
Бинг слушал внимательно. Затея генерала заинтересовала его.
Фарриш потянулся за стеком. Тихонько постукивая себя рукояткой по подбородку, он продолжал:
- Можете себе представить, как это подействует на немцев. Полное смятение! И вот после сорока восьми залпов внезапно воцаряется тишина. Вы слышите эту тишину?
- Да, сэр, - сказал Иетс. Как это ни странно, он в самом деле слышал. Безумие Фарриша заразило его.
- Фрицы, - сколько их останется, - будут ждать. Они будут ждать атаки танков и пехоты. Но вместо атаки - дождь листовок.
Это уже балаган, подумал Иетс.
- Мы им скажем, почему мы им задали жару. Мы им скажем, почему мы можем даром тратить снаряды. Мы им скажем, что означает Четвертое июля, и почему мы воюем, и почему им крышка, и что мы советуем им сдаться.
Последние слова Фарриш проговорил, грозно повысив голос. Его колючие голубые глаза сузились; коротко остриженные седые волосы, казалось, встали щетиной; на красном лице появилось выражение беспощадной жестокости.
Каррузерс теребил свои длинные усы. Он был не злой человек, но он считал, что Иетс сам виноват. Надо быть более покладистым.
- Лейтенант полагает, - сказал он, тщательно выбирая слова, - что он не сможет приготовить листовку. Он говорит, что это касается политики, и решать в этом деле должен верховный штаб союзного командования.
Глаза Фарриша еще более сузились, но он промолчал.
Иетс судорожно силился придумать какое-нибудь объяснение. Он не мог спорить с Фарришем. Он не мог сказать ему: то, из-за чего мы воюем, это целый клубок побуждений - явных и тайных, возвышенных и низменных, политических и экономических, и что об этом не напишешь в листовке, а нужно написать целую книгу, и что даже и так вывод был бы весьма туманным. Фарриш хотел диктовать мысли и думал, что это так же просто, как распоряжаться доставкой боеприпасов и продовольствия или затребовать поддержку авиации.
- Вы хотите сказать, что ваше начальство откажет мне в этом абсолютно законном и разумном требовании? - голос генерала звучал ровно. - Что оно захочет воспрепятствовать проведению операции, задуманной боевым генералом?
- Нет, не захочет, - Иетс отлично это знал. Вы полегче с Фарришем, сказал ему Уиллоуби, посылая его с этим поручением в Матадор: - Фарриш - не кто-нибудь. Он отличился в Северной Африке, завоевал популярность. Проявите максимум такта.
- Мы готовы всячески пойти вам навстречу… - осторожно начал Иетс. И тут ему пришло в голову, что на генерала могут подействовать соображения технического порядка. - Сержант Бинг, наш специалист по листовкам, может подтвердить, что нет никакой возможности выпустить вовремя листовку, приуроченную к Четвертому июля. С вашего разрешения, сэр, я объясню вам, как это делается. Сначала надо составить и согласовать текст. Потом его нужно набрать, тиснуть и выправить. Потом нужно отпечатать тысячи экземпляров, высушить, разрезать. Потом листовки нужно сложить пачками и свернуть, чтобы можно было вложить их в снаряды. Потом их нужно доставить на ваши склады. Потом начинить ими снаряды. Все это требует времени. А у нас его нет. Верно, сержант Бинг?
Фарриш ударил стеком по столу.
- Время! Время! - крикнул он. Потом, понизив голос почти до шепота, продолжал: - Вы знаете, что означает время, лейтенант? Человеческие жизни, вот что! Жизни моих солдат! Я должен вырваться из этой ловушки, где каждая изгородь - укрепленный пункт. Мне нужно место, чтобы развернуть танки. Вы когда-нибудь пробовали атаковать изгородь? Так вот, попробуйте! Нужно идти открытым полем, немцев не видно, только слышно, как свистят пули. А когда вы их выкурите, оказывается, что вы потеряли половину своих солдат.
Иетс знал, что списки потерь в дивизии Фарриша всегда длиннее всех. Может быть, Фарриш говорит искренне? Иетс полностью соглашался с тем, что говорил генерал о жертвах и об изгородях. Но какое это имеет отношение к листовке политического характера? Иетс почти просительно посмотрел на Бинга. Мнение сержанта о технической стороне вопроса должно решить дело. А может быть, он просто хочет свалить всю ответственность на Бинга?
Каррузерс уже открыл было рот, чтобы сказать, что сначала Иетс говорил совсем другое, но тут выступил вперед Бинг.
- Я думаю, сэр, что мы успеем выпустить вашу листовку к четвертому июля.
- Вот видите! - сказал Каррузерс.
Иетс молчал. Он сам выбил оружие у себя из рук. Он положился на решение оракула, и решение обернулось против него же. Очень весело. Иетс уже видел, какую физиономию скорчит Уиллоуби, когда узнает. Отвечать-то придется Уиллоуби. Пирамидальная система субординации в армии имеет свои преимущества.
Фарриш одобрительно кивнул Бингу.
- Когда будете писать листовку, сержант, думайте о том, что я бы сказал, будь у меня случай поговорить с немцами. Я - американец. Чувствуете, сержант?
Бинг стоял навытяжку. Отвечать ему было нечего. Он вдруг испугался огромной задачи, которую добровольно взял на себя. Что заставило его пойти наперекор Иетсу? Это нужно продумать. Скорее всего - соблазн сыграть шутку с историей. Он, сержант Вальтер Бинг, ничтожество, мальчишка, который приехал в Америку, не имея там ни корней, ни связей, бездомный изгнанник, - он призван провозгласить цели войны. Ибо в этом будет суть листовки. И никто не сможет от нее отречься. Придется им признать ее - всем этим важным господам, которые так боятся связать себя каким-либо обязательством. Фарриш сам не понимает, что он затеял. Бинг тоже не понимал, когда очертя голову ввязался в это дело. Но теперь он понял. Чувствует ли он, какая на нем лежит ответственность? Чувствует. И ему очень страшно.
Кто-то, спотыкаясь, спускался по шатким ступеням, ведущим в блиндаж.
- Хелло, Джек! - раздалось с порога. - Ваша лестница - это просто ужас какой-то. Так и ногу сломать недолго.
Голос был женский. Даже Фарриш обернулся на его звук.
Вошедшая, - которую присутствие генерала, видимо, нисколько не смущало, - была не слишком хороша собой, и каска, закрывавшая волосы, отнюдь не красила ее; а что касается фигуры, то каковы бы ни были ее достоинства, их поглотил мешковатый комбинезон. И тем не менее при ее появлении все подтянулись. Связист за коммутаторной доской спешно начал чистить ногти.
Генерал приподнялся на стуле и кивнул головой. Каррузерс, и гордый и смущенный фамильярным обращением с ним гостьи, представил:
- Мисс Карен Уоллес.
Иетс вспомнил, кто она такая. Ему приходилось читать ее очерки об итальянском походе; читая их, он злился: они были написаны, как все военные очерки, в которых о "наших ребятах" говорится покровительственно и ласково, словно солдаты какие-то дурачки. Но, по-видимому, американским читателям нравилось именно так представлять себе армию. Очерки Уоллес пользовались широкой известностью. Нельзя было отказать ей и в мужестве, - она очень близко подбиралась к переднему краю. Впрочем, может быть, это не столько мужество, сколько погоня за сенсацией.
- Я много слышала о вас, генерал, - сказала она грудным и неожиданно задушевным голосом. - Я не ожидала вас здесь застать. Я просто зашла поздороваться с капитаном Каррузерсом и узнать, что нового.
Фарриш просиял.
- Вы прятали ее от нас, Джек, - сказал он, повернувшись к Каррузерсу. - Весьма понятно, по каким причинам!
Карен засмеялась.
Хорошо смеется, от души, подумал Иетс. Слава богу, не ломается. Но врать бы надо умнее: Каррузерс - не сотрудник отдела печати, от которого узнают новости; он помощник начальника разведотдела. Ну что ж, он красивый мужчина; правда, с усами, - но это уж дело вкуса.
Каррузерс представил Иетса и Бинга. Карен сняла каску. У нее были густые рыжеватые волосы, коротко остриженные. На лбу остался красный след от каски. Серые глаза глядели спокойно и пытливо.
Фарриш снова заговорил. Карен подумала, что генерал, видимо, просто не выносит, когда кто-нибудь другой становится центром внимания.
- У меня есть для вас сенсация! - объявил он. - Великолепный заголовок: "Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий!" Что вы скажете?
Каррузерс что-то прошептал на ухо генералу.
- Ничего, ничего, пусть узнает! - отмахнулся Фарриш от предостережения капитана. - Женщины лучше читают мысли мужчин, чем мы сами, верно?
Она улыбнулась:
- Смотря по тому, какие мысли…