- А уж в субботу с утречка придется, не раньше.
Не заходя домой, Татьяна Федоровна переправилась через реку в город и поспешила к кассам. Долго стояла за билетом. Когда впереди оставалось человек десять, кассирша сообщила, что билеты кончились, что пароход перегружен, и закрыла кассу. Пассажиры заворчали, но не расходились в надежде, что перед отправлением выбросят еще с десяток билетов.
Минут за пять до объявления посадки Татьяна Федоровна растолкала очередь, пробралась к кассе и постучалась.
- Что еще? - спросила недовольная кассирша.
Татьяна Федоровна протянула ей похоронку.
- У меня, доченька, сынок погиб в военном училище,
- заплакала она. - Мне уж очень надо бы попасть в Устюг.
Взглянув на извещение, кассирша приняла деньги и подала билет:
- Возьмите. Только палубный.
- Спасибо и за палубный, доченька. Дай тебе бог хорошего женишка.
- А может, твой сын - дезертир? - взглянув на извещение, вмешался инвалид на костылях. - Тут написано - "пропал без вести".
- Типун тебе на язык, служивый! - накинулась на него Татьяна Федоровна. - Что зенки-то выкатил? Бессовестный. А еще фронтовик…
Стоявшие рядом женщины пристыдили инвалида, и тот. покраснев, вышел из очереди и достал кисет.
Объявили посадку. Татьяна Федоровна каким-то образом оказалась впереди других и первая стала спускаться по дощатым ступенькам лестницы вниз. Предъявив билет, она бойко засеменила по борту дебаркадера.
Старенький однопалубный пароходик "Шеговары", приняв груз в порту, пришвартовался к пристани. Подали трапы. У кормы судна прошмыгнул винтовой катер, и дебаркадер закачался на волнах. Под ногами заходила палуба. Татьяну Федоровну закружило и повело в сторону. Она еле не слетела за борт, оказавшись у трапа со сломанными перилами.
- Не падай, мамаша! - поддержал ее за узелок с провизией молоденький матросик в полосатой тельняшке.
- За что хватаешься? - отцепила его от узелка Татьяна Федоровна и выругала: - Картофелину раздавил, ирод!
Матросик, почти мальчишка, ожидавший похвалы за то, что помог человеку, остолбенел и, оглянувшись на товарищей, покраснел, как девочка. Маячивший у трапа лоцман с "капустой" на фуражке громко рассмеялся:
- Не жалей, тетка, картофелины! Легче жевать будет.
- У-у, зубоскал! Чтоб твоей теще окриветь, богарадина треклятая! - огрызнулась Татьяна Федоровна и проскочила на палубу парохода.
Сошедший с капитанского мостика штурвальный, наблюдая сверху за посадкой, улыбнулся и заметил боцману:
- Ну как Иван Петрович, попало на орехи?
- Не говори. С характером бабонька, - признал потерпевший лоцман. - Не клади пальца в рот - откусит.
- То-то же…
Отыскав местечко у машинного отделения на реечном диванчике, Татьяна Федоровна удобно расположилась и успокоилась. Развязав узелок, она разделила картошку на три кучки, чтобы хватило на обратный путь, и поужинала.
Когда засипели хриплые отвальные гудки и колеса захлопали по упругой глади Двины, Татьяна Федоровна почувствовала усталость и решила отдохнуть. Положив в головах узелок с харчами, сняла кофту, чтобы прикрыть узелок сверху и прилечь, как вдруг с ужасом обнаружила, что в кармане не оказалось луковицы. Она забыла ее на столе, когда уходила на работу. По телу пробежали мурашки. Что будет, если ее глазная капельница сфальшивит перед большим начальством? Ведь Татьяна Федоровна выдаст с головой свою "кровинушку", ради которой живет на белом свете и кривит душой.
Это была минутная слабость, которая раньше времени заглянула в ее выцветшие не по возрасту глаза и помутила рассудок. "Стыдись! - приободрила себя Татьяна Федоровна.
- Лук-от и в Устюге растет".
Выкинув из головы тревожные думы, она утешила себя надеждой на удачную поездку, согнулась на диванчике и задремала.
Проснулась на рассвете от сильного толчка. Против Бобровникова в слепом тумане пароход наскочил на мель и опоздал на два с лишним часа.
Когда с пристани закрепили швартовы и подали трапы, она в пестрой толпе пассажиров поднялась на берег. На уличных часах вокзала значилось половина девятого. Уточнив время отправления парохода в обратный рейс, она вышла на Советский проспект… У Землянного моста встретила милиционера и спросила, где колхозный рынок.
- Идите прямо - и налево. Увидите, - козырнул милиционер.
На базаре Татьяна Федоровна купила пару луковиц и, расспросив завсегдатаев рыночного прилавка, где найти главного начальника военных, вскоре остановилась у каменных ворот училища.
В прихожей полковника Александрова она подошла к дневальному, стоявшему у входа, и сказала, что она мать погибшего курсанта Шилова, что ей нужно видеть самого большого начальника.
Дневальный доложил о гражданке Шиловой и, вернувшись, с порога сообщил, что начальник училища ждет ее в кабинете и рад с ней встретиться.
Держа обеими руками извещение, как драгоценную реликвию, которая может упасть и разбиться, Татьяна Федоровна с заплаканными глазами, натертыми луком, вошла в кабинет и, низко поклонившись хозяину, сказала:
- Здравствуешь, служивенькой.
- Здравствуйте. Проходите. Садитесь.
Татьяна Федоровна присела на кромку дивана, достала платок, высморкалась и с нетерпением начала ожидать, когда заговорит хозяин.
Начальника училища заинтересовала встреча с этой женщиной. Любая неосторожность в ее поведении могла быть воспринята полковником как фальшь матери, пришедшей пронюхать, что думают в училище о ее сыне. Этого боялась Татьяна Федоровна. На это рассчитывал и полковник. Он вглядывался в ее лицо, старался угадать мысли, тщательно взвешивал каждое сказанное ею слово. Придвинув к себе личное дело Шилова и пролистав несколько страниц, он назвал посетительницу по имени-отчеству и с участием спросил:
- Вы, конечно, по поводу сына?
- Как же, родимый, - заплакала Татьяна Федоровна. - Одна у меня заботушка - сыночек. Царство ему небесное. Хоть бы одним глазком взглянуть на его могилушку… Где она?
Этот вопрос застал полковника врасплох. Он не знал, как на него ответить, и сам спросил:
- Разве вы извещения не получали?
- Получали, родименький, получали. Потому и приехали. Вот оно.
- Позвольте. Здесь черным по белому написано: "Пропал без вести".
Татьяна Федоровна затряслась, зарыдала во весь голос, поднялась с дивана и, придерживаясь за спинку кресла, подошла к столу:
- Лукавый же ты человек, служивый. Я старая женщина, неграмотная, глупая и пропажи твоей не понимаю. Ты прямо скажи, куда девал сына? Да не виляй хвостом. Сердце матери - вещун. Оно чует правду.
Полковник не потерял самообладания, хотя никто еще не ставил его так низко, как поставила Татьяна Федоровна, и он ничего не мог сделать, потому что она женщина. Он подошел к ней с графином:
- Успокойтесь. Татьяна Федоровна. Не надо так отчаиваться. Выпейте водицы. Ну, трагическая случайность. Недосмотрели. Простите, - и он рассказал все, что было известно ему о ночном ЧП по материалам дознания, следствия и трибунала. Татьяна Федоровна сопровождала рассказ полковника потоками слез и бесконечными выкриками, доходившими до истерики:
- Значит, утонул?
- Выходит, так…
- Утонул… Господи! сыночек мой родной. Кровинушка моя бесценная. Утонул… - она дико повела вокруг себя глазами, в бешенстве вырвала клок волос на голове и в бессилии повалилась на край кресла. Сомкнутые веки и восковая бледность лица говорили о том, что наступил глубокий обморок.
Хозяин испугался. Поднял выпавший из ее рук носовой платок, от которого несло луком, облил из графина водой, слегка отжал, положил больной повыше переносицы и подбежал к окну. Опустив фрамугу, он на мгновение задумался и, взявшись за шпингалет, распахнул створку окна. В комнату ворвалась свежая струя воздуха, раздувая шторы и листая на письменном столе личное дело Шилова. Полковник закрыл папку и прижал ее тяжелым пресс-папье. Плеснув в стакан воды, он сделал попытку разжать больной зубы. Но это ему не удалось, и он обрызгал ее холодной водой.
Татьяна Федоровна пришла в чувство и поднялась на ноги.
- Не обессудь, служивый. Всякое с человеком бывает. Что поделаешь. Сыночек-то у меня один. Каждому жаль своего дитяти.
- Сочувствую вам, Татьяна Федоровна, и прошу извинения, что так получилось. Виноват. Но помочь ничем не могу. Мертвого не воскресить.
Поблагодарив начальника училища, что сказал "правду" о сыне, она низко поклонилась ему и собралась уходить:
- Прощевай, служивенький. Не поминай лихом, - сказала Татьяна Федоровна. - Хороший ты человек. Дай бог тебе здоровья, - и подалась к порогу.
- Минуточку, - придвигая к себе телефонный аппарат, остановил ее начальник училища. - Вы извещение забыли. Оно вам еще пригодится.
- Ой, спасибо, родной отец. Хорошо, что напомнил,
- вернулась Татьяна Федоровна, взяла извещение и еще раз поклонилась.
- Может, вас до пристани на машине подбросить?
- Спасибочко, родненький. Как-нибудь сама доберусь,
- сказала она и закрыла за собой дверь кабинета.
Выпроводив посетительницу, полковник Александров смахнул с лица капельки пота, вздохнул и дал строгую оценку только что закончившемуся визиту, но ничего фальшивого в поведении этой женщины не увидел. И не увидел, может быть, потому, что женская душа для военного, привыкшего общаться с мужским полом - потемки. Он поверил в искренность переживаний Татьяны Федоровны и пришел к выводу, что курсант Шилов все-таки… утонул…